Нитка кораллов - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 24

— Можно видеть Надежду Петровну Травникову?

— Нельзя. Она ушла на собрание, — Коля подошел к пришельцу и стал его разглядывать.

Дяденька улыбнулся.

— А ты сын Надежды Петровны? Можно, я ее подожду?

Вопросов было задано сразу два, поэтому Коля помолчал, соображая, прежде чем ответить:

— Да, я сын. Вы можете ждать, если хотите. Я гулять не уйду.

Человек сел на диван, снял шляпу и положил ее возле себя, пригладил волнистые волосы и расстегнул пальто. Коля сел на другой конец дивана, сложив на коленях руки и поглядывая на гостя.

— В каком классе учишься? — спросил гость.

— Во втором. А вы, может быть, монтер, пришли лампочку над моим столом провести, так вы начинайте, а потом и мама придет.

Человек засмеялся.

— Нет, я не монтер. Я знаешь откуда? Из газеты. Хочу о твоей маме в газету написать, вот и пришел с ней поговорить. Ты знаешь, что твоя мама — лучшая фрезеровщица цеха?

— На Доске почета висит ее портрет, — сказал Коля. — Возле завода такая доска.

— Вот-вот. А папа у тебя тоже на заводе работает?

— Нет, не на заводе. И его не убили на войне. Это у Тольки Фоминского убили. — Человек быстро взглянул на Колю, глаза его слегка расширились. — Он просто уехал.

— Надолго?

Коля подумал и сказал рассудительно:

— Он забыл приехать назад. Но не надо огорчаться; мама говорит, не у всех есть папы.

Растерянная улыбка мелькнула на лице гостя. Потом оно нахмурилось.

— Так, значит… И давно это случилось?

— Что случилось?

— Да вот… папа уехал?

— Наверно, давно. Я знаете почему так думаю? Потому что, когда я был маленький, я очень сильно расшибся с лестницы, а он еще прежде уехал. А я давно был маленький.

— Понятно. Рассуждаешь ты здорово. — Дяденька из газеты встал, прошелся по комнате, опять плюхнулся на диван, вздохнул и задумался.

Вскоре Коля уже знал, что гостя зовут Николаем Ивановичем и он не только сотрудник газеты, но и страстный охотник. А Николай Иванович узнал, что в Колином классе больше мальчиков, чем девочек, и лучше всех мальчиков, конечно, Славка Петров, потому что он — Колин друг, а из девочек самая умная — Галя Ветлугина, ока отличница и никогда не дразнится. А учительница у них добрая, только иногда немножко злая, если очень шумят; ока уже старая, и за сорок лет работы у нее голова разболелась от мальчишьего крика.

Коля болтал без умолку. Привалившись к спинке дивана, Николай Иванович подзадоривал его вопросами и шутками. Широкая рука Николая Ивановича уютно лежала на Колиных плечах, и Коля собирался расспросить этого веселого, хорошего дяденьку о куче всяких вещей, как вдруг тот взглянул на ручные часы и вскочил:

— Нет, не дождусь я твою маму. Повидаю ее на днях ка заводе. И тебя, тезка, как-нибудь навещу, вот приеду из командировки… Чего бы мне тебе такое… — он порылся в карманах, — подарить на память, а?

И тут-то и произошло чудо. Николай Иванович протянул Коле почти новый перочинный ножик. В коричневой обкладке, с двумя лезвиями, со штопором, он был еще лучше, чем у Севы Белова.

Коля оторопел от счастья. Он затоптался на месте, весь раскраснелся, осторожно взял в руки чудесный предмет… И вдруг поднял на Николая Ивановича сияющие глаза:

— А вы… а вы… не мой папа?

Николай Иванович как-то поперхнулся, закашлялся, покачал отрицательно головой, нагнулся к Коле и похлопал его по спине обеими руками.

— Ну, бывай здоров! — сказал он тихо и размашисто шагнул к двери.

Еще шум его шагов не затих в коридоре, а Коля уже напяливал пальто, торопливо нахлобучивал шапку. Разве можно не показать ребятам так нежданно-негаданно обретенное сокровище?

В сырых, не по-октябрьски теплых сумерках фонарь под аркой раскачивался на ветру и подмигивал, как живой. Откуда-то доносились мальчишеские голоса. Коля побежал в ту сторону двора и чуть не столкнулся с Толькой Фоминским. В старой куртке с продранными локтями и в новенькой школьной фуражке на коротко остриженной голове, Толька перепрыгивал через лужи, размахивая пустым мусорным ведром.

— A-а, Помидоркин! — крикнул он снисходительно.

Коля остановился.

— И не Помидоркин я вовсе, а Травников.

Взметнулось в воздухе и забренчало ведро; Толька ловко перепрыгнул через большую лужу и приземлился возле Коли.

— Куда это ты, Петрушкин, мчался сломя голову?

— Никуда! — Коля неторопливо, деловитой походкой прошагал к фонарному столбу, вынул из кармана пальто руку, крепко сжимавшую ножик, полюбовался, как блестит лезвие в колеблющемся свете фонаря, и, равнодушно посвистывая, всем своим видом показывая, что не слышит шлепанья Толькиных ног по грязи, вонзил лезвие в сырое дерево. Сосредоточенно вытащил и с наслаждением принялся резать неподатливый скользкий столб.

За Колиной спиной брякнуло ведро, брошенное на землю.

— Покажи-ка! Где ты такой взял?

— Знакомый дяденька подарил.

— Да не съем я его, не бойся! — в один миг Толька вырезал на столбе замысловатую букву «т».

А через минуту ножик переходил из рук в руки. Заметив под фонарем чем-то увлеченных Тольку с Колей, сбежались другие мальчишки.

С гордостью и некоторой опаской Коля наблюдал, как раз за разом вонзается в старый столб то одно, то другое лезвие, и лишь изредка вскрикивал:

— Осторожнее! Штопор не сломайте!

— А ты не жадина, всем даешь порезать, — похвалил его Толька. С минуту он созерцал Колю с высоты своих тринадцати лет. — Ножик у тебя, конечно, знаменитый, но у меня есть кое-что не хуже, — и он извлек из кармана засохшую расплющенную лягушку. — Видишь, какая? В пионерском лагере летом нашел на дороге. Наверно, под телегу попала, под самое колесо. На солнце высохла, теперь как из камня. Сто лет пролежит — не испортится. Давай меняться! Ты мне ножик, я тебе лягушку. Ни у кого такой нет.

Коля рассматривал лягушку с тайным восхищением. Это была, конечно, очень ценная вещь. Пальцы передних лапок были у лягушки растопырены, на конце каждого пальца — плоский кругляшок. А задние лапки согнуты в коленях, и пальцы все разной длины. Такую диковину, и верно, нигде не найдешь. По меняться? Отдать ножичек, чудом к нему попавший? Просто смешно!

Коля замотал головой.

— Нет, нет! Не нужна мне лягушка.

— Могу дать придачу!

Теперь из кармана Толькиных штанов появился блестящий металлический шарик. В шарике сиял, качаясь, фонарь. Он был маленький, но замечательно красивый…

Подавив вздох, Коля поспешно сказал:

— Не буду меняться! Не хочу!

— Мало этого? — под околышком фуражки Толькины глаза блестели в насмешливом прищуре. — У нас еще найдется…

— У него найдется, как же! — подтвердили приятели.

Неизвестно, что на этот раз вытащил бы Толька из своих вместительных карманов, если бы внезапно не раздался раздраженный голос:

— То-олька!

— Сейчас! — привычно откликнулся Толька, подбирая с земли ведро. — С тобой, Помидоркин, не столкуешься…

— Ступай домой! — доносился крик в открытую форточку.

— Мать разоряется, — сказал Толька. — Так помните, ребята, договорились, завтра поедем на Острова! Мать уйдет на работу, мы и двинем. Тритонов половим.

— Ладно, ладно! Договорились, — отозвались приятели.

— И я поеду, — вставил Коля робко, готовый услышать: «Куда тебе? Мальков не берем». Всегда так бывало.

— То-олька! Уши надеру!

Уже приладившись бежать, Толька посмотрел на Колю.

— А что ж! Пусть едет. — И, на бегу оглянувшись, крикнул: — Не проспи, Редискин, ждать не будем!

Взволнованный необычными происшествиями, Коля поспешно уселся за уроки, и тут вернулась мама. По грязным ботинкам сына она тотчас догадалась, что он нарушил запрет и бегал во двор. Но рассердиться не успела. Коля кинулся к ней и с жаром принялся рассказывать о Николае Ивановиче.

— Да что же обо мне писать? — удивилась мама. — Уж тогда про Стешу Карманову лучше написать, она без отрыва от производства техникум кончает… — Мысли мамы приняли совсем другое направление, она накрывала на стол, резала колбасу и все время говорила про свой завод, а про Колины ботинки забыла.