Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит - Страница 56

То, что произошло в Кунмадарасе, – особенно жестокий случай явления, распространившегося после войны по всей Европе. И дело не только в том, что евреи, возвращавшиеся на родину, сталкивались с проблемами возвращения и сохранения своего имущества, но и в том, что антисемитизм, существовавший на континенте, сделал их гораздо более уязвимыми, чем любая другая группа населения. В других районах Венгрии, например, суды принимали решения оставлять лошадей и другой домашний скот, украденный с ферм евреев, у тех, кто «спас» их. В Италии власти не только колебались при принятии решения, возвращать ли предприятия евреев их законным владельцам, но и пытались взимать «вознаграждение за управление» предприятиями, за которыми «присматривали» во время войны. В Полыпе любое «брошенное» имущество, ранее находившееся в собственности евреев, переходило под контроль местных властей – иными словами, у местных властей существовал законный интерес в том, чтобы евреи, вернувшиеся после войны, снова были изгнаны. Такие примеры можно найти почти в каждой европейской стране.

Евреи стали законной добычей во время войны, а их собственность рассматривалась как ресурс, которым мог пользоваться каждый. Совершенно ясно, что многие люди и некоторые правительства по-прежнему придерживались на их счет такого же мнения и после окончания войны.

Погром в Кунмадарасе – один из множества подобных инцидентов, которые происходили в Венгрии непосредственно в послевоенные годы. Насилие, направленное против евреев, включало ограбление домов и магазинов (например, в шахтерском городке Озд), самосуды, убийства (как в Мишкольце) и поджоги синагог (как в Мако). Наряду с насилием евреям приходилось терпеть все обычные виды ненасильственного антисемитизма: дискриминацию, запугивание, словесные оскорбления и т. д. Уровень национальной ненависти был высоким и всеобщим, его явно нельзя объяснить просто спорами из-за собственности. Происходили некие более глубокие процессы.

Начнем с того, что люди, замешанные в таких крайностях, часто сами страдали от невыносимых трудностей. Экономика всего региона в 1946 г. приближалась к краху, особенно плохо обстояло в Венгрии, где уровень инфляции, по сообщениям, подскочил до наивысшей отметки 158,486 % в день! В своих воспоминаниях писатель Дьёрдь Фалуди определяет значение происходящего для простых людей: когда его издатель напечатал новое издание одной из его книг в 1946 г., Фалуди получил 300 миллиардов пенго – сумму, сравнимую в 1938 г. по эквиваленту примерно с 60 миллиардами американских долларов. Тем не менее, забрав эти немалые деньги, он был вынужден бегом бежать на рынок, зная, что они обесценятся по крайней мере на 90 % к тому времени, когда он туда доберется. Всю сумму он потратил на одну курицу, два литра оливкового масла и горсть овощей. Подобная инфляция имела разрушительный эффект на жизнь простых людей, вынужденных обменивать свои пожитки на продовольствие. Рабочие часто рассчитывали на обеды, которые получали в заводских столовых, потому что их зарплата обесценивалась. В конце концов некоторые работодатели совсем отказались от денег и начали платить своим рабочим продуктами питания.

Вину за такое положение вещей приписывали прежде всего Советам – за разрушения, которые они причинили, и широко распространенное мародерство и штрафы, которые они требовали в качестве компенсации за войну. По ассоциации были виноваты коммунисты, а в представлениях людей коммунисты почти повсеместно отождествлялись с евреями. Это характерно не только для Венгрии: коммунистическая партия считалась «партией евреев» во всей Восточной Европе, и не без оснований. Коммунистов ненавидели везде, это отрицательно сказывалось на евреях. Например, руководитель коммунистической партии еврей Матиас Ракоши выступал с речью об экономической ситуации в Мишкольце, а на стенах завода появились граффити, обзывающие его «царем евреев» и человеком, который «продал страну русским».

Во-вторых, в число обвиняемых в отчаянном экономическом положении Венгрии попали торговцы черного рынка и спекулянты, которые запасали и тайно хранили продовольствие в надежде на подъем цен. В глазах народа эти люди тоже были евреями. Когда женщины в Кунмадарасе избивали еврея, торговавшего яйцами на рыночной площади, в числе обвинений, которые ему бросали, была и слишком высокая цена на яйца. Евреев повсюду обвиняли в том, что они запрашивают слишком дорого с покупателей, эксплуатируя экономический кризис, и делают запасы продовольствия и золота. Такие утверждения взывали к вековому стереотипу: еврей – скопидом.

Коммунисты, которые стремились стряхнуть с себя образ «партии евреев», увидели в данном стереотипе возможность завоевать некоторую долю столь нужной им популярности. Летом 1946 г. они выступили против черного рынка, в завуалированной форме осуждая евреев как «спекулянтов». В напечатанных ими плакатах на эту тему «спекулянты» изображены с преувеличенными семитскими чертами. Вообще говоря, эти плакаты мало отличались от изображений «паразитов-евреев» времен нацизма. Нашлись даже бесспорные доказательства того, что коммунисты спланировали самосуд над евреями в Мишкольце – это был эксперимент по управлению народным гневом.

В политической и экономической сумятице 1946 г. евреям в Венгрии почти некуда было деваться. Мор Рейнхардт, еврей из Яношхальмы, подвел итог их бедственному положению в письме к президенту Венгерского еврейского бюро, написанном в августе того же года: «К сожалению, после размышлений над событиями в Мишкольце и другими похожими случаями, очевидно, что евреев ненавидят в равной степени и коммунистическая партия, и партия мелких земельных собственников. Лозунг и плакаты одной гласят «Смерть коммунистам и евреям!», а другой «Смерть мелким земельным собственникам и евреям!». Евреев ненавидят повсюду, и все политические партии готовы уничтожить каждого, невинного или виноватого… На мой взгляд, нет другой возможности, кроме как искать защиты у оккупационных властей. Нам нужно искать у них помощи. Здесь, в Венгрии, еврею жить невозможно. Нам нужно уезжать. Нам нужно эмигрировать. Нам нужно просить у советских военных властей разрешения покинуть страну… и пока происходит эмиграция… Красная армия должна продолжать оккупировать страну, чтобы оказывать нам защиту».

Это письмо – настоящее выражение тех чувств, которые испытывали сотни тысяч евреев по всей Европе, полагая, что этот континент перестал и уже больше никогда не станет безопасной для них средой обитания.

Антисемитизм в Венгрии развернулся в полную силу после войны, однако хуже всего обстояло в Польше. Летом 1945 г. выживший в нескольких нацистских лагерях принудительного труда шестнадцатилетний Бен Хельфготт и его двоюродный брат ехали назад в Польшу из Терезиенштадта. Но когда они делали пересадку с одного поезда на другой в Ченстохове, их остановили двое вооруженных поляков в форме и попросили показать документы. Изучив документы, они велели мальчикам идти с ними в полицейский участок для обычной проверки. Подростки не заподозрили неладное и пошли за поляками в город. Сначала Хельфготт пытался завязать разговор с незнакомцами, но один из них обернулся к нему и со злостью сказал: «Закрой свой вонючий рот, ты, долбаный еврей». Ребята сразу же поняли, что попали в неприятную историю.

Мужчины привели их не в полицейский участок, а в темную квартиру, где заставили открыть чемоданы. Забрав все более или менее ценное, вывели их на улицу ночью, снова заявив, что пойдут в полицейский участок. Мальчики уже больше не верили им, конечно, но, так как эти двое были вооружены, особого выбора, кроме как подчиниться, у них не было. Их привели в заброшенный и безлюдный район города, где мужчины достали револьверы и велели им подойти к ближайшей стене. Бен Хельфготт начал умолять их, апеллируя к патриотизму, крича, что они все соотечественники-поляки, которые вместе страдали во время войны и должны помогать друг другу теперь, когда она закончилась. В конце концов один из мужчин сжалился над ними и сказал своему товарищу: «Давай оставим их. Они всего лишь мальчишки». Убрав револьверы, они, смеясь, ушли, предоставив двоюродным братьям самостоятельно искать дорогу до вокзала.