Арсен Люпен против Херлока Шолмса - Леблан Морис - Страница 21

Раздался какой-то шорох. Он прислушался. Быстрым движением сыщик закрыл дверь, задул свечу и спрятался за горой пустых ящиков. Спустя несколько секунд он увидел, как одна из железных ячеек стала медленно поворачиваться, а вместе с ней и стена, к которой она крепилась. Из образовавшегося отверстия показался свет фонаря. Затем появилась рука. И за ней – человек.

Он шел, согнувшись вдвое, будто что-то искал. Рылся в пыли и, время от времени выпрямляясь, бросал что-то в картонку, которую держал в левой руке. Затем стер свои следы, а также отпечатки, оставленные Люпеном и Белокурой дамой, и подошел к железной ячейке.

Но тут же, захрипев, опрокинулся наземь. Это Шолмс подмял его под себя. Все дело заняло не более минуты, и вот уже человек растянулся на полу со связанными ногами и перетянутыми шнурком запястьями.

Англичанин склонился над ним.

– Сколько возьмешь за то, что будешь говорить? Расскажешь все, что знаешь?

Ответом была такая насмешливая ухмылка, что Шолмс решил больше не задавать бесполезных вопросов.

Он ограничился тем, что обыскал карманы пленника, но обнаружил лишь связку ключей, платок и маленькую картонную коробку, в которую тот складывал гранаты, точь-в-точь такие, как и те, что сыщик нашел возле двери, их собралась уже целая дюжина. Жалкий улов, ничего не скажешь!

Да и что теперь делать с этим типом? Дожидаться, пока друзья за ним придут, чтобы всех сразу сдать в полицию? К чему? Что это ему даст в борьбе с Люпеном?

Он не мог ни на что решиться, но потом, разглядывая коробку, сообразил, наконец, что делать. На ней стоял адрес: «Ювелир Леонар, улица Мира».

Шолмс счел за лучшее просто бросить пленника здесь. Он задвинул обратно железную ячейку, запер подвал и вышел из дома. Забежав в почтовое отделение, послал господину Дестанжу телеграмму, предупреждая его о том, что сможет прийти лишь завтра. Затем отправился к ювелиру, перед которым выложил гранаты.

– Мадам послала меня с этими камнями. Они выпали из вещи, которую она заказывала здесь.

Шолмс угадал.

– Вы правы, – ответил ювелир. – Эта дама сама мне звонила. Она скоро зайдет.

Лишь около пяти часов стороживший на тротуаре Шолмс заметил даму в густой вуали. Ее походка показалась ему чем-то знакомой. Сквозь стекло витрины англичанин мог видеть, как она клала на прилавок украшенную гранатами старинную драгоценность.

Дама почти тотчас же вышла, походила по магазинам, направилась в сторону Клиши и свернула на улицу, названия которой сыщик не знал. Уже в сумерках он, незаметно для консьержки, вошел следом за ней в шестиэтажный дом с двумя крыльями, в котором поэтому было множество жильцов. Дама дошла до третьего этажа и исчезла за одной из дверей. Спустя две минуты англичанин решил, в свою очередь, попытать счастья и стал один за другим пробовать ключи из захваченной им связки. Четвертый подошел.

В темноте он различил совершенно пустые комнаты нежилой квартиры. Все двери были открыты. Приблизившись на цыпочках, он увидел в зеркало без рамы, отделявшее гостиную от смежной с ней комнаты, как дама в вуали сняла пальто и шляпу, повесила их на единственный стоящий в комнате стул и закуталась в бархатный пеньюар.

Затем она прошла к камину и нажала кнопку электрического звонка. В тот же миг панно с правой стороны камина пришло в движение и, скользнув вниз прямо по стене, скрылось позади соседнего панно.

Как только проход немного освободился, дама шагнула туда… и исчезла, унося с собой лампу.

Система была несложной, и Шолмс проделал то же самое.

Он двинулся на ощупь в темноте и сразу же зарылся лицом во что-то мягкое. При свете спички сыщик обнаружил, что попал в небольшое помещение, забитое платьями и другими вещами, подвешенными к металлическому карнизу. Он шагнул вперед и оказался перед дверным проемом, занавешенным гобеленом. Когда догорела спичка, стало видно, что сквозь вытертую, истончившуюся ткань пробивался свет.

Он пригляделся.

Прямо перед ним сидела Белокурая дама, достаточно было лишь протянуть руку…

Она погасила лампу и включила электричество. Впервые Шолмсу при ярком свете предстало ее лицо. Он вздрогнул. Женщина, которую после стольких мытарств и хитроумных уловок он наконец-то настиг, оказалась не кем иным, как Клотильдой Дестанж!

Так, значит, Клотильда Дестанж убила барона д'Отрека и похитила голубой бриллиант! Клотильда Дестанж, таинственная подруга Арсена Люпена! Белокурая дама, наконец!

«Да, черт возьми, – думал он, – я настоящий осел. Лишь потому, что Клотильда – брюнетка, а подруга Люпена – блондинка, не сообразил, что обе они – одно. Как будто Белокурая дама могла оставаться блондинкой после убийства барона и кражи бриллианта!»

Шолмсу видна была лишь часть комнаты, элегантного дамского будуара со светлыми обоями и множеством драгоценных безделушек. Клотильда села на низкий диванчик красного дерева и замерла, закрыв руками лицо. Вглядевшись, он понял, что она плачет. По бледным щекам стекали крупные слезы и капля за каплей падали на бархатный корсаж. А вслед за ними, словно из неиссякаемого источника, лились все новые и новые ручьи. Тяжело было видеть такое глубокое отчаяние, этот медленный поток слез.

Позади нее открылась дверь. Вошел Арсен Люпен.

Сначала они долго, безмолвно глядели друг на друга, потом он опустился перед ней на колени, положил ей голову на грудь и обнял. Чувствовалось в этом объятии глубокая нежность и бесконечная жалость. Оба застыли, не двигаясь. Ласковое молчание словно объединило их, слезы уж не текли так обильно.

– Я так хотел бы сделать вас счастливой! – прошептал он.

– Я счастлива.

– Нет, ведь вы плачете. Ваши слезы так огорчают меня, Клотильда.

Помимо воли, она поддавалась звуку этого нежного голоса, жадно вслушивалась, надеясь на счастье. Лицо ее осветилось улыбкой, но улыбкой такой еще грустной! Он взмолился:

– Не грустите, Клотильда, вы не должны грустить. Просто не имеете на это права.

Она взглянула на свои тонкие белые руки и серьезно сказала:

– Пока эти руки будут моими, я буду грустить, Максим.

– Отчего же?

– Они убили человека.

– Замолчите! – воскликнул Максим. – Не думайте об этом… Прошлое умерло, его больше нет…

И стал целовать тонкие бледные руки, а улыбка ее все светлела, как будто с каждым поцелуем стиралось ужасное воспоминание.

– Вы должны любить меня, Максим, вы должны, потому что ни одна женщина не будет любить вас так, как я. Чтобы сделать вам приятное, я шла на все, и пойду еще на что угодно, повинуясь не вашим приказам, а лишь вашим тайным желаниям. Я совершаю поступки, против которых восстает совесть и все мое существо, но не могу поступать иначе… все, что я делаю, совершается помимо сознания, только потому, что это может быть вам полезно, потому, что вы этого хотите… и я готова проделать это и завтра… и всегда.

– Ах, Клотильда, – с горечью воскликнул он, – зачем я впутал вас в свою непростую жизнь? Надо было оставаться Максимом Бермоном, которого вы пять лет назад полюбили, и не представать перед вами тем, другим человеком… который я и есть на самом деле.

– Я люблю и того, другого человека и ни о чем не жалею, – очень тихо произнесла она.

– Нет, сожалеете о своей прошлой жизни, честной и открытой.

– Когда вы здесь, я не жалею ни о чем, – горячо возразила она. – Нет больше ни вины, ни преступлений, когда мои глаза видят вас. И пусть вдали от вас я буду несчастной, буду страдать и ужасаться тому, что натворила! Ваша любовь заменит все! Я на все согласна! Но вы должны меня любить.

– Я вас люблю не потому, что должен, Клотильда, но только лишь потому, что люблю.

– А вы уверены? – простодушно спросила она.

– Я уверен в себе так же, как и в вас. Вот только жизнь моя так бурна и стремительна, что не всегда удается посвящать вам столько времени, сколько бы хотелось.

Эти слова взволновали ее.

– А что такое? Новая опасность? Скорее же, скажите.

– О, пока ничего страшного. И однако…