Молитва любви - Лей Тамара - Страница 31

Пять месяцев спустя после отъезда Грей в Арлеси в замок прибыл гонец, который, добираясь до Медланда, проделал долгий путь в слякотную погоду, чтобы передать послание Гильберту. Барон, однако, находился в Пенфорке. Сэр Ланселин, управляющий Медландом, оставил посланца на ночь в замке, а утром, до рассвета, отправил его с небольшим отрядом – для большей надежности – в Пенфорк. Поэтому раздосадованный гонец был почти в таком же мрачном расположении духа, как и Гильберт, когда появился в большом холле донжона Пенфоркского замка.

После короткого вступления, которое барон оборвал нетерпеливым движением руки, гонца усадили на скамью в дальнем конце зала ждать аудиенции. Если бы он не был так напуган богатырской статью Гильберта Бальмейна, то, несомненно, испытал бы искушение ответить соответствующим образом на грубое обращение барона.

Время тянулось медленно, и когда гонца призвали, наконец, чтобы тот вручил Бальмейну послание, оказалось, что он заснул с недовольным выражением на лице.

Большую часть утра Гильберт провел, выслушивая монотонные причитания управляющего, который плаксиво перечислял все потери и убытки, причиненные разбойничьими набегами. Неудивительно, что барон не проявил снисхождения к усталому гонцу. Он освободил посланца настоятельницы от необходимости выполнять свои обязанности, отыскав письмо самостоятельно. Тот даже не проснулся, лишь недовольно заворчал.

Даже не бросив взгляда на затейливую восковую печать, скреплявшую пергамент, Гильберт сломал ее и прошел к столу, за которым склонился над книгами управляющий.

Барон тронул своего помощника за руку и сунул ему пергамент.

Гильберт мог бы и сам прочесть письмо, но считал книжные премудрости нудным занятием. Если была возможность, он предоставлял это управляющему или любому другому человеку, обладавшему редким талантом умения обращаться со словами. Устную речь он предпочитал письменной.

Опершись о край стола, барон Бальмейн нетерпеливо постукивал пальцами по его поверхности, ожидая, когда управляющий начнет читать.

– Это из аббатства Арлеси, – сообщил тот ему, разглядывая сломанную печать.

Гильберт притих.

– Здесь говорится: «Барон Бальмейн, я должна обсудить вместе с вами один очень важный вопрос, деликатного свойства… – управляющий прочистил горло. – Леди Грей Чарвик. Она…»

Прежде чем он смог продолжить, Гильберт выхватил у него пергамент. Не обращая внимания на удивление управляющего, он повернул пергамент к свету факела и, держа на расстоянии вытянутой руки, прочел письмо сам.

«Она беременна уже несколько месяцев», – читал он про себя, потом прикрыл глаза, горевшие от усталости.

Сердце безумно забилось в груди, в то время как он пытался сдержать шквал эмоций – смесь возмущения, неверия, гнева, подозрения и даже искры какого-то неведомого чувства, определить которое ему не удалось.

Руки Гильберта дрожали, он перечитал послание с самого начала, потом помедлил мгновение, чтобы прочесть остальное. «Так как она находилась под вашим покровительством, прошу вас наведаться в Арлеси, чтобы мы могли более подробно обсудить этот вопрос».

Гильберт отпустил одну сторону пергамента и позволил ему свернуться в трубочку. Он провел рукой по лицу, пригладив отросшую за зиму бороду. Возможно ли, что Грей носит его ребенка -после одной лишь ночной встречи? И если это так, то почему она ждала столь долго, чтобы сообщить ему о своей беременности? Вдруг он столкнется с очередным тщательно спланированным обманом?

Несмотря на постоянную тягу к этой женщине, Гильберт понимал: никогда не сможет он забыть, что она из семейства Чарвиков. Да это может быть и ребенок любого другого мужчины… если она вообще беременна.

В глубине души он понимал, еще до появления посланца, что нежелательное свидетельство связи между ним и Грей рано или поздно объявится. Незавершенное дело стояло между ними, и нужно было покончить с ним раз и навсегда, чтобы он мог освободиться от этих удушающих пут, которыми дочь Чарвика оплела его. Не в первый раз за последние месяцы приходила ему на ум мысль, что если бы он мог снова слиться с нею в любовном объятии, то этого было бы достаточно, чтобы навсегда избавиться от наваждения.

Однако если она носит его ребенка…

Мысли Гильберта вернулись к западне, которую он готовил для разбойников вот уже два дня. Эту возможность упускать ему не хотелось, потому что тогда, если обойдется без срыва, в руки ему попадет Эдуард Чарвик, предводитель банды.

До этого момента барон думал, что больше всего на свете хочет схватить этого человека.

Он ошибался.

С яростным стоном смял Гильберт пергамент в кулаке и позвал своего оруженосца.

ГЛАВА 11

Со все большим нетерпением мерил Гильберт шагами комнату, в которой его попросили подождать вот уже долгих полчаса назад. Время от времени он останавливался перед окном и рассматривал двор и сад, иссеченный зимними ветрами. Потом снова принимался шагать.

«Что же задержало настоятельницу?» – размышлял барон Бальмейн со все возрастающим раздражением. Хоть он и не предупреждал о своем приезде, но был уверен, она его поджидала. Можно себе представить, с каким нетерпением ждут возвращения барона его спутники, оставшиеся на холодном зимнем ветру за стенами аббатства. Если бы он знал, как много времени займет этот визит, то настоял бы, чтобы их тоже впустили на территорию монастыря.

Тихо выругавшись, Гильберт опустился на жесткую скамью напротив двери и принялся массировать ноющую ногу. Он и его люди выехали из Пенфорка два дня назад и почти все время провели в седлах. Обычно езда верхом не беспокоила старую рану, но в холодную сырую погоду давала о себе знать весьма ощутимо. «Может быть, настоятельница находится вместе с монахинями – сейчас время их молитвы», – подумал Гильберт, стараясь не поддаваться мрачному настроению и все больше погружаясь в него.

В следующее мгновение раздался тихий стук и дверь, за которым последовала тишина.

– Войдите, – отозвался Гильберт и встал со своего места, так как дверь начала открываться вовнутрь.

Настоятельница, высокая, величественная, как королева, вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

– Барон Бальмейн, – приветствовала она посетителя. – Я мать Силия, настоятельница монастыря Арлеси.

Гильберт ожидал увидеть рядом с настоятельницей саму Грей и теперь испытывал странное беспокойство из-за ее отсутствия. Ждала ли она в коридоре, когда ей будет позволено войти, или находилась в одном из зданий монастыря, куда нет хода никому, кроме духовных лиц?

Заставив свои мысли свернуть с того извилистого пути, на который они стали, он поклонился и вынул из-за пояса потрепавшийся за время пути пергамент и протянул настоятельнице.

– Вы пожелали обсудить со мной дело, касающееся леди Грей, – напомнил он.

Слегка улыбнувшись, она взяла документ из руки барона и села на скамью.

– Гм-м, да, – проговорила мать Силия, бросая взгляд на написанное ею самой письмо, прежде чем перевести глаза на Гильберта. – В первую очередь, я должна извиниться, что начала с упоминания о вашей мере ответственности за судьбу девушки, барон. Видите ли, я ждала вас гораздо раньше, а когда вы не появились… ну… – она пожала плечами, грациозно подняв руки ладонями кверху.

Скривив губы от раздражения из-за тонко завуалированного упрека, Гильберт подошел к окну и посмотрел вниз на вереницу монахинь, шествовавших через двор. Они вытянулись в такую ровную линию, словно перед Гильбертом разворачивался военный парад.

– Меня не было в Медланде, когда туда прибыл ваш гонец, – сказал он, – поэтому потребовалось время, чтобы послание было доставлено ко мне в Пенфорк.

– Понятно, – молвила мать Силия. Она была вполне удовлетворена объяснением и удивлялась, почему барон Бальмейн пребывает в таком мрачном настроении. Она предполагала, что ее послание не вызовет восторга, но не могла и думать, чтобы человек, которому оно предназначалось, примет известие так близко к сердцу.