Орел-завоеватель - Скэрроу Саймон - Страница 69

После того как трибун ушел, другой санитар повернулся к своему товарищу:

— А почему ты не рассказал ему о повязке?

— Какой повязке?

— Той, которую мы на нем нашли?

— Ну, ее-то здесь уже больше нет. И вообще… — Санитар сплюнул в угол палатки. — Была нужда связываться с начальством. Скажешь этому типу о повязке и тут же окажешься во что-нибудь втянутым. Смекаешь?

— Еще бы.

ГЛАВА 44

С рассветом караулы на внешних укрепленных постах сменились. Катон повел свою половину центурии вниз по склону в лагерь. Напряжение ночного дежурства спало, и люди предвкушали день отдыха, такой желанный ввиду предстоящего выступления армии. Ведь впереди, и очень скоро, их снова ждали походные тяготы, долгие переходы с полной выкладкой, сооружение походных лагерей и день за днем овсянка из походных котлов.

Хотя ясное небо сулило очередной погожий денек, Катон этим утром никак не мог разделить благодушное настроение своих людей. Нис умер. Война сама по себе отнимает достаточно человеческих жизней, чтобы к этому счету добавлялись еще и жертвы трагических случаев. А смерть Ниса также отягощалась таинственными обстоятельствами его исчезновения. Гибель в сражении — вещь печальная, но, по крайней мере, ожидаемая, не вызывающая подозрений. А с этой смертью явно было что-то неладно, особенно в свете того, как держался и вел себя Нис в последнее время. С этим следовало разобраться, но единственным ключом к случившемуся могла стать находившаяся у юноши под туникой полоска ткани с начертанными на ней странными знаками. Он был убежден, что разгадка этой тайны каким-то образом связана с Вителлием. Трибун заморочил Нису голову и подтолкнул его к соучастию в каком-то темном, затеянном им же самим предприятии. Катону срочно требовалось с кем-то поговорить. С человеком, которому он мог бы довериться, который восприняв бы его подозрения всерьез. Макрон? Но центурион с равной вероятностью мог или высмеять его опасения, или решить дать истории официальный ход. Нет, это должен быть кто-то другой. Лавиния? Ну, конечно. Нужно найти ее, отвести подальше от лагеря, в какое-нибудь укромное местечко, и там излить ей душу.

Он разоружился, снял панцирь, отскреб с рук и лица засохшие брызги крови и переоделся в свежую тунику.

Перейдя мост, юноша не мог не заметить царившего в южном лагере оживления. Армия готовилась к маршу. Катону пришлось пробираться мимо бесконечных рядов повозок, составлявших обозы императорской свиты и преторианской гвардии. В отличие от пасмурных настроений, витавших на северном берегу, здесь все полнилось живым нетерпением, как будто ожидался впечатляющий военный парад или триумфальное шествие, а вовсе не трудный поход, чреватый боями с решительно настроенным и опасным врагом. Самую громоздкую часть императорского груза составляла роскошная мебель, взятая из дворца. Отнюдь не рассчитанная на дальние перевозки, она местами уже утратила лоск. При бесчисленных подводах, нагруженных огромными сундуками с одеждой, музыкальными инструментами, драгоценными столовыми сервизами и прочими предметами роскоши, состояли толпы изнеженных, не приспособленных к походной жизни дворцовых рабов. Обоз преторианцев включал в себя возки с великолепными церемониальными доспехами, предназначавшимися для торжественного вступления в Камулодунум, поверженную вражескую столицу.

Кое-как выбравшись из скопления фургонов, телег и прочих транспортных средств, Катон направился к огороженной территории, отведенной для императорской свиты. Большие ворота, соединявшие ее с главным лагерем, были сейчас открыты не полностью. Караул возле них несла дюжина преторианцев в белых туниках и при полном вооружении. Когда Катон приблизился, стражи скрестили копья.

— Цель твоего визита?

— Встреча с подругой. Личной служанкой матроны Флавии Домитиллы.

— Есть у тебя пропуск, подписанный главным секретарем?

— Нет.

— Тогда и входа нет.

— Почему?

— Таков приказ.

Катон сердито воззрился на стражей, которые со своей стороны смотрели на него с небрежной невозмутимостью. Молодой человек понимал, что уговорить их нельзя. Несение караулов составляло одну из основных обязанностей преторианцев, и они привыкли к неукоснительному исполнению полученных распоряжений. Возмущаться, негодовать и сетовать означало бы попусту тратить время. Кроме того, обратившийся к нему страж имел телосложение гладиатора и был не из тех, с кем Катону захотелось бы ссориться, даже не будь тот на посту.

Повернувшись, юноша снова затерялся между обозными повозками и там, в толчее солдат, писцов и рабов, стал присматриваться к ограде, обносившей территорию, где размещалась свита. От него не укрылось, что некоторые уже полностью загруженные подводы откатили в сторону, к частоколу, чтобы те не мешали загрузке других. Его внимание привлекла телега, на которую навалили столько сложенных и перевязанных кожаных палаток, что эта кипа только за малым не превышала забор. Нырнувший в людскую сутолоку и таким образом исчезнувший из поля зрения стражей, Катон быстро огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, протиснулся между двумя тесно сдвинутыми повозками, потом вскарабкался на плотно сложенные палатки, распластался на них, приподнял голову и поверх частокола стал рассматривать часть лагеря, оказавшуюся для него запретной.

Там, отгороженная от завистливых взглядов низших чинов, римская знать устроилась со всеми мыслимыми удобствами из тех, что могло предоставить им походное бытие. Огромные роскошные шатры были возведены над площадках, выложенных узорчатой плиткой, и наполнены изысканной мебелью. Ко многим из них примыкали навесы, где утомленные бивачной жизнью вельможи отдыхали на свежем воздухе, возлежа на драпированных ложах, в то время как привезенные из Рима рабы удовлетворяли любые их пожелания. В центре огороженной территории располагалась своего рода центральная площадь этого изолированного поселения аристократов, но, поскольку вчерашние торжества продолжались до глубокой ночи, она сейчас практически пустовала. Катон напрягал глаза, присматриваясь к каждой женской фигуре, однако Лавинии нигде не было видно. Время шло, а он все лежал, пригревшись на солнышке и чуть ли не клюя носом, но встряхиваясь всякий раз при появлении вышедших прогуляться матрон.

И его терпение принесло плоды. Юная стройная девушка в воздушном зеленом платье выбралась из шатра под навес, потом зевнула и грациозно потянулась, прежде чем выйти на свет, где ее черные локоны заблестели, переливаясь в отвесно падающих с неба лучах. Замерший от неожиданности Катон невольно залюбовался своей возлюбленной, когда та, прислонившись к поддерживавшему навес столбу, подставила лицо солнцу.

Потом она почесала ягодицу и, похоже, вознамерилась вернуться в шатер. Катон начал приподниматься, боясь, что она исчезнет, так и не заметив его. Надо было как-то привлечь ее внимание и дать понять, что им нужно встретиться за пределами городка знати. Он уже вскинул руку, как вдруг боковым зрением приметил трибуна Вителлия, как раз проходившего через ворота.

Сердце Катона упало, ибо этот человек, при виде которого ему и так-то всегда становилось не по себе, направился прямиком к Лавинии. Девушка, стоявшая к нему спиной, не видела, что к ней кто-то приближается, пока Вителлий не подошел вплотную и не положил ей на плечи руки. Она встрепенулась и обернулась. Катон привстал на колени, готовый устремиться на помощь, несмотря на то что для этого ему пришлось бы соскочить на запретную территорию. Он уже открыл рот, чтобы окликнуть девушку, но, прежде чем успел издать хотя бы звук, кто-то схватил его за ноги и с изрядной силой сдернул с повозки. Юноша шлепнулся оземь так, что у него отшибло дыхание. Пара сапог замерла на уровне его глаз, и мгновение спустя Катона, подобно рыбе, выброшенной на берег, хватавшего воздух ртом, рывком подняли на ноги.