Золотой треугольник - Леблан Морис - Страница 32

Дон Луис пристально посмотрел на него и взволнованно обратился к старику:

— Итак, рассказывайте, господин Вашеро. Только побыстрее!

— 14 апреля 1895 года человек, посланный нотариусом, с полицейским чиновником пришел к столяру, у которого я тогда работал, и спросил, не сможет ли он тотчас же сделать два гроба. Вся наша мастерская принялась за работу. В шесть часов вечера хозяин, один из рабочих и я отправились на улицу Раймон в маленький дом в саду.

— Я знаю. Дальше!

— Там были двое умерших, мужчина и женщина. Их завернули в простыни и положили в гробы. Часов в одиннадцать хозяин и рабочий ушли, оставив меня с монахиней. Оставалось только прибить крышки к гробам. Монахиня устала читать молитву и задремала. И в этот момент случилось нечто, от чего волосы у меня встали дыбом. Этого я не забуду до конца жизни… Покойник в гробу зашевелился.

Дон Луис перебил:

— Стало быть, о преступлении вы ничего не знали?

— Нам сказали, что несчастные отравились газом… Тому человеку много понадобилось времени, чтобы опомниться… Я чуть с ума не сошел от страха, видя, что мертвец мало-помалу оживает. Наконец он открыл глаза… Первые его слова были: «Она умерла?». Потом он сказал: «Ни слова! Полное молчание! Пусть меня считают мертвым, так лучше!». Сам не знаю, почему я согласился. Я был точно парализован. Он склонился над гробом женщины, поцеловал ее несколько раз и сказал: «Я отомщу за тебя! Вся моя жизнь будет посвящена этому. Клянусь тебе соединить наших детей, как ты этого хотела… Если я буду жить, то только для них двоих — Патриция и Коралии… Прощай!» Потом обратился ко мне: «Помоги мне!» Мы вытащили из гроба труп и перенесли его в соседнюю комнату, набили оба гроба камнями из сада, и я их заколотил, а потом разбудил монахиню и ушел. А тот человек заперся в комнате с умершей. Утром люди из похоронного бюро увезли гробы.

Патриций поднял голову и тупо уставился на Вашеро.

— А могилы в саду? — пробормотал он. — А надгробия?

— Таково было желание Армана Бельваля. Для него я нанял помещение, в котором он скрывался под именем Симона Диодокиса, так как Арман Бельваль для всех умер. Тут он прожил несколько месяцев, никуда не выходя. Потом, через мое посредничество и под своим новым именем, он перекупил свой собственный дом. Там в саду мы сделали две могилы — Коралии и его… Да, и его, так он пожелал. Патриций и Коралия умерли для всех, и, кроме того, он думал, что это сближает его с ней, что он ее не покинул… Возможно, его разум был немного поврежден. Он повсюду, где только мог, писал ее и свое имена: на стене, на скамейках, выкладывал из цветов на клумбах…

Лицо Патриция исказилось. Он судорожно сжал кулаки.

— Доказательства! — прохрипел он. — Дай мне их сейчас же! В этот самый момент по вине этого негодяя погибает невинное существо! Доказательства!

— Успокойтесь! — поспешно сказал Вашеро. — Он хочет спасти вашу любимую, а не убить.

— Он заманил ее и меня в тот дом, чтобы убить тем же способом, каким были умерщвлены наши родители…

— Он только и думает, как бы соединить ваши жизни! — возразил Вашеро.

— Да, в смерти!

— Нет! Он горячо вас любит и гордится вами.

— Это разбойник! Чудовище!

— Это наичестнейший человек и ваш отец!

Бельваль вскочил, точно от удара хлыста.

— Доказательства! — снова потребовал он. — Без них я запрещаю тебе говорить дальше.

Старик протянул руку к шкафчику у стены и нажал кнопку. Крышка откинулась, и он вытащил из него связку бумаг.

— Вы знаете почерк вашего отца, капитан? У вас должны были сохраниться письма, которые он писал вам, когда вы находились в Англии. Так вот, прочитайте эти письма. Ваше имя повторяется в них сотни раз, так же, как и имя Коралии, с которой он мечтал вас соединить. Вся ваша жизнь: занятия, путешествия, учеба — все здесь. В этих бумагах и ваши фотографии, которые посылали ему его корреспонденты, и фотографии Коралии. Из этих писем вы узнаете, какую вражду питал ваш отец к Эссарецу, секретарем которого стал специально, какое отчаяние он испытал при известии, что Эссарец женился на Коралии, как злорадствовал при мысли о том, что теперь его месть будет еще изощреннее, так как для того, чтобы отдать Коралию вам, ее нужно отнять у Эссареца…

Одно за другим старик подавал письма Патрицию, который пробегал их с лихорадочной поспешностью, узнавая почерк отца. На страницах бесчисленное количество раз мелькали его имя и Коралии.

Вашеро некоторое время молча наблюдал за ним, потом спросил:

— Теперь вы не сомневаетесь больше, капитан?

Бельваль закрыл лицо руками.

— Но я видел его наверху в отверстии на крыше дома, где он нас запер! — глухо возразил он. — Он смотрел, как мы умирали, и его лицо выражало ненависть… Он ненавидит нас даже больше, чем Эссареца!

— Этого не может быть! Это галлюцинация! — возразил Вашеро.

— Или сумасшествие, — прошептал капитан.

В припадке отчаяния он с силой ударил по столу.

— Это неправда… неправда! — воскликнул он. — Этот человек не может быть моим отцом! Нет, нет! Этот негодяй…

Патриций заметался по каморке, потом остановился перед доном Луисом.

— Пойдемте отсюда, или я сойду с ума! Коралии грозит смертельная опасность, и ни о чем другом я сейчас думать не могу!

Вашеро покачал головой.

— Что? — повернулся к нему капитан.

— Я боюсь, что мой друг попал в руки человека, который его преследовал. Тогда как же он спасет эту несчастную…

Патриций вышел из каморки, пошатываясь, точно пьяный, и опираясь на руку дона Луиса.

— Она погибла, не правда ли?

— Нет, — живо возразил дон Луис. — Симон действует с лихорадочной поспешностью, чувствуя, что вся эта история близится к развязке. Поэтому в страхе у него вырвались неосторожные слова. Поверьте мне, жизни Коралии не грозит опасность, во всяком случае, у нас в запасе есть несколько часов.

— Но Я-Бон! Если Я-Бон наложил на него свою руку…

— Я приказал Я-Бону не убивать его. А главное для нас в том, чтобы Симон был жив. Тогда не погибнет и Коралия.

— Но почему? Из ненависти к ней? Что у него на уме?

Бельваль сжал руку дона Луиса и глухо произнес:

— Вы верите, что он мой отец?

— Симон Диодокис ваш отец, капитан, в этом не может быть сомнения!

— О, молчите! Бога ради, молчите… Это ужас, тьма, это безумие…

— Наоборот, капитан, тьма рассеивается…

Патриций остановился.

— А что если Симон вернется к Вашеро? — спросил он. — Если он приведет туда Коралию, а нас там не будет?

— Он сделает это, если найдет возможным, но теперь мы должны идти к нему.

— Но куда? В какую сторону? — в отчаянии воскликнул капитан.

— Туда, где находится золото, конечно. Именно там разыграется последний акт драмы. Очевидно, это должно произойти где-то неподалеку от хижины Берту.

Бельваль молча позволил взять себя под руку.

— Вы слышите? — внезапно воскликнул дон Луис.

— Да, выстрел!

Они находились недалеко от улицы Раймон. Капитану показалось, что стреляли где-то близко от особняка Эссареца.

— Может быть, это Я-Бон, — забеспокоился Патриций.

— Боюсь, что так, — согласился дон Луис. — А так как Я-Бон не стреляет, то, значит, стреляли в него. Ах, неужели погиб бедняга Я-Бон!

— А если стреляли в Коралию?

Дон Луис усмехнулся.

— Я, пожалуй, начинаю жалеть, что вмешался в вашу историю, капитан. До моего появления вы обладали даром провидения. А теперь куда все это девалось? Ну зачем Симон будет стрелять в Коралию, раз она находится в его власти!

Они поспешили к особняку Эссареца. В переулке все было тихо.

У Патриция был ключ, но калитка, ведущая в сад, оказалась запертой изнутри.

— Это значит, что мы можем воскликнуть, как в детской игре: «Горячо, горячо!». Увидимся на набережной, капитан. Я бегу к хижине Берту, — крикнул на ходу дон Луис.

Первые утренние лучи солнца уже пронизывали ночную мглу. Набережная была еще пуста.

В хижине Берту дон Луис не нашел ничего, что могло бы привлечь его внимание. Когда он присоединился к капитану, тот указывал ему на приставленную лестницу, лежавшую у подножия стены в саду. Дон Луис со свойственной ему проницательностью тут же оценил ситуацию.