Неизвестные приключения Шерлока Холмса - Карр Джон Диксон - Страница 45

— Других объяснений мне не требуется, — сказал я миролюбиво.

— Вам и не на что обижаться, Уотсон. Потому что я зашел в полнейший тупик. Вероятно, этот случай может оказаться одним из тех, когда активная работа ума заводит слишком далеко, в то время как простая рефлексия, основанная лишь на самом очевидном… — он вдруг замолк, погруженный в какие-то мрачные мысли, а потом резко вскочил и подошел к окну.

— Я столкнулся, вероятно, с одним из самых опасных случаев шантажа в моей практике, — воскликнул он. — Как я догадываюсь, вам знакомо имя герцога Каррингфорда?

— Вы имеете в виду покойного заместителя министра иностранных дел?

Его самого.

— Но ведь он умер года три назад, — напомнил я.

— Должно быть, вас это удивит, Уотсон, но я осведомлен о сем факте, — сказал Холмс не без сарказма. — Однако продолжим. Несколько дней назад я получил записку от герцогини, его вдовы, полную такого отчаяния, что счел нужным выполнить ее просьбу и нанести ей визит в дом на Портленд-Плейс. Меня встретила женщина незаурядного ума и, как выразились бы вы, красоты, но совершенно подавленная ударом, нанесенным ей накануне вечером, который ее саму и ее дочь поставил на грань полнейшего общественного и финансового краха. Но, пожалуй, самая жестокая ирония судьбы заключается в том, что в происходящей катастрофе совсем нет ее вины.

— Минуточку, — вмешался я, подбирая с дивана газету. — Имя герцогини упоминается в сегодняшней «Телеграф», где объявлено о помолвке ее дочери леди Мэри Гладсдейл с сэром Джеймсом Фортескью, членом кабинета министров.

— В том-то и дело. И это делает нависший над семьей дамоклов меч еще острее. — Холмс достал из кармана халата два скрепленных между собой листка бумаги и сунул их мне.

— А что вы скажете об этом, Уотсон? — поинтересовался он.

— Первый документ — это свидетельство о заключении брака между Генри Корвином Гладсдейлом, холостяком, и девицей Франсуазой Пеллетен, датированное 12 июня 1848 года и выданное во французском городе Балансе, — отвечал я, просматривая бумаги. — Второй — это, по всей видимости, копия записи о том же бракосочетании из приходской книги актов собора в Балансе. Кто такой этот Генри Гладсдейл?

— После смерти его дяди в 1854 году он унаследовал титул герцога Каррингфорда, — ответил Холмс угрюмо. — А еще через пять лет женился на леди Констанс Эллингтон, нынешней герцогине Каррингфорд.

— Быстро же он успел овдоветь!

К моему величайшему удивлению, Холмс со злостью и силой вонзил кулак себе в ладонь.

— В том-то и дьявольщина, Уотсон, — воскликнул он, — что мы ничего об этом не знаем! Мало того, сама герцогиня никогда прежде не слышала об этом тайном бракосочетании, совершенном ее супругом в молодости, когда он жил на континенте. Ее информировали, что та, первая его жена, до сих пор жива и готова при необходимости начать действовать, а в ее случае имело место двоеженство, дворянство сомнительно, а ребенок должен считаться незаконнорожденным.

— Что! Тридцать восемь лет спустя? Но ведь это просто чудовищно, Холмс!

— Хочу вам напомнить также, Уотсон, что незнание не является оправданием ни в глазах общества, ни перед лицом закона. А что до столь длительного срока, то «французская» жена заявляет: после внезапного исчезновения супруга она даже не подозревала, что мистер Генри Гладсдейл и герцог Каррингфорд — это одно и то же лицо. Как бы то ни было, но я не стал бы заниматься делом подобного рода, если бы в нем не открылось еще одно гораздо более зловещее обстоятельство.

— Да, я обратил внимание на слова «готова при необходимости начать действовать», а это, как я понимаю, вымогательство, и, вне всякого сомнения, речь идет об очень крупной сумме.

— Все гораздо хуже, Уотсон. Шантажисты требуют не денег. В уплату за их молчание герцогиня должна доставить им копии некоторых государственных документов, которые хранятся сейчас в опечатанном сейфе отделения банка «Ллойдс» на Оксфорд-стрит.

— Но это же абсурд, Холмс!

— Вовсе нет. Не забывайте, что покойный герцог был заместителем министра иностранных дел, а нам известно немало случаев, когда даже самые преданные слуги Короны хранили у себя копии договоров и меморандумов, оригиналы которых находились в полной безопасности под охраной государства. Вероятно, существовало немало веских причин, по которым человек, занимавший столь высокий пост, как герцог, мог сделать для себя копии документов, которые в то время были совершенно безвредны, но с годами и при изменившихся обстоятельствах превратились в серьезную угрозу, попади они на глаза руководству враждебного Англии государства. Наша несчастная леди сейчас перед выбором. Либо она предает интересы своей страны в обмен на это брачное свидетельство, либо ее публично изобличают, что приведет к краху не только репутации одного из самых уважаемых семейств, но и самих жизней двух ни в чем не повинных женщин, одна из которых к тому же должна в самом скором времени выйти замуж.

— Вы видели оригиналы этих бумаг из Баланса?

— Их видела герцогиня, и они показались ей подлинными. Признала она и подпись своего мужа.

— Ее могли ловко подделать.

— Верно, но я навел справки во Франции. В 1848 году в Балансе действительно жила женщина, носившая указанное имя, которая вышла замуж за англичанина и позже сменила адрес.

— Но подумайте сами, Холмс! — не сдержал своих сомнений я. — Французская провинциалка, напавшая на след бросившего ее супруга и решившаяся на шантаж, потребовала бы денег. Какой прок ей от каких-то копий старых государственных документов?

— Вот! Здесь вы попали в самую точку, Уотсон, и именно поэтому я взялся за это расследование. Вы когда-нибудь слышали об Эдит фон Ламмерайн?

— Что-то не припоминаю.

— Это неподражаемая женщина, — продолжал Холмс с долей восхищения в голосе. — Ее отец был всего лишь младшим офицером российского черноморского флота, а мать содержала таверну в Одессе. Едва ей исполнилось двадцать, как она сбежала из дома и обосновалась в Будапеште, где буквально за одну ночь снискала скандальную славу, став причиной дуэли на саблях, в ходе которой погибли оба дуэлянта. Позже она вышла замуж за престарелого прусского помещика. Он увез молодую жену к себе в имение, но уже через три месяца очень кстати для нее преставился, переев голубей, фаршированных каштанами. Хотел бы я поближе взглянуть на эти каштаны!

Поверьте мне на слово, — продолжал он, — но ни одно светское событие сезона, будь то в Лондоне, в Париже или в Берлине, не обходится без ее присутствия. Если когда-либо природа словно специально создавала женщину для ее будущей профессии, то эта женщина — Эдит фон Ламмерайн.

— Вы имеете в виду, что она профессиональная шпионка?

— Ну нет! Она настолько же выше классом любой шпионки, насколько я превосхожу обычного сыщика из полиции. Достаточно сказать, что, как я давно подозревал, она вращается в кругах самых высокопоставленных политических интриганов Европы. Таким образом, мы имеем дело с женщиной, одинаково умной, амбициозной и безжалостной, в руки которой попали те самые брачные документы, способные буквально уничтожить герцогиню Каррингфорд и ее дочь, если только герцогиня не пойдет на предательство, а оно может нанести интересам Англии непоправимый ущерб.

Холмс сделал паузу, чтобы очистить свою трубку, выбив из нее остатки табака в ближайшую к нему чайную чашку.

— А я сам сижу здесь, Уотсон, совершенно бессильный и беспомощный, не зная, как защитить бедную женщину, обратившуюся ко мне за советом и помощью, — закончил он с горечью.

— Дело действительно до крайности неприятное, — сказал я. — Но, если вспомнить, что просил передать вам Билли, то здесь замешан еще и некий лакей.

— Вынужден признать, что меня глубоко озадачило это сообщение, — отозвался Холмс, внимательно наблюдая за потоком кебов и экипажей, проезжавших у нас под окном. — Кстати, джентльмен, которого называют Лакей Бойс, на самом деле вовсе не лакей, хотя и отзывается на такую кличку. Она, как я понимаю, приклеилась к нему, потому что он действительно начинал когда-то свою карьеру в роли слуги. Но сейчас он — главарь одной из самых опасных в Лондоне банд уличных грабителей и махинаторов со ставками на бегах. Ко мне он едва ли питает добрые чувства, поскольку в основном благодаря моим усилиям его упекли на два года за решетку после разоблачения мошенников, скармливавших скаковым лошадям возбуждающие снадобья в Рокмортоне. Но шантаж — это не по его части, и я никак не соображу.