60-я параллель(изд.1955) - Успенский Лев Васильевич - Страница 49

49

— Прошу извинения... Ленинграда... — буркнул немец.

— А вы рассчитываете всё же взять Ленинград?

Лейтенант нехотя поднял веки. «Что за комедия?»

— Согласно приказу фюрера, — вяло проговорил он, — город Луга имеет быть взятым к первому августа, город Ленинград — к пятнадцатому числу того же месяца. С первого числа моя дивизия будет иметь свой штаб в форштадте Луга, район аэродрома...

Капитан Угрюмов налег грудью на стол. Голос его слегка изменился.

— Ах, вот оно что! Следовательно, вы обязаны попасть в Лугу к первому числу августа, герр Клопфер? — тихо, почти ласково переспросил он. — Таков приказ фюрера? Очень хорошо. Но, видите ли, я, капитан Красной Армии Угрюмов, я отменяю этот приказ. Для меня это — не достаточно быстро! Я предписываю вам быть в Луге сегодня, двадцать седьмого июля! Кого же вы послушаетесь на этот раз, господин лейтенант?

Он сказал это очень спокойно, очень! Но офицер вдруг опасливо покосился на него.

— Судорожное сопротивление всегда возможно, герр хауптман — пробормотал он. — Вы человек военный, вы понимаете: регулярной армии у большевиков под Ленинградом уже нет.

Выслушав и это, Угрюмов помолчал несколько секунд, еще и еще раз приглядываясь к пленному.

— А они тупее, чем даже я рассчитывал, товарищ подполковник! — сказал он, наконец, точно убедившись в чем-то окончательно. — Ну что ж, слепота только ускорит дело. Так-с, господин Клопфер. А теперь прилично встать, чорт вас возьми, мерзкая тварь! Вы стоите перед подполковником, лейтенант, и извольте отвечать точно. Здесь у вас часть дивизии или вся она? В полном составе? Кто ею командует?

Офицер вытянулся, точно его проткнули незримым стержнем. Он побледнел, как смерть.

— Вся дивизия, кроме тыловых учреждений, здесь. Штаб дивизии — в пункте Плюссэ. Командир — генерал-лейтенант, граф Дона-Шлодиен. Прошу извинить меня, господин капитан, я... я еще не различаю русских чинов. Да, граф Дона-Шлодиен.

— Это что же? Родственник того, что командовал капером «Мёве» в ту войну?

— Командовал чем, господин капитан? Прошу прощения, я не слыхал такого наименования.

— Не слыхали? Ваше дело! Офицеру не мешало бы знать военную историю собственной страны хоть за последнюю четверть века, но... Нам от вас больше ничего не надо: вас допросят, как должно, в Луге. Вы там собирались быть первого августа? Ничего, Клопфер, вы там будете сегодня!

Es ist eine alte Geschichte Doch bleibt sie immer neu! [20]

Знаете, кстати, чьи это слова? Тоже не знаете? Тем лучше! Отведи фрица в сарай, Калмыков!

Двадцать восьмого и двадцать девятого июля полк Федченко всё еще вел бои на уничтожение немцев, окруженных около деревеньки Враги. К вечеру двадцать девятого эта группа противника была ликвидирована. Это обрадовало, но, увы, не решило главного: соседние части всё же отходили, немцы заняли за железной дорогой сначала Островно и Стай, потом — Душилово, Пустошку. Приходилось, оставив предполье, опереться на главную оборонительную полосу под Лугой.

Когда подошло время выбрать новое место для штаба, капитан Угрюмов пришел к командиру полка с картой: может быть, выехать посмотреть?

Василий Григорьевич махнул рукой.

— Э, на что мне тут карта! Конечно, давайте поедемте, но я вас здесь с завязанными глазами везде проведу. Поселимся мы с вами — не знаю, надолго ли — вот здесь, в «Светлом». Это совхоз; хорошие здания; есть телефон в Лугу. Видите озерко? Оно лежит в глубокой лощине. До Луги дорога лесом; с воздуха не найдешь. До фронта — кустами. А вот здесь, юго-западнее Вяжищ, есть высокая гора за старым карьером. Отличный НП: всё до Пустошки увидим; я-то не помню, что ли?

В самых первых числах августа штаб восемьсот сорок первого полка и на самом деле перебрался в совхоз «Светлое».

В этих же, примерно, числах генерал-лейтенант граф Кристоф-Карл Дона-Шлодиен прибыл (довольно дерзко для командира дивизии!) на полустанок Фандерфлит, в трех километрах от передовой линии. Между двумя штабами лежало теперь только несколько деревень.

С этих пор странное древнее имя «Смерди» и стало мелькать впервые в сводках по фронту.

«Наши части прикрытия, — говорилось в них, — продолжали сдерживать передовые части противника на фронте Душилово — Заполье — Смерди — Старая Середка — Надевицы — Госткино. Главные силы противника — в районе Враги — Серебрянка... Штаб восемьсот сорок первого полка тринадцатого августа в совхозе «Светлое», что юго-западнее г. Луга. Наши части ведут на всем фронте упорные и кровопролитные бои. Деревня Смерди переходит из рук в руки».

Деревня Смерди, деревня Смерди! Около сотни домов, расположенных по холмам, над узким, как северный залив, ледниковым озером Лукомо. Школа, где учились белоголовые деятельные ребята. Сосновый бор, над речкой Лукомкой, «на Виру»; тут весной росла уйма сморчков, а к концу лета все стежки пестрели лимонно-желтыми душистыми лисичками. Благоуханные травянистые поля; крупная земляника в сочных зарослях папоротника. Сто сорок восьмой километр от Ленинграда. Простая, спокойная, тихая жизнь, с ее радостями и горестями, с восьмивековым прошлым и светлым, ясным будущим. И вдруг, вдруг... «Деревня Смерди переходит из рук в руки».

Глава XVIII. «ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ»

В штабе Балтийского флота, в Таллине, было хорошо известно:

«В первые же недели войны бронепоезд «Волна Балтики» с некомплектом команды и, частично, самого необходимого шкиперского снабжения (отсутствовала, например, радиостанция, которую бронепоезд должен был получить лишь в начале июля) был направлен из района Риги, где ремонтировался, на Вентспилс-Лиепайю, для оказания боевой поддержки частям армии и флота.

До первого июля связь с командиром бронепоезда, капитаном Белобородовым, поддерживалась через армейские части и по диспетчерским проводам. С первых чисел этого месяца она совершенно порвалась. В настоящее время, после более чем трехнедельного отсутствия, бронепоезд следует полагать погибшим, экипаж — без вести пропавшим. Есть некоторые основания думать, что гибель поезда произошла третьего или четвертого июля, во время жестоких бомбежек противником станции Сигулда, что восточнее города Риги».

Когда всё это дошло до друзей капитана, в Москву на Пыхов переулок, дом два, было отправлено частное письмо гражданке Белобородовой Р. И., письмо о том, что муж ее, весьма возможно, погиб смертью героя.

В Ленинград на Каменный остров никто ничего не сообщил. Отдел кадров штаба не имел пока оснований считать этот вопрос окончательно выясненным; близких друзей у командира запаса Андрея Вересова на флоте еще не появилось. Его знали меньше, чем капитана Белобородова; о нем и его семье сразу не успели подумать. И очень хорошо сделали.

В те дни, когда друзья Белобородова в Таллине, скорбно качая головами, разговаривали о том, каким всё же замечательным, скромным, внешне неблестящим, а на деле глубоко талантливым человеком, командиром, патриотом был погибший капитан, — в это самое время «Волна Балтики», совершенно целая, вовсе не разбомбленная врагом, крепкая, существовала в мире, там, далеко за пределами их поля зрения. Бронепоезд был невредим и — глубоко в тылу противника — изо дня в день, с тяжелыми боями, шел по слегка всхолмленным уютным землям Латвии и Эстонии, упорно пробираясь на северо-восток, к своим.

Как пересказать всё, что испытал и увидел за это время Андрей Вересов? Прошло немногим больше десяти дней, ну две недели. А он, казалось, прожил вторую жизнь.

Он стал совсем другим человеком. Причины этого перерождения были ему сейчас совершенно ясны. Только бы не забыть об этом потом; только бы вспомнить все мелочи, каждый день.

Если перечислять все дни подряд, путь их был прям и неудивителен: Вентспилс, Тукумс, Елгава, Тарту, Педья, Иыгева...

вернуться