Рота Его Величества - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 49

Барышни примолкли.

— У вас нет коррупции и казнокрадства, по крайней мере, в тех размерах, что мне приходилось видеть, — продолжил я. — Проворовавшихся чиновников вы расстреливаете, невзирая на чины и звания. И все же… — Я застучал пальцами по столешнице.

— Вам не хотелось бы здесь жить? — закончила Вера.

Я кивнул.

— Вам не на что обижаться! — Даша выразительно посмотрела на пустые тарелки и бокал.

— Да! — подтвердил я. — Меня не обижают. Мне создали условия, о которых вы можете мечтать. У нас с Антоном двухкомнатная квартира, а денег столько, что могу обедать в ресторане и даже угощать барышень. — Я вернул Даше ее взгляд. — Но я этого не заработал. Мне это дали, как некогда подарили особняк в Петрограде. А то, что не куплено за кровные, в любой момент могут отобрать. Я хочу зарабатывать сам. Мне не нужно многого. Дело, которым я хотел бы заниматься, семья, дом…

— Отдельный? — спросила Вера.

— Желательно. Не нужно восемнадцати комнат, достаточно четырех-пяти. Хочу, чтоб детям было просторно. Это плохо: иметь такое желание?

Они снова притихли.

— Почему вы не женаты? — спросила Вера.

— Сначала было некогда: воевал.

— А потом?

— Была невеста, но она умерла.

«А другая выгнала!» — добавил я мысленно.

— Поэтому вы пьете?

— Заметно? — спросил я.

Она кивнула. Я вздохнул и развел руками.

— Спасибо за беседу! — Вера встала.

— И за пирожные! — добавила Даша, тоже поднимаясь.

— А вам — за компанию!

Я вскочил и церемонно чмокнул барышням ручки. Они этого не ждали и закраснелись. Даша, уходя, оглянулась, я ей подмигнул. К столику подошла официантка.

— Сделай мне с собой! — попросил я, доставая деньги.

Товарно-денежные отношения в ресторане действовали. Спустя несколько минут официантка принесла сверток. Я взял его и вышел на улицу. Осень в Москве стояла замечательная: светило солнце, но не было жарко. Настоящей зимы в этих краях не бывает, температура не опускается ниже нуля, а снег можно встретить только в горах. В Новой России и того теплее, собирают по два урожая. Зимой здесь не холодно, летом не жарко. Благословенная земля! Чтоб устроить голод в таком месте, надо постараться. Нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики…

Я двинулся тротуаром, разглядывая дома и людей. Москва очхи походила на Петроград веев, только казалась серой и мрачной. Увидав ее в первый раз, я не сразу понял причину. В Петрограде на домах висели разноцветные вывески, щиты с рекламой; многочисленные кафе и рестораны в центре города выставляли столики на тротуары, накрывали их навесами из ярких тканей с воланами по краям. Город расцветал. Вдоль проспектов гуляли нарядно одетые дамы и барышни, они улыбались и мило щебетали. Ничего подобного в Москве не наблюдалось. По улицам сновали люди в темной одежде и с озабоченными лицами. Яркое платье встречалось редко и сразу обращало на себя внимание. Даже детей здесь одевали в форму, как солдат.

Я прошел мимо очереди: люди спешили отоварить карточки. В очереди преобладали женщины, они стояли, хмуро глядя по сторонам. Я почувствовал на себе неприязненные взгляды. На мне был костюм, сшитый по заказу, а не мешок с рукавами, считавшийся здесь одеждой. Я выглядел сытым и довольным, к тому же нес сверток, очертания которого выдавали содержимое. Очередь имела право меня ненавидеть.

В Петрограде я любил гулять по улицам, в Москве стал избегать. Я пробовал ездить на трофейном «Хаммере», но это оказалось еще хуже. Стоило «Хаммеру» притормозить, как возле него собиралась толпа. Люди стояли и рассматривали автомобиль. После первой лекции мне пришлось в буквальном смысле пробиваться к машине, а потом сигналить, чтоб выбраться на проезжую часть. «Хаммер» я сдал в правительственный гараж, мне выдали за него тридцать тысяч рублей, которые я благополучно пропивал. Автомобиль я не жалел. На местном бензине мотор «Хаммера» крякнется быстро, куда с ним потом? По Москве ходили трамваи, однако влезть в них было сложно, да и не хотелось. Квартиру нам с Антоном дали в центре, до университета недалеко.

Антон был дома; сидел, обложенный книгами.

— Брось! — сказал я, ставя на стол бутылку. — Есть занятие интереснее.

— Готовлюсь к лекции, — сказал Антон, с опаской глядя на бутылку.

— Можно подумать, они кому-то нужны!

— Не скажи! — обиделся Антон. — Знаешь, как слушают! После лекции засыпают вопросами.

— Меня тоже засыпают, — согласился я. — Сегодня, например, выпытывали: женат ли ты?

Антон покраснел.

— Еще мне рассказали, какой ты красивый, — безжалостно продолжил я. — Голубые глаза, белая кожа, вьющиеся волосы… Девчонки поголовно в тебя влюблены. Будь осторожен! По местным понятиям сказать барышне, что она красивая, означает сделать предложение. Поцеловать — скрепить союз двух сердец. Оглянуться не успеешь, как свяжут по рукам и ногам!

На Антона было жалко смотреть. Я достал нож и стал резать колбасу. Антон опомнился и сбегал за стаканами. Я разлил водку.

— Илья! — сказал Антон, осторожно беря стакан. — Нельзя столько пить! Каждый день!

— Деньги кончаются! — успокоил я. — Как только — так брошу! Будь здоров!

Он помялся, но выпил, после чего набросился на колбасу. Я жевал неохотно — не хотелось.

— Внимание! Внимание! — раздалось из тарелки репродуктора. — Передаем выступление Генерального секретаря Коммунистической партии товарища Курочкина! — В тарелке зашипело, и послышался глуховатый голос: — Дорогие товарищи! Граждане Союза!..

— Выключи! — сказал я.

— Нельзя! — вздохнул Антон. — Шнур без вилки, заделан прямо в стену. Регулятора громкости — и того нет!

Я встал и дернул за шнур. Он оборвался, вывернув кусок штукатурки.

— Как видишь, просто! — сказал я, возвращаясь за стол.

— Завтра починят! — сказал Антон. — За этим следят!

— Снова вырву! — пообещал я.

— Нарвемся, Илья! — предостерег он.

— Кто-то сюда очень просился, — напомнил я, — хотя минздрав предупреждал!

— Здесь неплохо! — возразил Антон. — Живут бедно, но и у нас не все миллиардеры. Люди симпатичные.

Я хмыкнул.

— Законодательство интересное! — поспешил он.

— Ага! — согласился я. — За третье преступление независимо от тяжести — расстрел!

— Борются с рецидивом! Воров в законе у них нет!

— Зато шантрапы полно! Вечером в парк не выходи — ограбят! Милиции не дозовешься.

— Ее мало.

— Зато армия пухнет. В Москве один университет и пять военных училищ. На улицах каждый второй в форме.

— Думаешь, война?

— И очень скоро. А мы тут лекции читаем! — Я взял бутылку.

— Илья! — попросил Антон. — Мне не надо!

Я вылил водку в стакан и осушил его залпом.

— Суп будешь? — спросил Антон. — Мясной! Принесли из распределителя. Тебе надо поесть!

— Я сыт!

Снимая на ходу пиджак, я побрел в спальню. Предметы вокруг двоились и танцевали. Выработанная годами привычка не подвела: я успел раздеться и даже развесить одежду на стуле. А вот как упал в кровать, уже не помнил…

— Илья! Илья!..

Я разлепил глаза. Лицо Антона маячило сверху белым пятном.

— К тебе пришли!

Голос Антона был испуганным: похоже, что тот, кто пришел, носил фуражку и имел бумагу, озаглавленную «ордер»… Я выдохнул и сел. В висках кольнуло, но терпеть было можно. Насчет фуражки я оказался не прав: у человека, стоявшего за спиной Антона, ее не имелось. В остальном Антона можно было понять: не каждый день к вам в гости приходят наркомы.

— Извините, Илья Степанович, что рано…

Рано? Я посмотрел в окно: за стеклом разгорался рассвет. Я продрых полсуток. После такой дозы неудивительно…

— Есть срочный разговор!

— Пять минут, Родион Савельевич!

Он внимательно посмотрел на меня и кивнул. В ванной я засунул голову под кран с холодной водой (горячей здесь не водилось), выдержал минуту, затем обдался до пояса. Растерся полотенцем до красноты, причесал мокрые волосы. Не мешало побриться, но времени на это не было. Просил пять минут, значит, пять. Спустя оговоренный срок слегка опухший, но вменяемый Илья Князев был готов к труду и обороне — это как ему назначат.