Братья: Кирилл и Мефодий - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 29

Через десять дней Василий умер.

Не стало Мефодия, и Вихинг захватил церковную власть.

В то время в Риме снова сменился папа.

Вихинг направлял туда один донос за другим.

Новый папа поверил другу управителя Моравии и Паннонии.

«Много мы удивляемся, слыша, что Мефодий стремился к лжеучению, — писал папа в своем послании, — и если это так, то мы осуждаем его заблуждения».

Оттуда, из Рима, снова, и теперь уже на несколько веков, пришел запрет на славянские книги в Моравии.

А в Велеграде, столице моравских славян, полетели эти книги в огонь.

Ученики Кирилла и Мефодия сопротивлялись. Их поддерживал народ.

В любой момент могло начаться восстание.

Ночью княжеские воины врывались в дома сторонников народного просвещения. Воинами руководил Вихинг.

Стариков избивали без пощады, требовали от них отречения.

Молодых продавали в рабство.

В одной только Венеции византийский посол выкупил около двухсот учителей моравского народа. Посол увез их на корабле в Константинополь, а оттуда они перешли в Болгарию, чтобы продолжить дело Кирилла и Мефодия.

Самых близких к братьям учеников: Горазда, Климента, Ангелария, Наума и Лаврентия — заковали в цепи и истязали в темнице.

Потом немецкие воины, приставив к их спинам копья, гнали учеников из города.

Изгнанные из Велеграда ученики стали совещаться.

— Надо уходить за пределы страны нам всем, — уговаривал Ангеларий. — Моравия не единственная земля, где живут славяне.

И хотя Горазд был согласен с ним, понимал, что просвещение можно продолжать и в других землях славян, не мог он покинуть Моравию в эти страшные дни.

— Я останусь здесь, как завещал мне учитель. Останусь, даже если сегодня вечером суждено мне погибнуть, — сказал Горазд. — Вы идите в Болгарию, а я соберу уцелевшие книги и, если буду жив, продолжу дело Мефодия.

Трудно было прощаться ученикам.

Трое: Климент, Наум и Ангеларий — пошли к Дунаю. Двое: Горазд и Лаврентий — повернули назад.

Болгарию считали когда-то дикой страной, а про болгарский народ рассказывали, что живет он скотоподобно. Еще недавно в Риме и Константинополе потешались над письмом болгарского даря Бориса к римскому папе. Советовался Борис, в какое время дня его народу положено есть и пить, какие блюда готовить, как следует вести себя дома и в гостях, просил прислать выкройку штанов.

Прошло лишь двадцать лет, и стала Болгария мощной державой.

Царь Симеон пригласил лучших мастеров и украсил свою столицу Преслав.

Болгарские писатели перевели на родной язык с греческого да латыни лучшие книги мира. А были те писатели учениками знаменитых братьев. И каждый из учеников становился учителем болгарского народа. Один лишь Климент, поселившийся в Охриде, обучил грамоте больше трех с половиной тысяч человек. Создавались болгарские стихи, болгарские повести. Болгарский народ спешил записать свою историю. Даже царь Симеон писал книги.

Те годы назвали золотым веком болгарской литературы.

Но не только для литературы это был золотой век. Был он золотым и для всего государства болгарского.

А в это время соседнюю Моравию топтали чужеземные племена. После смерти Святополка Вихинг стал первым министром немецкого императора Арнульфа. От Рима он требовал новых постановлений. Никак не удавалось ему истребить в Моравии славянские книги.

И Рим проклинает те книги. Сначала книги, а потом самого Мефодия и его учеников. Уже никто из римских священников не отзывается о Мефодии уважительно. Для них он отвергнутый богом, еретик.

Но появляются тайно у моравских славян новые книги.

Смерти подвергал Вихинг тех, кто писал знаками, изобретенными Кириллом и Мефодием.

Тогда в Моравии возникли новые знаки. Вместо буквы «аз», например, крест. А если приглядеться к ним, выписаны они из кирилловых букв, лишь крючки к ним подрисованы да петельки.

Ходит по моравской земле неуловимый Горазд. Вихинг топчет народное просвещение, старается загасить его, а Горазд поддерживает. И кажется уже выживающему из ума Вихингу, что в каждом селе живет свой Горазд, что не один Горазд продолжает дело Мефодия, а сколько славян, столько и Гораздов. «Всех бы их растоптать!» — мечтает Вихинг, лучший друг покойного моравского князя Святополка, и натравливает на моравов кочевые племена, сам приходит с войсками, выжигает моравские земли.

И повелось с тех пор в римской католической церкви называть Мефодия еретиком, проклинать его из года в год.

«Никто да не дерзнет совершать божественные службы на славянском языке, но лишь на латинском и греческом, равно как ни один славянин не может быть возводим в священнический сан», — писали римские папы в своих постановлениях.

Но славянские народы продолжали бороться и отстаивать свой язык.

Лишь когда церковь поняла, что не справиться ей с целыми народами, решила она признать их язык, а обоих братьев назвала святыми. Случилось это через пятьсот лет после смерти Мефодия, в 1380 году.

Поднималось солнце над великим государством Русским.

И в славном Новгороде, что стоит на светлой реке Волхов, шестилетний мальчик рисовал на бересте всадника и старательно выписывал рядом имя свое. — Онфиме. А в стольном граде Киеве первые грамотные русичи, чьи имена не угадать теперь за тьмою веков, спешили записать предания своей земли. И по их трудам историки — летописцы Никон да мудрый Нестор создавали «Повесть временных лет, откуда есть пошла Русская земля».

И расцветала грамотность в городах и селах государства русичей. И каждый, кто учился азбуке, хранил в памяти имена первых учителей славянских: Кирилла да брата его — Мефодия.