Где живет единорог - Танасийчук Виталий Николаевич - Страница 12

Другой ел только листья и плоды и никогда не трогал насекомых. А третий вьюрок, наоборот, ловил гусениц и кузнечиков совсем как скворец, а на плоды и внимания не обращал. В чём же дело, почему их привычки так не похожи?

И тут Дарвин заметил, что эти вьюрки не так уж и одинаковы — у них были разные клювы. Те птицы, которые имели крепкие и острые клювы, вели себя как дятлы. Вьюрки с клювами длинными и тонкими ловили насекомых, как скворцы. А если у вьюрка клюв был толстый и крепкий, похожий на щипцы, то он кормился твёрдыми орехами. Словом, это был не один вид вьюрка, а несколько (учёные потом насчитали тринадцать). Похожие друг на друга и цветом перьев, и величиной, они отличались только клювами.

Но почему оказались такими разными птицы, одинаковые с виду? Этот вопрос не давал Чарльзу покоя, когда он вернулся в Англию и начал изучать привезённых животных. Но прошёл не один год, пока он нашёл разгадку. Заключалась она вот в чём. В наших лесах водятся разные птицы: и снегири, поедающие ягоды и семена, и скворцы, защитники наших садов, неутомимые истребители насекомых, и труженики дятлы, что выковыривают добычу из-под коры и из стволов деревьев. А на пустынных, поднявшихся из океана Галапагосских островах когда-то вообще не было ничего живого. Но ветер и морские волны принесли семена растений. Выросли деревья. На плавающих кусках дерева приплыли черепашата — предки огромных слоновых черепах. И каким-то ураганом с берегов Южной Америки принесло несколько вьюрков. Были они одного и того же вида и, наверное, как многие их родичи, питались и насекомыми, и семенами.

Соперников у вьюрков не оказалось — и они размножились на островах в огромном количестве, так что привычной пищи стало не хватать. Волей-неволей надо было искать новый корм. И тут оказалось, что тем птицам, у которых клюв потолще, легче разгрызать особенно твёрдые семена. Чем крепче был клюв, тем больше выигрывал его хозяин. У толстоклювых вьюрков появлялись толстоклювые дети, а если у кого-то клюв оказывался тонким, такая птица погибала. И постепенно появился новый, отличный от прежнего вид вьюрка — толстоклювый любитель твёрдых семян.

У других вьюрков, напротив, клюв делался тонким и хватким, чтобы было удобно ловить насекомых. Таким образом, в местах, где нет ни попугаев, ни скворцов, ни дятлов, появились птицы, близкие им по повадкам. Природа как будто отбирала птиц, приспособленных к разному образу жизни, и все они произошли от одного вида, которому когда-то стало слишком тесно на островах.

Теперь, изучая привезённых из путешествия животных, Дарвин всюду видел то, чего не заметили другие учёные. Он понял, что виды животных могут изменяться, и сама природа принуждает их к этому. Почему, например, у жирафа длинная шея? Раньше думали — он тянется к листьям на деревьях, вот сам и вытянулся. А оказалось, что не совсем так. Просто те предки жирафа, которые не могли доставать эти листья, чаще голодали и гибли; выживали те, у которых шея была длиннее, — природа сама отбирала их, и отбор шёл им на пользу. Другие животные щипали траву, объедали кусты, но только жирафы могли дотянуться до высоких веток.

Дарвин сделал два великих открытия. Он доказал, что виды растений и животных не остаются неизменными. Так же, как сами животные и растения, они могут появляться, развиваться и гибнуть. А кроме того, он объяснил, что это происходит благодаря естественному отбору. Сама природа, меняясь, изменяет животных и растения.

Дарвин не торопился объявить о своих открытиях. Каждый день он гулял по тропинке неподалёку от своего дома, слушая пение птиц, обдумывая всё, что изучил сам и что прочёл в книгах. С тех пор как он вернулся из путешествия, прошло больше двадцати лет. Наконец его главная книга была написана и напечатана. Дарвин назвал её «Происхождение видов путём естественного отбора».

Далеко не все учёные согласились с Дарвином, но новые находки и исследования всё больше подтверждали его правоту. Возникла новая наука о развитии живой природы, которую назвали дарвинизмом.

А высокий старик с длинной седой бородой продолжал прогуливаться по своей любимой тропинке, обдумывая новые книги и вспоминая время, когда он, молодой и весёлый, лазал по чёрным скалам Черепашьих островов, любовался полётом альбатросов в синем тропическом небе и подсматривал секреты маленьких птичек, которых потом назвали дарвиновыми вьюрками.

Жук в генеральской каске

Как люди познакомились со своими родственниками

Вдоль берега, поросшего густым тропическим лесом, плыла вереница ярко раскрашенных кораблей. Ветра не было, паруса обвисли, но с каждой стороны узких и длинных судов по воде мерно ударяли двадцать пять вёсел, таких длинных и тяжёлых, что каждым веслом гребли несколько человек.

На переднем корабле под полотняным тентом сидел чернобородый человек в длинных, богато украшенных одеждах. Ему подчинялись все корабли. Его звали Ганнон, и он был лучшим мореплавателем Карфагена — одного из самых могучих государств на берегах Средиземного моря. Флот, которым командовал Ганнон, давно покинул это море и плыл на юг вдоль берегов Африки. Было это больше двух с половиной тысяч лет назад, гораздо раньше, чем жил Аристотель.

В самом конце пути, когда уже кончались припасы, карфагеняне увидели уходящую в небо гору. Местные жители называли её Колесницей Богов. Сейчас она зовётся Камерун. Недалеко от этой горы они вышли на берег и встретили страшных на вид лесных людей. Троих из них удалось поймать, но они так яростно кусались и царапались, что их пришлось убить. Их шкуры мореплаватели привезли в Карфаген. Много лет они висели в одном из храмов, удивляя народ.

А назвали карфагеняне этих лесных людей «горилла», что на их языке значит «царапающаяся».

Прошло две тысячи лет. Одному англичанину, по фамилии Баттел, довелось долгое время прожить в Африке. Вернувшись домой, он рассказал о своих приключениях.

— Нет ничего страшнее африканских лесов! — говорил он. — На каждом шагу там можно встретить крокодила, леопарда или ядовитую змею. Но самый ужасный зверь — это огромная обезьяна, которая нападает на людей и убивает их. Ростом она с человека и очень на него похожа, по в два раза шире. Она так сильна, что с ней не справится и десяток людей, её можно убить только отравленными стрелами.

— А кого ест это чудовище? Людей? — спрашивали любопытные.

— Вот то-то и удивительно, что зверь страшный, а никого не ест, только плоды да орехи.

Прошло время. Об этих рассказах забыли, хотя один любознательный человек и напечатал их в книге. Но двести лет спустя, когда путешественники отважились глубже забираться в африканские леса, они стали привозить шкуры и черепа какой-то огромной обезьяны. Тут-то учёные, изучавшие их, вспомнили путешествие Ганнона и рассказы Баттела и назвали обезьяну старым карфагенским именем — горилла.

Охотники рассказывали о гориллах со страхом. Один из них писал: «Этот зверь удивительно злобен. Как только увидит человека, он начинает рычать и бить себя в грудь кулаками. Потом бросается на него, одним ударом сбивает с ног и начинает рвать зубами».

А местные жители, африканцы, до ужаса боялись горилл.

Но чем больше учёные изучали жизнь «лесных людей», тем меньше верили они таким рассказам. Уже в наше время молодой американец Джон Шаллер целых полтора года провёл в горах в самом центре Африки. С утра до вечера ходил он по лесу, отыскивая горилл, а встретив, устраивался поблизости на каком-нибудь пеньке и наблюдал за ними. Сперва гориллы не доверяли ему, и Джону было очень страшно, когда огромный вожак стаи шёл на него, рыча, колотя руками по груди и скаля зубы. Но он понял, что горилла только пугает его, пытаясь прогнать. Джон сидел неподвижно, а вожак, ещё немного поворчав, возвращался к стае. Постепенно гориллы привыкли к отважному учёному. Порой какой-нибудь любопытный детёныш подходил совсем близко к нему и даже осмеливался потрогать. Так Джону удалось увидеть массу интереснейших вещей.