Бахмутский шлях - Колосов Михаил Макарович - Страница 62

62

— Да ну, товарищ майор!.. Вы сразу политику шьете, — отвернул в сторону недовольную физиономию Воробьев.

— Ну жаргончик у тебя! — и вдруг как крикнет: — Как стоишь? Как разговариваешь с офицером? Смирно!

Вздрогнул Яшка, стал отряхивать зачем-то полы пальто. Смотрит: Клоун застегнул шинель на все крючки, затянулся ремнем, поправил пилотку — стоит навытяжку; Бляхин — тоже, хотя ему и трудно стоять, опирается слегка на палку. «Ну, — думает Яшка, — попал…» И сам невольно встал по команде «смирно»: руки по швам, не шелохнется, только глазами шарит по сторонам. А майор снова к Воробьеву с вопросом:

— Ты зачем гражданское население обижаешь?

— Никого я не обижаю, что вы…

— Никого? Бляхин, зови женщину, — приказал майор, не оборачиваясь.

Стоявший у двери Бляхин толкнул дверь, и на пороге появилась та самая тетка, у которой Воробьев купил сало.

— Узнаешь? — спросил майор.

— Первый раз вижу…

— Этот покупал? — кивнул на Воробьева майор.

— Он самый… — быстро ответила женщина и принялась плакать и вытирать слезы платком, в котором были завернуты деньги. — Вот они, и гроши его… Выйшла на вулыцю, на видному перевирить… А оно — одна только советская, шо сверху, а те уси вон какие… — она протянула деньги, показывая их всем, и снова принялась плакать.

Майор взял у нее деньги.

— Ну?

— Ничего я не знаю, товарищ майор, — стоял на своем Воробьев. — «Уси», — передразнил он тетку. — Может, в другом месте ее надули, а я виноват.

— Як же в другом?.. Як же в другом?.. — закричала женщина, сделав шаг вперед. — Вот же и они были тут, — указала она на Яшку.

— Верните сало, — приказал майор.

— Да нет у меня никакого сала.

— Хорошо. Бляхин, достаньте мне его вещмешок.

Не успел Бляхин подойти к постели Воробьева, как тот кинулся ему наперерез, выдернул руку из бинта, схватил за плечо:

— Не лезь! — В глазах сверкнула такая злость, что Яшке сделалось страшно. — Клоун, отдай сало.

— А я что?.. А я…

— Отдай!

Белобрысый метнулся в сторону, сунул руку под матрац, вытащил сало с налипшей на него мелкой соломой, протянул майору.

— Нате…

— Кого ограбили, тому и верните.

Женщина схватила сало, стала обирать с него соломинки, а потом сунула в платок, кое-как завернула, кланяясь в майорову спину, ушла. А майор качался с носков на пятки и смотрел на Воробьева, наблюдал, как тот конфузливо засовывал левую руку в петлю, как долго расправлял бинт, скатавшийся в грязный жгут, и морщился от боли.

— Бляхин, быстро к дежурному: пусть пришлет из наряда двух солдат. С оружием. Срочно.

Майор смотрел на Воробьева, а тот и бровью не повел, но видно было: он что-то лихорадочно соображает. Жутко стало Яшке: двух солдат, с оружием!.. Нет, зря Яшка не ушел сразу же, как только увидел, что это не Андрей. А тут еще тетка показала на него…

— Откуда у тебя гитлеровские оккупационные марки? — спросил майор, потрясая распущенными веером денежными бумажками.

— Откуда! — удивился Воробьев. — Мало их, что ли, валялось? Поднял где-то.

— Зачем?

— Так. Для интересу, — легкая ухмылка тронула его лицо.

— Коллекционер?

— Угу.

Пришел Бляхин, с ним два солдата с карабинами.

— Ну, хорошо, — проговорил майор. — Сейчас мы твою коллекцию проверим. Бляхин, достань-ка все-таки его вещмешок.

— Не тронь! Не имеете права! — побледнел Воробьев.

— Смирно! — приказал майор. — Он арестован, — кивнул майор солдатам.

Бляхин достал вещмешок и передал майору. Тот потряс его, словно пробуя на вес, и снова вернул Бляхину.

— Доставай, что там есть.

Бляхин вытащил пару белья, потом извлек банку тушенки…

— Откуда?

Воробьев не ответил.

— Ясно, — заключил майор. — Украл у своих товарищей на кухне. Что там еще?

Бляхин выложил офицерский широкий ремень, шерстяные носки, две пачки табаку. Последним достал немецкий котелок, плотно закрытый крышкой. Котелок глухой тяжестью, как утюг, стукнулся о пол. Воробьев как-то затаился и притих, ждал, что вот-вот все и кончится. Но когда майор приказал Бляхину подать ему котелок, Воробьев изменился в лице, сжал правый кулак.

— Смирно! — снова напомнил ему майор и открыл котелок. Отвернул углы мягкой тряпки и вдруг отпрянул, как от яркого света.

Яшка приподнялся на цыпочки, заглянул и увидел полный котелок часов.

— Хорош коллекционер! — проговорил майор. — Вор ты, бандит и мародер! Мерзавец! Увести его и строго охранять: этот на все способен.

Нагнув голову, Воробьев медленно пошел к выходу. За ним — солдаты с карабинами.

— Ничего у тебя не выгорит, майор, — бросил злобно верзила. — Видал я таких начальников!

Майор не ответил. Закрыл котелок, потряс им, покачал головой: тяжелый.

— А ты? — обратился он к Клоуну. — Дружок его? Вместе работаете?

— Что вы, товарищ майор?! Я ничего не знал…

— Ладно. Разберемся. А сейчас шагом марш на работу. — И к Яшке: — Ты зачем здесь? Тоже торгуешь?

Не смог ответить Яшка майору, зачем он здесь, слова застряли в горле. Отпустил бы его майор — ведь случайно он тут оказался….

За Яшку ответил медлительный Бляхин:

— Брат он Воробьеву дак.

— Брат?! — удивился майор. — Вот как дело поставлено!

— Не брат он мне, — почти закричал Яшка, — не брат!.. — Губа задергалась: вот-вот заплачет Яшка, смотрит жалостливо на Бляхина, зачем тот неправду говорит… А Бляхин только руками разводит.

— Шагом марш за мной, — майор головой указал Яшке на дверь.

Яшка совсем онемел, ноги как вата стали. На улице вспомнил — вещмешок забыл. Хотел сказать майору да вернуться за ним, но раздумал: «Зачем он теперь мне?..»

Впереди солдаты вели арестованного. Красная шевелюра Воробьева плескалась на ветру и была далеко видна.

— Прихватите и этого, — сказал им майор.

Один из солдат карабином указал Яшке, чтобы он встал рядом с рыжим. Яшка молча повиновался. Обидно ему и стыдно идти по улице под конвоем, хоть и знакомых никого нет, а все равно не знает Яшка, куда глаза девать.

НА ГАУПТВАХТЕ

Привели к большому дому. Часовой у крыльца скучает, на них даже и внимания не обратил. Офицер вышел с красной повязкой на рукаве. Увидел Воробьева, проговорил:

— А-а… Опять ты? — И приказал солдатам: — Арестованных на гауптвахту.

И Яшка арестованный?.. Да за что же?

Но рассуждать некогда, их уже впустили в полутемный чулан, железный засов глухо звякнул за дверью.

Как вошел, как остановился Яшка у порога, так и ни с места. У стен вздыбленным ворохом солома лежит, у самого потолка узкое зарешеченное окошко. Воробьев заслонил его своей головой, смотрит на волю. Долго смотрел, вытащил руку, которая на привязи была, схватился за прутья, качнул их раз-другой, повернулся к Яшке.

— Ну что, кореш, и ты влип? Не горюй, выпустят. Мне труднее придется. Разве им докажешь, что я не мародер, что этот котелок я у фрица отнял? Не докажешь. Могут припаять. Ладно. Дорожка известная: штрафбат, а там как поется — дальше фронта не сошлют. — Он снял через голову повязку, скомкал ее, сунул в карман. Подправил ногой солому и лег. — Ложись, чего стоишь… Ноги не казенные. Как зовут?

— Яшка…

— Вот так-то, Яков. Да не дрейфь ты! Первый раз, что ли?

Конечно, первый. Почему он спрашивает? Яшке не хотелось разговаривать с ним, не ответил и прошел в дальний угол, присел на солому. Воробьев, заложив руки под голову, смотрел в потолок и тихо напевал:

Вспомню я пехоту И штрафную роту…

«Мародер, — думает Яшка. Не знает он, что значит это слово, но слышится ему в нем что-то страшное. Страшнее, чем бандит. — Мародер, вон он, живой лежит…»

А потом загрустил Яшка, затосковал, вспомнилась мать. Знала б она, где ее сын, наверное, с ума сошла б. Жаль стало Яшке самого себя, обидно. Неудачник он, не везет ему… Обрадовался, думал — вот, наконец, нашел брата. А вместо брата — мародер и кутузка… Не надо было, наверное, ехать, пустая это затея. Если выпустят, придется домой возвращаться, пока цел…