Нитка кораллов - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 18

Александра Николаевна легла за ширмой, кажется, впервые в жизни не сказав сыну: «Не засиживайся, а то не выспишься, утром будет трудно вставать» — и не пожелав ему спокойной ночи.

Через несколько дней она увидела их шагающими под дождем.

«Не простудился бы!» Дома она прежде всего вытащила из кладовки его старые ботинки: «Те, что на нем, до утра не просохнут». Потом стала торопливо готовить ужин.

На кухню вышел сосед — коренастый седоусый монтажник. Попыхивая трубочкой, он заговорил тонким голосом:

— Прошлый раз на улице я видел вашу невестушку. — Александра Николаевна чуть не выронила картофелину, которую чистила. — Бежит она, руками размахивает, хохочет. Прохожие оглядываются. В общем, смерч, а не девица. В наше время каждый цыкнул бы на нее хорошенько: мол, веди себя прилично в общественном месте.

— Одна шла? — Александра Николаевна покраснела: ведь не станет Юлька одна на улице хохотать во все горло.

— Костюшки при ней не было, — безжалостно отрезал Петр Терентьевич. — Бежала с другими девчонками и стреляла во все стороны глазищами, самая изо всех них вертячая. В пятнадцать лет носятся, задрав хвосты, а чего же от них ждать к восемнадцати годам?

— Может, к восемнадцати поумнеют.

— Надежда, конечно, дело хорошее, только не всегда она оправдывается. Потому как в школе и в семье живут без строгости. Личная, так сказать, жизнь подростков пущена на самотек. И вот иная деваха в шестнадцать-семнадцать лет про электроны, протоны и нейроны вам целую лекцию прочитает, во внутреннем и международном положении разбирается, красивых слов наговорит где-нибудь на собрании, что впору академику, а приглянулся ей парнишка — и в душе дремучий лес, полная невоспитанность нравов.

— Но что же вы советуете?

— А вот уж как действовать, не берусь установить. Поскольку я не педагог.

— Мальчишек тоже воспитывать надо.

— Всех воспитывать полагается, — наставительно сказал старик, выколачивая свою трубку над мусорным ведром. — Даже кошку.

Он ушел в комнату, и в кухню вышла его жена, моложавая шестидесятилетняя женщина. Евдокия Акимовна вырастила троих сыновей. Двоих убили на фронте, третий жил с женой в Новосибирске. Костю Евдокия Акимовна знала с пятилетнего возраста, любила его и теперь сочувствовала Костиной матери.

— Денька не пропустит, так и сидит часами, — сетовала Евдокия Акимовна. — Ведь ему заниматься надо. До чего девчонка настырная! Ей во дворе ребята кричат: «Невеста идет!» А она им язык кажет. Как уличный мальчишка.

— Вот напасть, честное слово, — невольно усмехнулась Александра Николаевна. — С матерью бы ее поговорить. Так понятия не имею, что за люди! Вдруг ее изругают, побьют еще, чего доброго. Да и не побьют, так она Косте нажалуется. Что тут будет…

— Мальчик-то у вас хороший, так ведь это такие моменты в жизни, знаете…

— Он очень изменился… Воспитательницу классную ее тоже не знаю… Если действовать неумело, бестактно, можно ребят сделать глубоко несчастными.

Евдокия Акимовна рассмеялась:

— Помните, как Клавдия Семеновна Димку заперла?

— Да уж… — Александра Николаевна покачала головой.

На прошлой неделе к ним в кухню ворвалась жилица из другой квартиры, высокая полная блондинка:

— Посоветуйте, как мне быть? Сейчас заперла Димку. А он на дверь кидается, ревет. «Она, — говорит, — уже ходит там, ждет. Пусти, — говорит, — а то я не знаю, что сделаю!»

Александра Николаевна с удивлением остановила этот бурный поток слов:

— Постойте! Постойте! Вы Димку заперли?

Десятиклассник Димка, толстый увалень и лентяй, учился в одной школе с Костей, только в параллельном классе.

— Я говорю: «Занимайся! Из троек не вылезаешь!» А он как бык взревел: «Да ты что! Я и так опаздываю!» Ему, видите ли, главное, что она уже ходит по другой стороне улицы. И теперь он там швыряется на дверь.

— Такого дяденьку запирать! Ну, знаете! — воскликнула Александра Николаевна.

У Евдокии Акимовны все тело тряслось от смеха. Она вытерла глаза краем передника.

Клавдия Семеновна повернулась к Костиной матери:

— Я, главное, боюсь, не возненавидел бы он меня.

— И очень просто — возненавидит, — сказала Александра Николаевна. — Подумайте, ведь она ходит там где-то… по другой стороне. Ему-то каково?

— Так отомкнуть, что ли?

— Конечно, отомкните!

Клавдия Семеновна махнула рукой и выскочила так же стремительно, как и появилась. Через несколько минут вернулась, сообщила томным голосом:

— Отперла! Сполоснул свою физию под краном и помчался.

Вспомнив эту историю, Александра Николаевна сказала:

— Нет уж, Ромео и Джульетту устраивать им не стоит. От этого еще хуже…

Работала в районной библиотеке Александра Николаевна в разные смены. Не всегда Юльке удавалось избегать встречи.

Когда Костина мать заставала ее, девочка слегка краснела, начинала теребить кончики своих кос и через две минуты поднималась с дивана или со стула:

— До свиданья.

— Почему ты убегаешь? Ведь вы что-то делали. Очевидно, вам нужно было…

Взгляд в сторону.

— Мне надо идти, знаете, столько уроков задано…

«А без меня сидела бы тут до вечера», — думала Александра Николаевна. Ей не удавалось составить представление о Юльке, и это особенно тревожило. Что за девочка? Отец у нее — техник машиностроительного завода, мать на том же заводе работает в ОТК, есть младшие братья и бабушка. Как бы невзначай, мать Кости расспрашивала о Юльке его товарищей. Мнения мальчишек были противоречивы. «Девочка как девочка, — говорил один. — Сердитая, властная какая-то, а так ничего». — «Хохочет вечно без толку, — говорил другой. — И ехидничает. А вообще товарищ неплохой. На комсомольском собрании за свой класс горой стояла». — «То ли она умная здорово, — говорил третий, — учится — дай бог всякому, то ли глупая — не разберешь. Но уж с характером, это точно… А в общем, хорошая, чего ж?» Она понимала, что товарищеская солидарность не позволяет мальчишкам осуждать Костину подружку перед его матерью, если даже они считают, что Юлька достойна осуждения…

И только самый близкий товарищ Кости, Сережа Кузнецов, друживший с Костей со второго класса, открыто осуждал и презирал Юльку. Это был мальчик, любивший пофилософствовать, способный за интересной книжкой просидеть сутки не вставая, забыв про еду и сон. Страстный шахматист и спорщик, у которого острый ум соединялся с забавной ребячливостью, он негодовал на Юльку за то, что она отнимает у него друга.

— Ох, уж эта Юлька-Люлька, — сдвигая светлые брови, цедил сквозь зубы Сережа, заслышав в передней Юлькины легкие шаги. — Проклятье рода человеческого эти женщины! Сгребай, Котька, шахматы, твоя балаболка идет!

Костя смеялся слегка смущенно и добродушно: почему-то на Сережу он никогда не обижался.

Однажды, проходя через переднюю в кухню, Александра Николаевна стала свидетельницей краткой, но выразительной сцены. Сережа открыл на звонок, впустил Юльку и, хмурясь, прямо глядя ей в лицо, сказал вполголоса:

— Если б не Костя, ох, я б и вытурил тебя, Люлька!

— Попробуй вытури! — последовал насмешливый ответ.

В воздухе мелькнул и задержался под самым Сережиным носом крепкий кулачок. Пальцы были сложены в кукиш.

— Владычица нашлась! — бормотнул Сережа. Он уселся в кухне на табуретку и, обиженно вздернув плечи, погрузился в разбор шахматной задачи.

Пробыв в комнате минут пять, Юлька чинно попрощалась с Костиной матерью. Уходя, заглянула в кухню и, подкравшись сзади, сильно дернула Сережу за вихор. Пока тот вскочил с криком, входная дверь уже захлопнулась.

— Кто сомневается, что Юлька жутко вредный тип, — изрек Сережа, входя в комнату, — тот находится на низкой ступени развития. И напрасен твой нелепый смех, Константин. А вообще перед лицом человеческой глупости я бессилен.

Как-то Юлька влетела опрометью и заявила нарочито обиженным тоном, в котором сквозила наивная радость: