Дело гастронома № 1 - Латий Евгений Александрович - Страница 4

– А вы подскажите нам, где тайник? Мы просто возьмем валюту и уйдем! Зачем всем нам лишние мучения и хлопоты? Не найдем у вас, примемся за дачу! Потом за квартиры родственников! Нам не впервой! Кому сие в радость?

Анилина сидела окаменев. Повисла пауза. Резко зазвонил телефон, и она вздрогнула, отняла руки от лица. Взяла трубку и, не став слушать, тут же грохнула ее обратно на рычаг. Потом подняла голову, вскочила и, с трудом сдерживая нервную дрожь, проговорила:

– Я укажу, где тайник! Но при одном условии: вы возьмете деньги и уйдете! Не обманете меня?! Скажите честно! – было видно, она на пределе, возможно, даже на грани нервного срыва.

– Как на духу: возьмем деньги и уйдем! Даю слово! – весело и убедительно произнес Скачко.

Вера Петровна медленно опустилась обратно в кресло, задумалась.

– А муж? Вы…

Но Скачко перебил ее:

– Мужа придется арестовать, сами понимаете. Мы уже нашли крупную сумму в долларах у него в столе, на работе, происхождение которых он не смог объяснить. А в тайнике те же доллары, я правильно понимаю?

Анилина, не отвечая, горестно покачала головой.

Скачко решил не настаивать на ответе. Сменил тактику, неожиданно спросил:

– Вера Петровна, хотите анекдот на тему?

Анилина недоуменно уставилась на гостя. Скачко, не обращая на нее внимания, продолжая пристально осматривать каждую деталь интерьера, продвигался по кабинету мелкими шажками, а потом продолжил:

– Анекдот про директора и… бухгалтера. Итак… Директор спрашивает: «Где деньги?» Главбух отвечает: «Товарищ директор, позвольте, я объясню…» На что директор говорит: «Объяснить я и сам могу! А деньги на самом деле где?» Вот и я спрашиваю вас, Вера Петровна, спрашиваю конкретно: где деньги? В каком тайнике?

Анилина помедлила, поднялась, сняла портрет Брежнева, за ним оказался небольшой сейф. Она набрала код, открыла сейф, взглянула на Скачко. Кивнула.

– Тут все!

Скачко подошел к сейфу, заглянул в него. Там ровными аккуратными рядами лежали пачки долларов. Скачко взял одну из пачек, пролистнул ее, положил обратно. Потом обернулся к Анилиной, нахмурился, дернул желваками, отрицательно покачал головой.

– Увы, Вера Петровна, мне придется арестовать и вас! Это ваше рабочее место, так?

– Так.

– Ну вот! Да и хищение получается в особо крупных размерах, а там расклад совсем другой!

Она с ужасом смотрела на него. В глазах стояли слезы, спина сгорбилась. За какие-то секунды привлекательная и цветущая молодая женщина превратилась почти в старуху. Скачко развел руками.

Служебная «Волга» Беркутова катила по набережной. Беркутов, удобно расположившись на заднем сиденье, продолжал рассматривать репродукции Босха. Шофер Максимыч не выдержал, заговорил с директором.

– Я вот что заметил, Георгий Константинович! Когда мы по четвергам объезжаем разные начальственные учреждения, вы почему-то всегда такой грустный становитесь! Отчего это? – поинтересовался он. – Или, может, я глупость какую сморозил?

Беркутов усмехнулся:

– С начальством у нас, Максимыч, не забалуешь. Не до веселья как-то.

– Что верно, то верно! Сейчас в горком, что ли?

– В горком, – устало отозвался Беркутов.

Он уже и не помнил, когда его начали пропускать в горком без пропуска или удостоверения. Проходил как лицо, которое все узнавали и которому не требовалось иного разрешения на вход. Как, представляя Святослава Рихтера или Майю Плисецкую, не нужно было называть их звания и награды. Великий музыкант, гениальная балерина. И этим все сказано. Рассуждения эти вихрем пронеслись в голове, прежде чем он вошел в кабинет ко второму секретарю горкома, держа в руках две коробки, одна чуть побольше другой. За ним проследовал и Максимыч, тоже с двумя коробками. Шофер молча поставил их на пол и вышел из кабинета. Секретарь, безликий и без возраста мужчина в сером костюме и больших очках, поднялся, улыбнулся Беркутову, поздоровался с ним за руку, затем открыл верхний ящик стола. Беркутов молча бросил туда конверт. Секретарь задвинул ящик.

– Здравствуй, Георгий Константинович! Присаживайся!

С лица секретаря не сходила по-детски радостная улыбка. Так дошкольники ждут прихода Деда Мороза, восторженно замирают в предвкушении долгожданных подарков.

– Три коробки для секретарского корпуса, а вот эта, побольше, для Виктора Васильевича! – сообщил Беркутов. – У него вроде бы торжество намечается?!

– Да-да! Спасибо, радетель вы наш! Слышал, Николай Иваныч все болеет?

– Сегодня заезжал, но он пока болеет! – кивнул Беркутов.

– Надо нам как-нибудь и заведующих отделами тоже поощрить! – намекнул секретарь.

– Мы уже готовим такой сюрприз, Игнатий Федорович! Передайте, пусть потерпят еще немного! На следующей неделе!

– Вот за это, как говорится, отдельное спасибо! – просиял секретарь. – Просьбы, проблемы, затруднения?!

– Никаких проблем, но одно затрудненьице имеется!

– Рад слышать, что всего одно! – улыбнулся секретарь. – В чем же заключается?

– Я по поводу квартиры для моего шофера, Петра Максимыча. Десять лет, как говорится, служит верой и правдой, мы и письма вам писали, и звонили!

– Помню-помню! Так мы в Моссовет давно уже все отправили!

Он снял трубку, набрал короткий номер.

– Виктор Матвеич, что там у нас по квартире…

Секретарь вопросительно взглянул на Беркутова.

– Аверьянов Петр Максимыч! – подсказал он.

– Для Аверьянова, это шофер Беркутова… Ага!.. Замечательно… Так я могу порадовать?.. Хорошо!

Он положил трубку, загадочно улыбнулся, развел руками.

– Так все решено! Пусть ваш шофер заедет в Моссовет за ордером, в шестнадцатый кабинет! Дали двухкомнатную!

– Ох, спасибо, Игнатий Федорыч! Прямо груз с плеч! Все же ветеран войны, честнейший работник, а ютятся вчетвером в коммуналке! – пояснил он.

– Вам спасибо! Как говорится, чем можем!

Они обменялись крепким дружеским рукопожатием.

Анилина показалась на крыльце, выходившем во двор. Скачко шел впереди, за ним Анилина, за ней – Боков и Ширшов. Боков нес черную сумку. «Волга» с серыми занавесками стояла во дворе. У крыльца курила Левшина, пожилая продавщица из хлебного отдела. Увидев Анилину, она встрепенулась, торопливо загасила сигарету, кинулась к ней, не замечая, что начальница идет под конвоем.

– Ой, Вера Петровна! Хорошо, что я вас увидела! – она пристроилась к ней, продолжая излагать свою просьбу. – Хотела прям сейчас к вам на ковер идти! Опять мы с Венерой, прачкой нашей, поцапались! Повадилась эта стерва у меня хлеб брать, а платить не хочет! Мол, найдешь, как пару буханок списать! Я один раз ее послала, второй, потом третий! Так что вы думаете?! Она в отместку перестала мне форму крахмалить! Это ж надо такое отчудить?!

Анилина жестом остановила ее.

– Оля, давай попозже все это обсудим!

Левшина взглянула на Скачко. Тот хмуро и отчужденно смотрел на нее. Женщина покорно кивнула:

– Конечно-конечно! Я и завтра могу зайти!

Бледная как мел Анилина подошла к машине, села на заднее сиденье. Рядом с ней по обе стороны устроились Боков и Ширшов. Скачко сел впереди. Машина тронулась. Левшина помахала вслед рукой, но потом рука вдруг так и застыла в воздухе. Только сейчас женщина начала понимать: произошло что-то необычное, даже страшное.

Шуршал маятник больших напольных часов. Длинные золотые стрелки показывали начало седьмого, и Андропов ощутил странное облегчение. В кабинетах здания на площади Дзержинского, бывшей Лубянке, остались только те, кому служба была не в тягость, а в радость, и теперь этот легкий дух, распространяясь по коридорам, быстро заполнял все вокруг. И дышать сразу стало легче. И солнце перестало палить сквозь желтые сборчатые занавески. В углах огромного кабинета залегли тени, глазам сразу тоже полегчало. Ему исполнилось шестьдесят восемь, и, казалось, он достиг таких вершин власти, когда одно только его имя вселяет во всех врагов страх и трепет. Невольно вспомнился великий русский полководец, генерал Алексей Петрович Ермолов. Его мощь и слава в те времена, когда он был наместником Кавказа, точно так же действовала на самых диких разбойников, однако побороть их окончательно ему так и не удалось. Уже не первый год Юрий Владимирович боролся против сановных воров, партийных мафиозных кланов, но на месте одной отрубленной головы тотчас вырастали две, а то и четыре. Он чувствовал, что начал… нет, не отчаиваться, просто уставать, понимал и то, что отведенный ему судьбой срок жизни подходит к концу.