Сталин и заговор Тухачевского - Лесков Валентин Александрович - Страница 46

— И. ПЕРЕСЫПККИН (1904-1978, чл. партии с 1925) — маршал войск связи. В РККА с 1918 г. В Гражданскую войну — красноармеец (на Южном фронте). С 1920 г. — в железнодорожной милиции, политрук эскадрона (с 1925), военком, командир эскадрона связи 1-й кавалерийской дивизии. С 1937 г. — военный комиссар НИИ связи, с января 1938 г. — военный комиссар, с марта 1939 г. — зам. начальника управления связи РККА, С 1939 по 1944 г. — нарком связи СССР. Окончил военно-политическую школу (1924), военную электротехническую академию РККА (1937). Награжден 4 орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, 2 орденами Красного Знамени, орденом Кутузова, орденом Красной Звезды, иностранными орденами. (О нем: И.Т. Пересыпкин. Связь сердец боевых. Автобиографический очерк. Донецк, 1974; Он же. Военная радиосвязь. М., 1962; Он же. Радио на службе обороны страны. М., 1946.)

— С.А. ХУДЯКОВ (1902-1950, чл. партии с 1924), Худяков — псевдоним, на деле он — армянин), родился в Азербайджане, маршал авиации (с 1944). В РККА с 1918 г. Был в Красной Гвардии. В Гражданскую войну командовал взводом и эскадроном. Затем: начальник полковой школы (с 1924), начальник штаба кавполка (1928-1931), начальник оперативного отделения штаба авиабригады (с 1936), начальник оперативного отделения штаба ВВС (с 1937), начальник тыла управления ВВС (с 1938), начальник штаба ВВС Белорусского военного округа (с 1940). Окончил: кавалерийские курсы усовершенствования комсостава (1922), Военно-воздушную академию им. Жуковского (1936). Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Суворова, орденом Кутузова, орденом Красной Звезды.

Что можно сказать по поводу этих биографий? Удивительно быстрый должностной рост Пересыпкина и Худякова начинается, как видим, после 1937 г. Это является несомненным доказательством, что они делом доказали Сталину свою преданность и стойкость. А что это означало в тех условиях? Только одно: надо было за кулисами, входя в сталинское меньшинство в корпусе Примакова, вести со своим начальником и его окружением яростную борьбу и поставлять Буденному и Ворошилову необходимую секретную информацию о кознях врагов. Оба по должностям имели к тому самые блестящие возможности (Пересыпкин — военный комиссар НИИ связи, Худяков — начальник оперативного отделения штаба ВВС!). И нет сомнения, что оба сильно помогли провалу дел оппозиции в корпусе Примакова и победе Сталина в борьбе с Тухачевским. Именно поэтому оба получили вожделенные звания маршалов в самом расцвете сил: Пересыпкин в 40 (!) лет, Худяков — в 42 года. Тогда как имевшие значительно меньшие заслуги Кошевой — лишь в 64 года, а Рыбалко — в 50 лет! Разная степень заслуг дала совершенно разные результаты на карьерной стезе. Было бы очень интересно познакомиться с подробностями этой закулисной борьбы, столь типичной для той сложной эпохи!

Остается сказать еще пару слов о И. Минце (чл. партии с 1917), будущем известном советском историке и академике. В корпусе Примакова он был его помощником и возглавлял всю политработу. Политработой в РККА он занимался с 1918 по 1920 г. В 1926 г. кончил Институт красной профессуры. Находился на преподавательской и научной работе (зав. кафедрами, профессор Академии общественных наук, председатель научного совета АН СССР по комплексной проблеме «История Октябрьской революции»). Написал много книг и статей. Направления работ: Октябрьская революция, интервенция и контрреволюция, Гражданская война, международная дипломатия. Лауреат Государственной премии (1943-1946). Академик (1946). Роль Минца в борьбе с оппозицией (в научной и военной среде) ждет еще своего исследователя. Но можно не сомневаться, что она была очень значительна, учитывая, до каких высот он сумел по части карьеры подняться.

Конечно, и Примаков не был обойден за свою деятельность наградами. И вдобавок к орденам имел за фронтовые успехи золотой портсигар с надписью от своего командарма Уборевича, а от Киевского губревкома — Почетное Красное Знамя и золотые часы с хвалебной надписью.

Как шли его допросы? Арестовали Примакова 20 августа, первый допрос состоялся 25 августа, затем еще два (31 августа, 23 сентября); ему устраивались различные очные ставки, в том числе с Радеком. В итоге последовал ряд признаний, грозивших смертным приговором:

1. Что он состоял в секретной троцкистской военной организации с 1926 г.

2. Что встречался с сыном Троцкого Л. Седовым в Германии, когда работал там военным атташе.

3. Что получил через него от Л.Д. задание о проведении терактов — против Сталина и Ворошилова.

Затем следуют восемь месяцев перерыва, нахождения в Бутырской и Лефортовской тюрьмах, некоторое время он находится в тюремной больнице из-за болезни желудка (понятно, что на нервной почве). В феврале 1937 г. один раз он получает денежный перевод (50 руб.). В мае — июне 1937 г. Примаков допрашивается еще несколько раз, в связи с арестами главной группы руководителей предполагавшегося заговора. Вину свою, как следует из протоколов и стенограммы, признал полностью. Сопротивлялся он, однако, отчаянно. А. Авсеевич, бывший тогда начальником отделения НКВД, во «времена Хрущева», на допросе в прокуратуре показал (05.07.1956): «Я вызывал их (Примакова и Путну. — В.Л.) по десять-двадцать раз. Помимо вызовов на допросы ко мне, они неоднократно вызывались к Ежову и Фриновскому».

Якир допрашивался в Москве всего 4 (!) раза: 30 мая (арестован 28 мая), 3, 5 и 7 июня. Сначала — все отрицал с возмущением. На очной ставке с обличавшим его Корком (30 мая) он говорил: «Я знал всегда, что Корк очень нехороший человек (!), чтобы не сказать более крепко, но я никогда не мог предположить, что он просто провокатор». Тогда допрос ему устраивает сам Ежов.

И вечером следующего дня он пишет о своей сдаче: «Я не могу больше скрывать свою преступную антисоветскую деятельность и признаю себя виновным вина моя огромна; я не имею никакого права на снисхождение».

1 июня он дает письменные показания с признанием во всем и пишет о своем раскаянии. (Где они? Куда их спрятали?) 5 и 7 июня он углубляет прежние показания по разным вопросам и лицам. 10 июня он посылает письмо на имя Ежова (30 страниц машинописного текста), где содержится такое заверение: «Я все сказал. Мне кажется, я снрва со своей любимой страной, с родной Красной Армией». Он излагает в письме разные мысли по вопросам армейской жизни и работы, высказывает опасение, что из-за его близости ко многим командирам, на местах может возникнуть «обстановка недоверия», что станет выдвигаться масса лживых обвинений.

Что побудило Якира к откровенным показаниям? Пытки? Да нет, в них не было никакой необходимости. Сбивали с позиции захваченные документы, которые говорили о заговоре, свидетельские показания коллег и показания собственной жены — 37-летней Сарры Лазаревны Якир. Она прошла вместе со своим мужем Гражданскую войну, была шифровальщицей в штабе 45-й дивизии, вошедшей потом в состав 1-й Конной армии. Затем работала в Осоавиахиме, рядом с Эйдеманом, наконец, занимала пост начальника шифровального отдела в штабе Киевского военного округа. И, разумеется, работала в Киевском управлении НКВД, имея чин капитана. Именно она находится под наибольшим подозрением, что через нее шла секретная переписка с Троцким, находившимся в Мексике. Шифрованные письма оттуда шли в советское посольство в Германии и через советника посольства, сторонника Троцкого, пересылались в военный отдел ЦК КП(б(У в Киев. Оттуда специальный курьер, тоже сторонник оппозиции, переправлял их в руки жены Якира, а она передавала собственному мужу. Такая сложная система пересылки писем должна была гарантировать максимальное сохранение незапятнанными политические ризы Якира, который будто бы являлся, согласно официальным выступлениям, непримиримым противником Троцкого. Однако всем хорошо известно, что официальные речи часто не соответствуют тому, что думает человек в действительности. Достаточно посмотреть на речи и дела Н. Хрущева, А. Микояна и многих-многих других.