Стихотворения - Гудзенко Семен Петрович - Страница 8

8

1946–1947

ЭПИЛОГ

Я прошел не очень много и не очень мало: от привала до привада, от границы до границы, от криницы до криницы, от села и до села. И была моя дорога и трудна и весела. Что скрывать: бывало грустно и тревожно одному. В древней крепости у Хуста, в низких тучах, как в дыму, я решил: пора домой, пошатался по дорогам; я решил: окончен мой путь по каменным отрогам. Но меня окликнул вдруг фольклорист из МГУ: — Поломалась бричка, друг! Помоги! — Что ж, помогу… Колесо, разбрызгав деготь, в пыль свалилось па шоссе. Я бы мог его не трогать, и поймут меня не все: я забыл о дальнем доме, позабыл обратный путь. Бричка в цокоте и громе понесла под облака. Мы лежали на соломе, захмелевшие чуть-чуть. Кони встали на подъеме, как меха раздув бока. И клубился пар горячий, будто горн у них внутри. Только утро звезды спрячет и почистит медь зари, фольклорист очки снимает, умывается росой. Все на свете понимает фольклорист из МГУ — хворост с грохотом ломает, ходит по лесу босой и записывает песни на некошеном лугу. Песни те, что записали на некошеной траве, грянут в лекционном зале в шумном городе Москве. Встанут, небо подпирая, из-за песенной строки люди сказочного края — пахари и горняки. …Мы прощаемся. И снова мне, выходит, по пути с агрономом в плащ-палатке. — Не могли бы подвезти? И по селам Верховины мы кочуем до утра. А потом на переезде приглашают шофера: — Едем с нами на бумажный комбинат! — Едем лучше на солотвинскую соль! — Ты ведь не был в заповедниках Карпат! — Пригласить тебя к дорожникам позволь! И опять по Закарпатью я скитаюсь до утра. …Мы прощаемся. И снова мне, выходит, в путь пора. Нет конца моей дороге и не ждет меня порог! Видно, снова в эпилоге Начинается пролог.

1946–1947

Сентиментальный нежный друг,

Сентиментальный нежный друг, Тебя спугнул снарядов свист, Орудий рёв, горящий луг. Война нас вместе не сведёт, А для тебя я третий год ношу кленовый лист. Ведь это всё, что я унёс из Киева тогда. О Дарницкий проклятый плёс, безумная вода — тебе не знать их никогда. Стихи остались на столе, Они в сраженье не пошли. Я не припал к родной земле, Не взял в дорогу горсть земли. И только он, кленовый лист, Хранил воспоминаний дрожь (Его сорвал осенний дождь). Но жилки красные на нём напомнили мне кровь дорог, И стон и гомон переправ, И как мы уходили вплавь, И как мы падали в пути… Сентиментальный друг, прости.

Теодор ВОЛЫНСКИЙ (Коннектикут)

Я БЫЛ ПЕХОТОЙ В ПОЛЕ ЧИСТОМ

На телеэкране: израильские солдаты, только что вышедшие из боя. Один из них — самый юный — немного похож на моего ровесника и земляка Семена Гудзенко. Быть может, и этот солдат напишет со временем честные, завораживающие, захватывающие душу строки о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах…

Семен Гудзенко

Вспоминается сентябрь 1947 года. Семен Гудзенко, статный, красивый, стоит на сцене актового зала Киевского университета и читает на память стихи о недавней поездке в Закарпатье, киевских каштанах и любимой девушке из Братиславы.

    Вот колеса по гравию скрипнут.     Колкой гальки осыплется град.     Братиславские голуби вскрикнут     Так тоскливо — и улетят.     Отойдут от казармы машины,     Кто-то бросит солдатам цветы.     Нам придется расстаться, Иржина,     Вон у той пограничной черты…

Пройдет много лет, и я прочту в записной книжке Семена заметки о сущности поэтического творчества: "Поэзия — честность, настоянная на страстности. Если не задыхаешься в любви и горе, стихов не пиши".

…В тот сентябрьский день Гудзенко читал и другие стихи о природе родного края, любовную лирику. Но больше всего — о Великой Отечественной, однополчанах, о рвущихся минах на снежных полях сорок второго года.

    Снег минами изрыт вокруг     И почернел от пыли минной.     Разрыв —                   И умирает друг,     И значит, смерть проходит мимо.     Сейчас настанет мой черед.     За мной одним идет охота.     Ракету просит небосвод     И вмерзшая в снега пехота.

Эти строки еще до выхода в свет первого сборника поэта-фронтовика стали известны миллионам читателей "Красной Звезды", где была опубликована статья Ильи Эренбурга о творчестве Семена Гудзенко. Позднее, в автобиографическом повествовании "Люди, годы, жизнь" знаменитый писатель напомнил о прекрасной и трагической судьбе юноши, создавшего едва ли не самые правдивые строки о войне.