Дьявол на коне - Холт Виктория - Страница 68

Шарль- Огюст».

В этот вечер я легла спать рано. Ужин прошел в молчании. Грассвили, судя по всему, были удручены новостями из Парижа. Порой даже до Грассвиля докатывалась неприятная правда. Робер, естественно, стал не таким веселым, как прежде. Трудно было ожидать, что он обрадуется известию о том, что его жена еще до брака родила ребенка от кого-то другого, требовалось какое-то время на то, чтобы привыкнуть к этому неутешительному открытию. На Марго всегда оказывал большое влияние ее отец. Я гадала, что он написал ей.

Я сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы, как вдруг раздался стук в дверь. Я сказала: «Войдите», - и появилась Иветта. В руке у нее была связка бумаг.

- Надеюсь, я вам не помешала, - сказала она.

- Нет, нет.

- Я хотела вам кое-что показать. Некоторое время я боролась сама с собой и пришла к выводу, что мне необходимо это сделать.

Я поняла, что у нее в руке, и без ее слов.

- Ее письма, - сказала я.

- Последние, которые я получила, - ответила Иветта. - Она, должно быть, написала их за несколько дней до смерти. Мне их доставили именно в тот день. Когда посланец привез их, мы еще не знали, что случилось.

- Почему вы хотите показать их мне?

- Потому что считаю, в них вы найдете нечто такое, что вам следует знать.

Я потупилась. Ей, несомненно, было известно, что днем прибыли письма от графа, одно из которых предназначалось мне, что было знаменательно.

- Если вы уверены, что хотите, чтобы я их прочла… - начала я.

- Думаю, очень важно, чтобы вы прочли их. - Она положила сверток на столик, добавила: - Спокойной ночи, - и ушла.

Я зажгла все три свечи в подсвечнике у изголовья кровати и забралась в постель. Опершись спиной на подушки, развязала письма. Они были пронумерованы: первое, второе, третье.

Почерк был уверенный. Мне не хотелось разворачивать и читать письма, написанные не мне; казалось, что я сую нос в чье-то сокровенное. Как ни хотелось мне узнать Урсулу получше, я не могла заставить себя читать эти письма, и, если быть честной, это нежелание вызывалось страхом перед тем, что я могу в них найти, а не правилами приличия. Я боялась того, что прочту там о графе.

Я раскрыла первое письмо.

«Дорогая моя Иветта!

Как хорошо иметь возможность писать тебе. Наши письма, как тебе известно, служат для меня источником огромного облегчения. Они заменяют мне разговоры с тобой, а ты знаешь, что я всегда любила все тебе рассказывать.

Жизнь продолжается, как и прежде. Нуни принесла мне petit dejeuner и, задернув занавески, убедилась, что солнце не мешает мне и я укутана и защищена от сквозняков. Хотя она никогда и не допускает их. Маргарита вернулась после долгого пребывания за границей. С ней приехала так называемая кузина - чистейшей воды вымысел. Граф разыгрывает новый гамбит. Раньше он никогда не называл этих женщин кузинами. Это англичанка. Маргарита познакомилась с ней во время своего пребывания в Англии. Ее представили мне. Высокая симпатичная девушка с довольно красивыми волосами - целой копной - и голубыми глазами непривычно темного оттенка. Кажется, она высокого о себе мнения, очень независимая и ни в малейшей степени не фривольная. Я даже удивлена, так как она вовсе не в его вкусе. Я наблюдаю за тем, как она гуляет в саду с Маргаритой. Всегда так много узнаешь о людях, когда они не подозревают, что за ними наблюдают. Граф переменился. Меня неожиданно поразила мысль, что на этот раз, пожалуй, дело серьезно.

Вчера вечером мне было очень больно. Нуни суетилась по этому поводу и настояла на том, чтобы я приняла приготовленный ею отвар из омелы. Она все говорила и говорила о своих цветах и травах - тебе известно, как она это любит. Я уже раз шестьсот слышала, что друиды называли омелу растением, излечивающим от всех болезней, и утверждали, что она дарит бессмертие. Так или иначе, снадобье Нуни сняло боль, и я проспала весь день.

Его я не видела неделю. Уверена, он нанесет мне визит вежливости. Меня поражает, что он утруждает себя этим. Я со страхом жду его посещений и думаю, что он не много потеряет, если лишится возможности их совершать.

Хочу сказать тебе, что на этот раз он был другим. Обычно он сидит на стуле, и его взгляд постоянно перебегает на часы. Я знаю, что он спрашивает себя, сколько ему еще надо сидеть у меня. Он никогда не может скрыть своего презрения. Оно сквозит в его взгляде, голосе, в том, как он сидит на стуле. Он нетерпелив.

Нуни рассказала ему о моих болях. Ты знаешь, как она ведет себя с ним… винит во всем. Когда я раню себе палец, она находит какой-нибудь способ переложить вину на графа. И тут мне показалось, что я увидела что-то в его глазах… расчет.

Девушка имеет к этому какое-то отношение. Ты даже представить себе не можешь, насколько она не в его духе. Она была школьной учительницей. Помню, я что-то слышала о ней, когда недавно была в Англии. Какое это было ужасное время! Но он настоял, чтобы я поехала, поскольку мы должны были повидаться с Маргаритой. Ты знаешь, мне постоянно недужилось, и я страдала от того, что была разлучена с Нуни. Та не находила себе места до тех пор, пока я не возвратилась, а затем принялась накачивать меня всевозможными снадобьями, изгоняя заморские заразы!

Но эта девушка… Должно быть, он встретил ее тогда же, ибо Маргарита занималась в школе у ее матери. Она весьма недурно говорит по-французски.

Однажды я увидела его вместе с ней в саду. Разумеется, я не могла видеть их совсем отчетливо, но все же что-то в его жестах, осанке… Не думаю, что она его любовница… пока. Я так смеялась, увидев их в саду, что Нуни решила, будто со мною истерика. Я думала о Габриэлле Легран.

Странный у нас дом. Что ж, этого ли еще можно ожидать с таким главой семьи!

Мне всегда так хорошо, когда пишу тебе, Иветта. Без этих писем я была бы безутешна. Временами меня охватывает усталость. Словно кто-то потусторонний заглядывает в нашу жизнь. Но мне это нравится.

С нетерпением жду от тебя новостей, дорогая Иветта, - ты не должна думать, что мне не нравится узнавать все подробности. Меня очень интересует то, что у Жозе подгорела каша, а птицы испортили весь урожай слив. Мне хочется знать, что у жизни есть и другая сторона. Здесь меня не покидает ощущение того, что мы постоянно переживаем драму. И потому спокойная жизнь кажется такой милой. Возможно, я стремлюсь хотя бы мысленно вырваться отсюда и окунуться в вашу мирную, тихую жизнь.

Так что пиши, дорогая Иветта.

Спокойной ночи.

Урсула».

Дочитав первое письмо, я сложила его. У меня неприятно забилось сердце. Я поняла, что откроют мне эти письма. Я уже увидела себя чужими глазами и узнала, что за мной следили, а я об этом не догадывалась.

Иветта сказала мне, что я должна уехать. Мне не следует впутываться в ту драму, в которую меня непременно затянет, если я буду поддерживать отношения с графом.

Я открыла второе письмо.

«Моя дорогая Иветта!

Я снова принимала настой омелы. Нуни крутится вокруг меня и ворчит, словно пыхтелка, с какой-то странной смесью недовольства и удовлетворения - она недовольна болью и радуется излечению.

Она говорила с ним и сказала, что нужно вызвать врачей.

Она обеспокоена. Я знаю, что у нее на уме. Она думает о моей матери. Я так и не узнала всю правду. Ее замяли, многое от меня утаили. Я знаю, мать покончила с собой, так как боялась будущего. Она страдала мучительным недугом, постепенно убивавшим ее. Как ни пытаются скрыть что-либо от человека, до него всегда доходят слухи. Я часто притворялась, что сплю, а сама лежала и слушала, о чем говорят слуги. Ты же знаешь, у меня просто дар делать вид, что я не замечаю ничего вокруг, в то время как сама постоянно все впитываю. Думаю, все боялись, что если я узнаю слишком много - а я тоже больна, - то поступлю так же. Если Нуни хоть немного знает меня, она должна понять, что я никогда не отниму у себя жизнь. Мои мысли по этому поводу совершенно определенны. Мое отношение к самоубийству неизменно. Помнишь, как мы говорили об этом? Я по-прежнему верю, что каждый должен пройти свой путь на земле, каким бы тернистым он ни был. Так заведено. Нуни ужасно тревожится, что со мной станет. Она всегда говорит: «Что станется с вами, когда меня не будет?» «А куда ты уйдешь, Нуни?» - поддразниваю я ее. «На небеса». Я начинаю смеяться, а она так расстраивается, что мне приходится ласкать ее и говорить, как она мне нужна, - и все это, чтобы утешить ее. Я согласилась показаться врачам, и Нуни говорит об этом с ним. Наверняка он скажет: «Опять притворство». Но какое мне до этого дело?