Книга оборотней - Бэринг-Гулд Сабин (Сэбайн) "Баринг-Гулд" - Страница 33

В строго определенные дни и часы подъемный мост опускался, в воротах замка появлялись слуги де Реца и раздавали деньги, одежду и еду толпе нищих, ожидавших подаяния. Среди попрошаек попадались дети, и слуги нередко заманивали их на кухню обещаниями угостить каким-нибудь лакомством. Если кто из малышей поддавался на посулы и шел на кухню за угощением, больше его уже не видели.

В 1440 году долготерпению народа пришел конец, и маршала во всеуслышание обвинили в убийстве детей, которых он якобы приносил в жертву дьяволу.

Это обвинение достигло ушей герцога Бретонского, но тот отнесся к нему равнодушно и не предпринял бы ничего, чтобы выяснить правду, не настаивай на этом один из его приближенных. Тогда же Жан де Малеструа, епископ Нантский, а также благородный и просвещенный Пьер де Лопиталь, великий сенешал Бретани, обратились к герцогу, без обиняков требуя расследования обвинений.

Жан V неохотно согласился на то, чтобы выступить против своего родича, к тому же славно послужившего Франции и занимавшего такое высокое положение, но в конце концов уступил настоятельной просьбе и позволил арестовать де Реца и его соучастников. Это трудное задание было возложено на некоего сержанта по имени Жан Лаббе. Тот собрал отряд численностью двадцать человек, и в середине сентября они объявились перед воротами замка, потребовав, чтобы сир де Рец сдался им. Узнав, что у ворот находится отряд людей в мундирах герцога Бретонского, Жиль поинтересовался, кто ими командует. При имени «Лаббе» он вздрогнул, побледнел, перекрестился и отдал себя в их руки, рассудив, что судьбе противиться невозможно.

Дело в том, что за несколько лет до этого один из его звездочетов поведал маршалу, что однажды он попадет в руки какого-то «Аббе», и до сего времени де Рец полагал, что пророчество предсказывало ему судьбу монаха (аббата).

Жиль де Силле, Роже де Бриквиль и другие приспешники маршала предпочли бежать, но Анрие и Пуату остались с ним.

Подъемный мост был опущен, и маршал вручил свой меч Жану Лаббе. Сержант почтительно преклонил колено и развернул документ с печатью Бретани.

— Изложи мне содержание документа, — с достоинством произнес Жиль де Рец.

— Справедливый государь Бретани настоящим обязывает вас, монсеньор, следовать за мной в благородный город Нант и там очиститься от обвинений, выдвинутых против вас.

— Я немедленно последую за вами, друг мой, и я рад повиноваться монсеньору герцогу Бретани. Однако пусть никто не скажет, что сеньор де Рец отпустил вестника без достойной награды, а потому я попрошу моего казначея Анрие вручить вам и вашим спутникам двадцать золотых монет.

— Благодарю вас, монсеньор! Да ниспошлет вам Господь благоденствие на многие лета.

— Моли Господа, дабы Он ниспослал мне прощение и отпущение грехов.

Оседлав коней, маршал покинул Машкуль в сопровождении Пуату и Анрие, разделивших его судьбу.

С живым интересом наблюдали жители окрестных деревень, как грозный маршал Жиль де Рец скачет по улицам в окружении солдат герцога — без единого охранника из числа своих. Народ толпился на улицах и дорогах, земледельцы оставляли свои поля, женщины покидали кухни, батраки бросали скот прямо в ярме — и все толпились вдоль дороги, ведущей к Нанту. Кавалькада двигалась в молчании. Даже толпа, собравшаяся поглазеть на происходящее, примолкла. Внезапно какая-то женщина пронзительно воскликнула:

— Мое дитя! Верни мне мое дитя!

И вся толпа разразилась гневными выкриками, которые не стихали по Нантской дороге, пока главные ворота крепости Шато-дю-Буффе не захлопнулись за спиной узника.

Среди населения Нанта начались волнения и беспорядки из-за слухов, будто расследование окажется фиктивным, герцог не даст в обиду родича и предмет всеобщей ненависти отделается конфискацией части своих владений.

Вполне вероятно, события приняли бы именно такой оборот, если бы не решимость епископа Нантского и великого сенешала. Они взывали к герцогу, пока не добились его согласия на тщательное расследование дела и публичный суд.

Жан V доверил вести дознание вице-инквизитору Жану де Тушерону, который должен был собрать доказательства вины маршала. Приватно ему дали понять, чтобы не слишком усердствовал и по возможности смягчал обвинения.

Уполномоченный герцогом, Жан де Тушерон приступил к расследованию 18 сентября, имея единственного помощника, Жана Тома. Свидетелей опрашивали поодиночке или группами, если речь шла о родственниках. Войдя, свидетель становился на колени перед представителем герцога, целовал распятие и, возложив руку на Евангелие, клялся, что будет говорить правду, и ничего, кроме правды; после этого, не будучи прерываем, он излагал все, что ему было известно в связи с обвинением.

Первой свидетельствовала Перрин Лоссар, проживавшая в Ларош-Бернаре.

Со слезами на глазах она поведала, что два года назад, в сентябре, сир де Рец со своей свитой проезжал через Ларош-Бернар по пути из Ванна и остановился у Жана Коллена. Свидетельница жила в доме напротив того, в котором поселился барон.

Ее ребенок, самый замечательный мальчик в деревне, десяти лет от роду, привлек внимание Пуату, а может, и самого маршала, когда тот стоял у окна за плечом своего казначея.

Пуату заговорил с мальчиком и спросил, не хочет ли тот стать певчим; ребенок ответил, что мечтает стать солдатом.

— Замечательно, — сказал Пуату, — я готов помочь тебе с экипировкой.

Тогда мальчик взял в руки кинжал, висевший за поясом оруженосца, и выразил желание иметь такой же. Тут подбежала мать мальчика, заставила его вернуть кинжал и заявила, что ребенок хорошо учится, освоил чтение и письмо и в будущем станет монахом. Пуату принялся отговаривать ее и предложил увезти ребенка с собой в Машкуль, где из него сделают солдата. Он дал глупой женщине сто су на одежду для ребенка, и она согласилась отпустить мальчика.

На следующий день мальчик сел верхом на коня, купленного для него у Жана Коллена, и покинул деревню в свите сира де Реца. Несчастная мать, вся в слезах, подбежала к маршалу и умоляла его быть подобрее с ребенком. С тех пор она не имела никаких сведений о сыне. Она неоднократно видела барона де Реца, когда тот проезжал через Ларош-Бернар, но сына среди пажей ни разу не заметила. Она несколько раз расспрашивала слуг маршала, но те только посмеивались над ней и отвечали:

— Не беспокойся. Он либо в Машкуле, либо в Тиффоже, либо в Порни, либо где-нибудь еще.

Рассказ Перрин подтвердили Жан Коллен, его жена и теща.

Жан Лемегрен, его жена, Ален Дулис, Перро Дюпоне, Гийом Гийон, Гийом Портайе, Этьен де Монклад, Жан Лефебюр и все остальные жители прихода Сент-Этьен-де-Монлю показали, что мальчик по имени Жаме, сын прихожанина Гийома Бриса, девяти лет остался сиротой, нищенствовал и бродил по округе, выпрашивая милостыню.

Однажды летом ребенок бесследно исчез, и что с ним стало, никому не известно. Сильное подозрение падало на старую каргу, которая незадолго перед тем появилась в окрестностях и исчезла одновременно с мальчиком.

27 сентября Жан де Тушерон с помощью протоколиста Николя Шато взял показания у нескольких жителей Пон-де-Лоне, близ Буврона, каковые показания дали: Гийом Фураж с женой; Жанна, жена Жана Лефлу; и Ришарда, жена Жана Гандо.

Эти показания, хотя и очень расплывчатые, навлекали достаточно сильное подозрение на маршала. За два года до того двенадцатилетний мальчик, сын Жана Бернара, и его сверстник, сын Менеге, отправились в Машкуль. Вечером сын Менеге вернулся один и сообщил, что его приятель попросил подождать его на дороге, пока он получит подаяние у ворот замка сира де Реца. Сын Менеге сказал, что он прождал три часа, но приятель так и не появился. Жена Гийома Фуража показала, что примерно в это время она видела мальчика с какой-то старухой, которая за руку вела его по дороге в Машкуль. В тот же вечер эта старуха проходила по мосту через Лоне, и жена Фуража спросила ее, что случилось с маленьким Бернаром. Старуха, не останавливаясь, коротко ответила, что ребенок удачно пристроен. С тех пор мальчика никто не видел.