Остров тридцати гробов - Леблан Морис - Страница 37

— Какую-то фигуру в белом, которая при нашем приближении исчезла.

— Где это было?

— Между деревней и песками, в каштановой роще.

— То есть на той стороне острова?

— Да.

— Прекрасно. Примем меры предосторожности.

— Какие? А вдруг их много?

— Да хоть сколько угодно, это ничего не меняет. Где Конрад?

— У временного моста, который мы навели вместо сгоревшего. Сторожит.

— Ладно, Конрада не проведешь. Из-за сгоревшего моста мы уже задержались на той стороне, а если сгорит и этот, тоже ничего хорошего. Как я понимаю, к тебе пришли на помощь, Вероника. Давно ожидаемое чудо, долгожданное вмешательство… Слишком поздно, моя дорогая.

Отвязав женщину от решетки, Ворский отнес ее на диван и немного ослабил кляп.

— Спи, девочка моя, отдыхай хорошенько. Ты прошла только полпути на Голгофу, вторая половина будет еще труднее.

Продолжая посмеиваться, Ворский вышел из комнаты, и по услышанным ею нескольким фразам Вероника поняла, что Отто и Конрад — второстепенные людишки, которые ни о чем не знают.

— Кто все-таки эта несчастная, которую вы преследуете? — спросил Отто.

— Не твое дело.

— Но мы с Конрадом хотим, чтобы вы сообщили нам хоть что-нибудь.

— Зачем это вам, Господи?

— Чтобы знать.

— Вы с Конрадом — два идиота, — отозвался Ворский. — Когда я взял вас на службу и помог бежать вместе со мной, я рассказал вам о своих планах столько, сколько считал возможным. Вы согласились на мои условия. Тем хуже для вас: теперь вам придется идти со мною до конца.

— А если нет?

— Тогда берегитесь! Изменников я не жалую.

Прошло еще несколько часов. Вероника была убеждена, что теперь уже ничто не сможет избавить ее от развязки, которую она призывала изо всех сил. Она не желала вмешательства, о котором говорил Отто. В сущности, она о нем даже не думала. Сын ее был мертв, и она желала лишь одного — как можно скорее последовать за ним, пусть даже ценою страшных мучений. Да и какое ей было дело до мучений? Силы тех, кто подвергается пыткам, имеют свой предел, и Вероника была так близка к этому пределу, что ее агония не должна была быть долгой.

Она принялась молиться. Ей снова вспомнилось прошлое, и совершенная когда-то в юности ошибка показалась страдалице причиной всех свалившихся на нее несчастий.

И вот, так и не переставая молиться, усталая, изможденная, находясь в крайнем нервном напряжении, делавшем ее ко всему безучастной, она забылась сном.

Вероника не проснулась даже тогда, когда вернулся Ворский. Ему пришлось ее растолкать.

— Час близок, моя крошка. Молись.

Тихо, чтобы не услышали приспешники, он стал рассказывать ей на ухо противным голосом какие-то незначительные эпизоды из своего прошлого. Наконец он вскричал:

— Еще слишком светло! Отто, пойди поищи чего-нибудь в шкафу для провизии. Я хочу есть.

Они сели за стол, но Ворский тут же вскочил:

— Не смотри на меня, моя крошка. Ты меня смущаешь. Чего тебе надо? Когда я один, совесть у меня не очень-то чувствительна, но когда такой взгляд, как твой, проникает в самую глубь естества, она начинает шевелиться. Закрой глазки, моя красавица.

Он прикрыл глаза Веронике платком и завязал его на затылке. Но этого ему показалось мало, и он обернул ей голову тюлевой занавеской, которую сорвал с окна, а затем обмотал ее вокруг шеи жертвы. Удовлетворенный, он сел за стол и принялся пить и есть.

Все трое говорили очень мало и ни словом ни упомянули ни о своих походах по острову, ни о дуэли. То, о чем они беседовали, не интересовало Веронику и не могло ее расшевелить, если б даже она прислушалась. Все сделалось ей чуждым. Слова достигали ее ушей, но она не понимала точного их значения. Она думала лишь о смерти.

Когда стало смеркаться, Ворский заявил, что пора идти.

— Значит, вы не изменили своего решения? — поинтересовался Отто несколько враждебным тоном.

— Ни на йоту. А почему ты спрашиваешь?

— Да так. Но все же…

— Что — все же?

— Ну, в общем, нам все это не очень-то нравится.

— Да ну? И ты заметил это, милый мой, только теперь, после того, как со смехом подвесил к деревьям сестер Аршиньа?

— Тогда я был пьян. Вы заставили нас пить.

— Ну, так выпей, старина. Вот, кстати, бутылка коньяка. Налей в свою флягу и отстань… Конрад, ты приготовил носилки?

Ворский повернулся к своей жертве:

— Вот, позаботились о тебе, моя дорогая: нашли старые ходули твоего мальчишки, а между ними протянули ремни. Практично и удобно.

Около половины девятого мрачная процессия отправилась в путь. Впереди шел Ворский с фонарем в руке. Его сообщники несли носилки.

Грозные тучи, появившиеся еще днем, затянули небо и плыли над островом, тяжелые и черные. Быстро темнело. Сильный ветер заставлял плясать в фонаре пламя свечи.

— Бр-р, — поежился Ворский, — до чего мрачно. Подходящая ночь для Голгофы.

Вдруг он отскочил в сторону: какой-то черный комочек выкатился прямо ему под ноги. Ворский проворчал:

— Это еще что? Смотрите-ка! Кажется, собака…

— Это пес мальчишки, — сообщил Отто.

— А, знаменитый Дело-в-шляпе? Очень кстати! Дело действительно в шляпе, да еще в какой! Ну, погоди у меня, скотина!

Он попытался пнуть пса ногой, но тот увернулся и продолжал следовать за процессией в некотором отдалении, время от времени испуская глухой лай.

Подъем был крут, и ежеминутно один из троих мужчин, сойдя с плохо различимой тропинки, которая шла вокруг лужайки перед главным фасадом и вела на поляну подле Дольмена Фей, запутывался в зарослях ежевики или плюща.

— Стоп! — скомандовал Ворский. — Передохнем немного, ребята. Отто, дай-ка мне твою флягу. Что-то у меня колотится сердце.

Ворский припал к фляге и принялся пить большими глотками.

— Теперь ты, Отто. Не хочешь? Да что с тобой?

— По-моему, на острове есть люди, и они нас ищут.

— Ну и пусть себе ищут!

— А вдруг они приплыли на лодке и поднялись по тропинке, которую мы нашли, — по ней еще сегодня утром хотели убежать женщина с мальчиком?

— Нам следует бояться нападения с суши, а не с моря. А временный мост сожжен. Там не пройти.

— Если только они не найдут вход в подземелье на Черных Песках и не дойдут по туннелю досюда.

— Так ты думаешь, они нашли этот вход?

— Не знаю.

— Даже если они его нашли, что из этого? Мы же завалили выход с этой стороны, разрушили лестницу, короче, перевернули там все вверх дном. Чтобы расчистить проход, им понадобится самое малое полдня. А у нас в полночь все будет кончено, и на рассвете мы будем уже далеко от Сарека.

— Кончено… кончено. То есть у нас на совести будет еще одно преступление. Но…

— Что «но»?

— А как же клад?

— Ах, клад! Наконец-то прозвучало главное слово! Так тебе не дает покоя клад, разбойник? Не беспокойся: считай, что причитающаяся тебе часть уже у тебя в кармане.

— Вы в этом уверены?

— Уверен ли я? Ты что, считаешь, что я сижу здесь и делаю эту грязную работу за здорово живешь?

Они снова тронулись в путь. Через четверть часа на землю упали первые капли дождя. Прогремел гром. Но гроза была еще далеко.

Сообщники с трудом одолели крутой подъем, причем Ворский вынужден был им помочь.

— Ну, наконец-то, — проворчал он. — Отто, дай флягу… Ага… Благодарю…

Свою жертву они положили у подножия дуба, очищенного от нижних ветвей. Луч фонаря осветил надпись: «В.д'Э.». Ворский поднял с земли принесенную заранее веревку и приставил лестницу к стволу дерева.

— Поступим так же, как с сестрами Аршиньа, — проговорил он. — Я перекину веревку через толстую ветку, которую мы оставили. Она послужит нам блоком.

Внезапно замолчав, он отпрыгнул в сторону: произошло нечто непредвиденное. Он прошептал:

— Что? Что это? Вы слышали свист?

— Да, — подтвердил Конрад, — вроде бы слышал. Словно что-то пролетело.

— Идиот!

— Я тоже, — поддержал товарища Отто. — Я тоже слышал, а потом что-то как будто ударило в дерево.