Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник - Брилёв Сергей - Страница 44

Я в Уругвае лично знаю мужика (действительно обычного русского мужика), который в конце семидесятых выяснил, что у него там есть родственники, уехавшие туда ещё до революции. Списался. Получил от них вызов. Выехал из СССР. Из Ростова- на-Дону! А когда приехал в Уругвай, был немедленно брошен за решётку: «русский — значит, коммунист». Мы познакомились с ним за стойкой бара «Подставка» в самом русском городе Уругвая Сан-Хавьер в 1999 году, когда по-русски он говорил уже с трудом[54].

Ну да ладно даже с этим несчастным мужиком. В конце концов, по законам того времени он для СССР был «отщепенцем», и его Москва не стала бы защищать всё равно. Но и про страдания своих единомышленников, уругвайских коммунистов, в СССР говорили меньше, чем, например, про чилийского Луиса Корвалана. Корвалана принимали пышно, сам Брежнев обнимал и прослезился. Уругвайских коммунистов тоже вывозили, но с куда меньшей помпой. А на страдания аргентинских левых в Москве не просто закрывали глаза, а ещё и защищали хунту. В аргентинском МИД так и сформулировали: «В вопросе о правах человека мы чувствуем поддержку социалистических стран». Почему?

Советский дипломат, работавший в Буэнос-Айресе в 1987 году, рассказал мне любопытную историю. Он приехал в аэропорт «Эсейса» встречать министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Как и полагается по протоколу, в'аэропорту были подняты государственные флаги Аргентины и СССР. И вот подходит к дипломату сотрудник аэропорта и спрашивает:

— А вы из посольства Израиля?

— Нет. Почему вы так решили?!

— Ну, флаг ведь еврейский.

— Почему вы решили, что еврейский?

— Ну а как же? Серп и молот. Жидомасонский символ. Это все знают.

Аргентинские военные с их специфическим взглядом на мир действительно культивировали идею о том, что коммунизм — это всемирный еврейский заговор. И вовсю эксплуатировали антисемитизм, пытаясь привить аргентинцам автоматическую неприязнь и к марксизму. Но трогали «нежно». В отличие от других левых организаций, аргентинская компартия (где, кстати, действительно много евреев) тотальному запрету не подверглась[55].

И вот теперь вопрос вопросов. Почему же Аргентина не трогала коммунистов, а СССР не трогал Аргентину?

Да потому что Аргентина и СССР были в тот момент друг для друга кормильцами.

В те годы Коммунистическая партия Советского Союза запустила новую программу. Продовольственную. Правда, даже и списание долгов колхозов, и гигантские вливания в сельское хозяйство возрождения селу не принесли. Почему самая большая страна в мире не могла себя накормить, я уже писал на примере маленькой, но куда более плодородной Кубы. Система была такая. Особенно плохо в СССР было с мясом и кормовыми злаками. Знал бы кавалер Ионин, что его родина станет не поставщиком, а импортёром зерна! Но Советская Россия зерно действительно покупала и судорожно искала, где бы его купить. Пришлось унижаться даже перед «главным противником». Ещё в 1972 году президент США Никсон заявил о «контракте века» на поставку в СССР девятнадцати миллионов тонн американского зерна. И ещё в шестидесятых первый миллион тонн зерновых поступит и из Аргентины. Платил Советский Союз исправно. На это можно было ответить даже и выделением в отдельную «касту почти неприкасаемых» коммунистов. Лозунг правых военных так и звучал: «Продадим тому, кто купит». И, соответственно, уважим того, кто купит. Но тем более громко этот припев зазвучал после ввода советских войск в Афганистан. Вашингтон призовёт Запад к эмбарго на поставку в СССР продуктов питания. Не присоединятся к этому эмбарго... Аргентина и Уругвай.

Крайне занятный отголосок той истории я недавно услышал в разговоре с одним знакомым, который отслужил срочную на советском военно-морском флоте, а теперь, уже как моряк российского торгового флота, зашёл в Монтевидео.

— Заходим в порт, и я глазам своим не верю. У причала — наш советский военный корабль. Но с каким-то странным флагом. Что за дела?

— А флаг какой?

— Ну, такие горизонтальные полосы, синяя, белая и ещё одна синяя, а по диагонали — красная.

— А, ну тогда это уругвайский военный флот. Такой флаг — это штандарт их отца-основателя Артигаса, а ныне — стяг знаменитого уругвайского футбольного клуба «Насьональ» и менее знаменитых, но очень даже существующих уругвайских вооружённых сил.

— Так корабли кому принадлежат: футболистам или военным?

— Военным, военным.

— А откуда у них наши корабли? Что-то я не слышал, чтобы мы их туда продавали.

— А мы и не продавали. Это корабли бывшей ГДР.

А дело в том, что ГДР прекратила своё существование как раз под первую войну с Саддамом. В ответ на его вторжение в Кувейт против Ирака тогда тоже объявили международные санкции. Но Уругвай, по опыту времён вторжения СССР в Афганистан, продекларировал, что ему участие в таких санкциях не по карману. И попросил у международного сообщества компенсацию. Так и достались наследникам боевой славы Артигаса корабли ВМФ социалистической Восточной Германии.

Ну а после ввода советских войск в Афганистан Уругвай и Аргентина уже не компенсацию просили, а просто-напросто выгребли квоту на продовольствие, которое до этого шло в СССР из США и Канады. По состоянию на 1981 год в СССР шли почти 42% всего аргентинского экспорта. А ещё более конкретно — 80,2% аргентинского экспорта зерновых (12 миллионов тонн) и каждая пятая экспортная тонна мяса. Это колоссальные объёмы для Аргентины. Значительны эти цифры и в масштабах СССР. Такие объёмы покрывали треть зернового дефицита великого, но голодного Советского Союза. Контракты на два миллиарда долларов в год! Аргентинскими и уругвайскими были и все те «вырезки», которые в московских кулинариях «выбрасывали» на прилавок (а чаще продавали по блату из-под прилавка) под коллективным, но манящим тогда названием «говядина импортная».

Можно ли сказать, что сбылась мечта Ионина о стратегическом альянсе России и Аргентины? Конечно, нет. То, что предлагал в своё время Ионин, было бы союзом сильных. Странный альянс-мутант, который сложился через сто лет, был каким-то нелепым союзом обессиленных. Обессиленными были оба «партнёра». Не только СССР, но и Аргентина.

Когда аргентинцы назначают тебе деловую встречу, то чаще всего зовут в район Реколета. Здесь видно, почему в начале прошлого века в Европе говорили «богат, как аргентинец». Именно здесь и был главный променад местных богачей. Остатки роскоши есть и сейчас. Шикарные машины, на которых по этим улочкам разъезжает «золотая молодёжь». Шикарные дамы, которые при первых холодах облачаются в шикарные шубы, естественно, из натурального меха. И плох тот аргентинский мужчина любого возраста, который не вступит в соревнование с соседом по кафе на предмет того, кто выразительнее на такую даму посмотрит и кто после этого первым не скажет: «Да, была у меня одна». Но, как и эти мужчины, вся Аргентина всё чаще стала пафосно говорить не о настоящем, а о прошлом. Горькими становились шутки, которые аргентинцы стали отпускать сами про себя, сидя в своих когда-то самых изысканных в мире, а теперь обшарпанных кафе и ресторанах. Типичный анекдот: «Копошатся две дворняжки на свалке на окраине Мадрида. И одна другой говорит: «Знаешь, когда я жила в Аргентине, я была доберманом».

Хиреть этот доберман начал давно. Ещё когда обрушились мировые цены на аргентинские «нефть и газ», то есть на мясо и шерсть, и Аргентина так и осталась в перманентном состоянии «почти великой державы». Но к началу восьмидесятых стало совсем грустно. Инфляция росла такими же темпами, какими сменяли друг друга военные правители. Генерала Виделу сменил «генерал-реалист» Виола, Виолу — будущий «герой» войны за Мальвины генерал-лейтенант Леопольдо Фортунато Галтьери. Но при всей своей нелюбви к Марксу и Ленину наступали аргентинские военные на те же грабли, что и кубинцы с венесуэльцами. В Аргентине военные патрули проверяли, чтобы в соседних лавках на одни и те же товары были одинаковые цены, щадящие для народа. Естественно, владельцы лавок стали убирать не ценники, а сами товары. Почти «либрета»! Не любит экономика административного нажима. Хотя, конечно, глядя на спекуляции в свободные времена, невольно и думаешь, что порядка не хватает. Такие чувства — универсальны. И не только в Аргентине, а во многих странах, прошедших через авторитарное правление.