Восставшая из пепла - Ли Танит - Страница 77

Совершенно неожиданно я открыла глаза и поднялась на ноги. Я дрожала и тряслась, но чувствовала себя очень взволнованной и счастливой. Пламя в чаше приплюснулось, и холодный небесный огонь отражался на стенах.

Я сидела на одном из молитвенных сидений Джавховора и его семьи и пыталась успокоиться, но это оказалось трудной задачей. Гроза постепенно утихла, а после несколько часов монотонно барабанил дождь. Думается, я заснула, так как золотая комната внезапно сделалась красно-пурпурной от грозового заката за окнами.

Я подошла к двери и вышла в коридор, и стражники пали передо мной на колени. Меня это не тронуло, я шаталась от усталости. Чуть дальше я нашла Мазлека, препроводившего меня к моим покоям.

— В Городе, — проговорила я, — что?

— Гроза, богиня. А теперь небо ясное.

Мне снилось, что я с Асреном, странный сон, ибо Асрен казался немногим старше ребенка, хотя я знала, что это он: его черты и его красота отбрасывали всякие сомнения. Странный также и потому, что мы гуляли рука об руку, очень счастливые, в каком-то зеленом саду. Потом пошло много белых лестниц и внизу одна из тех каменных чаш, где поддерживали огонь символа Непробудившихся, символа, который был Карраказом. Ребенок-Асрен уставился в чашу, а потом вопросительно посмотрел на меня, и я улыбнулась, показала и кивнула. В ответ на этот кивок он спрыгнул с лестницы и упал в чашу, и пламя закрыло его.

Прокатившаяся гроза очистила Белханнор от снега и черной слякоти. Небеса сделались золотыми, а воздух стал теплым. Думаю, я забыла о том, что делала или пыталась сделать в дворцовом храме, вообще не думала об этом, пока мне не напомнили. Проходил день за днем, и на деревьях лопались почки. За стенами убереженные от пожарищ войны поля становились зелеными и лимонными. В Городе мне пели гимны, богине, прискакавшей уничтожить их, а теперь благословившей.

У нас шел семнадцатый день нашей внезапной весны, когда к нам добрался первый из гонцов. Это было драматическое появление, неистовствующий человек, кричавший что-то неразборчивое в дворцовых воротах, под которыми рухнул замертво взмыленный конь.

Я услышала взволнованное гудение в коридорах за моими покоями и послала одного из воинов Мазлека выяснить, что происходит. Мне, однако, не понадобилось дожидаться его. Ко мне явился Джавховор, и лицо у него пожелтело от тревоги.

— Богиня, — сообщил он, — прибыл гонец. Властелин и его армия в Верхних Лесах — это тянущаяся к востоку от нас цепь скалистых гор — там гроза и обвалы, с ними обрушилась масса накопившегося снега, сломанных деревьев и камней, всех их сорвал с круч дождь, а река Аш вышла из берегов. Ах, богиня, много народу погибло.

Я поднялась, холодна и сурова.

— А он? — спросила я. — Есть известия о моем муже?

— В безопасности, — с радостью заверил он меня, — в полной безопасности. Но численность армии сильно снизилась — и есть другие неприятности.

Они, похоже, подступали к Анашу, Городу, господствующему на той реке и пятому из их целей. Теперь разрезанная обвалом на части и пришедшая в расстройство армия оказалась под ударом войск Анаша, которые быстро стремились использовать все преимущества.

В последующие несколько дней прибыли другие гонцы, с новыми подробностями. В ходе сражения рать Вазкора обратили в бегство. Вазкор и кучка его капитанов окопались в горах, стараясь стянуть к себе всех, кто остался — даже раненых, больных, дезертиров. Зимняя кампания начала наконец брать свое. Свирепствовала какая-то болезнь, а пайки после катастрофы с обвалом стали скудными.

Мне показалось, что в глазах белханнорцев появился блеск вызова, но я забыла в своей глупости про самостоятельную мощь трех все еще целых Городов, и еще хуже — про ярость Анаша и Эптора, избежавших жадности Вазкора. Эти два города объединились для отражения и, разгромив его силы, вполне могли обрушить свою месть на братские города, где все еще задерживались остатки его войск.

Прискакал всадник — последний принятый нами гонец. Он принес известие, что Вазкора и его армий больше нет — все убиты, или умерли от болезни, или разбились на стаи, бегущие, словно шакалы, в горы, где надеялись обрести безопасность. Ничего не скажешь, внезапный конец военной мощи. Гонец по возможности перечислил убитых, среди которых оказался и дядя Атторла, после чего Атторл, ясное дело, забился в рыданиях.

Несомненно, когда мне принесли известие о конце Вазкора, то ожидали схожих результатов. Но я не почувствовала ничего, даже торжества, так как знала, что он не погиб.

Потом мы некоторое время ничего больше не слышали. Белханнором овладели мрачная депрессия и беспокойство.

У меня уже миновал сто двадцатый день (который, по подсчетам той ведьмы, был серединой моей беременности), я сделалась тяжелой, часто бывала сонливой и голова у меня постоянно болела. И я спала, когда в Город приплелась первая усталая группа беглецов из двух его собратьев дальше к югу. Вазкор взял их легко, и теперь они бежали от сил Анаша и Эптора, которые, разгромив нашествие Белой Пустыни, наносили удар в северном направлении, стремясь завершить дело.

Белханнор из жалости открыл перед ними ворота, что было неразумно. Он уже принял беглецов из Ораша. Теперь численность населения резко возросла — въехало множество фургонов с мужчинами, женщинами, детьми, скотиной и домашними животными. Город запрудили, загадили толпы народа; на улицах, садах и конных манежах разбили палатки, а лабиринт улочек в нижнем квартале стал совершенно непроходимым и задыхался от избытка жителей. Атторл, как я слышала, пытался по мере сил организовать оборону, но болел от нервозности и страха и не добился никаких успехов на этом поприще. Главные боевые машины Белханнора Вазкор присвоил себе и забрал с собой на юг. И теперь выкатили ржавые пушки, торчавшие из стен, словно проведенные по ошибке не туда водосточные трубы. Солдаты в Белханноре действовали умело, хотя это был небольшой гарнизонный отряд, не больше четырехсот воинов: достаточно для усмирения штатских, но при таких обстоятельствах — безнадежно мало. Нерешительные попытки Атторла рекрутировать простых людей, особенно из числа беглецов, потерпели провал. Вазкор рассчитывал только на постоянный успех, никак не готовясь к неудаче, которая рано или поздно обязательно бы постигла его.

Я не испытывала никакого чувства вины из-за грозы — я считала, что просто устроила неизбежную катастрофу чуть раньше.

Анаш и Затор прискакали быстро, сметая все на своем пути к нам, неуемные и стремительные от бешеной ярости. Мы могли наблюдать на горизонте признаки их приближения с наших высоких башен — облако дыма, черное и грязное — какая-то горящая деревня; а ближе — пылание бивачных костров ночью. Интересно, что некоторые из тех, кто бежал в Белханнор, упаковали свое добро и снова бежали из него. Они были мудрее; другие испытывали в его стенах ложное чувство безопасности. Как мне представляется, у меня, должно быть, тоже водились схожие мысли, хотя и неосознанные. Я чувствовала себя слишком тяжелой и мрачной, чтобы пытаться бежать. Мною овладел черный юмор: меня, некогда осаждавшую Ораш и Белханнор, теперь осаждали эти Города, которых я даже не видела.

Они добрались до нас бодрящим горько-зеленым вечером, когда лил с перерывами весенний дождь, вечером, подходящим для ностальгии и старых любовных песен.

Атторл умолял разрешить ему использовать мою стражу для обороны стен, а я предоставила решать Мазлеку. Тот кивнул, вероятно, не видя никакого иного пути. Теперь я сидела в своих спальных покоях в одном из резных кресел. Передо мной лежала на наклонном столике из слоновой кости раскрытая книга в переплете, украшенном самоцветами. Столик был полезной вещью, благодаря ему я могла удобно приблизить к себе книгу над непристойностью, которая была теперь моим животом. Книга эта рассказывала о легендарных животных и зверях — саламандрах, единорогах — и страницы ее блистали великолепными красками мастерских иллюстраций. Я в общем-то и не читала ее, всего лишь любовалась ею, когда вдруг обнаружила единственное слово, написанное на полях. Мне думалось, что эта книга — один из подарков белханнорского Джавховора, и я не представляла, что держу одну из книг Асрена, ту, в которую никогда раньше не заглядывала. Я не знала его почерка, — мне доводилось видеть его личную печать, не больше — и все же я сразу узнала его. Без завитушек, четкий, прямой, мудрый и все же открытый, наивный до ущербности — все это я увидела в единственном написанном им слове. Я протянула руку, чтобы коснуться слова кончиком пальца, и в этот миг раздался страшный гром, разбивая мир вдребезги. Спальня дрогнула и успокоилась. Я оттолкнула столик, подошла к ближайшему окну и увидела на реке красноватое свечение, отбрасываемое горящими домами в Нижнем Квартале. Осаждающие выстрелили через стену, и ядро попало в цель. Я и не сознавала мощи этих железных птиц смерти.