Восставшая из пепла - Ли Танит - Страница 79

— Недалеко, — прошептал Мазлек. — Скоро дверь, которую они не смогут открыть.

Лестница сузилась и стала неосвещенным коридором. Позади доносились дикие, резкие, яростные звуки. Слор остановился, и остальные воины замерли, где стояли.

— Мы задержим их здесь, — прикинул он, — место узкое. К тому времени, когда они сумеют пробиться мимо нас, доставишь богиню в безопасное место. Мазлек на секунду заколебался, а затем кивнул. Протянув руку, он крепко сжал Слору плечо, а затем вернулся и увлек меня в темноту.

К этому времени я совсем запыхалась и почти не понимала, что происходит. Когда мои пальцы наткнулись на камень и я обнаружила, что коридор кончается глухой стеной, это показалось лишь какой-то ужасной частью моей муки. Я прислонилась к холодной выщербленной поверхности, хватая воздух открытым ртом, а Мазлек сунул что то мне в руки.

— Плащ, — сказал он. — И простая шелковая маска — серо-стального цвета нижестоящих в Белханноре. Пожалуйста, надень их.

Я отвернулась и подчинилась ему, хотя не могла взять в толк, как нам это поможет. Когда я снова оглянулась, то увидела, что он надел поверх кольчуги тунику из того же материала и тоже простую маску. Кошачью маску я бросила туда же, куда он бросил свою, а вместе с ней — свой знак и кушак, но открытые глазницы кошачьей морды прожигали меня взглядом — мое собственное «я», брошенное на произвол судьбы. Скрежет заставил меня отскочить от стены. Появилось узкое прямоугольное отверстие, обрамляющее черноту.

Мазлек поднял руку с кольцом, которого я у него раньше не видела.

— Я купил этот ключ много дней назад, — сказал он, — подумал, что он может оказаться полезным.

Он провел меня в эту черную пасть, прошел следом за мной и закрыл за нами дверь.

— Они могут так и не увидеть этой двери, — сказал он. — А если и увидят, то без кольца она для них все равно бесполезна.

Он крепко схватил меня за руку, и мы двинулись вперед. Сперва я ничего не могла различить, но затем вокруг нас начало рябить зеленоватое свечение, и я почуяла реку.

Свет усилился. Я увидела грязь и мхи, облепившие стены. В ногах у нас путались ярко-зеленые сорняки.

Мы вышли из небольшой пещеры, похожей на крысиную нору, в тусклый, белый, слегка дымящийся день. Путь закончился на низком берегу реки, но не той реки, какую я видела из окон. Эта походила на маслянистую струйку, забитую зарослями сорняков и мусором. Из грязи грубо высеченные ступеньки лестницы вели наверх к узким улицам, обшарпанным домам и военным руинам нижнего квартала.

Глава 8

Пурпурно-желтая солдатня Анаша просочилась и на эти улицы, но благодаря осторожному маневрированию мы избежали лобового столкновения с ними. Несмотря на обещанное их вождем братство, они вламывались в двери парфюмерных лавок, к портным и ювелирам и забирали все, что считали ценным. В одном переулке мы прошли мимо собаки, которую они использовали для упражнений в стрельбе из луков. Дважды мимо нас поспешно проходили строевым шагом воины в мундирах цвета древесного угля, искавшие потайные укрытия. В войске Затора, похоже, было больше порядка.

Большинство дверей было плотно закрыто и заперто изнутри на засовы. Многие, думаю, бежали в последнюю минуту в погреба и ходы под домами. Ближе к стене встретилась целая улица, опустошенная пожаром, все еще дымящаяся, и там густо валялись мертвецы, некоторых из которых я узнала; последние солдаты армии Вазкора.

Наконец, белый каменный дом с внутренним двором, дверь которого болталась на сломанных петлях. Мы зашли в него, и Мазлек выволок из внутренних комнат мебель, чтобы забаррикадировать вход. Он не позволил бы мне помочь ему. Когда баррикада была сооружена, мы зашли внутрь и поднялись наверх, где нашли узкие пустые спальни. Он заставил меня улечься в постель и закрыл одеялом.

— Я буду стеречь тебя перед дверью, — сказал он, — если возникнет какая беда.

— Но, Мазлек, — сказала я, — сколько же мы здесь пробудем?

— Недолго. Мы должны как можно скорее убраться из города.

— А потом? Куда?

— В Белую Пустыню, — ответил он.

Я лежала в комнате, но не спала, хоть и очень устала. Один раз на улице возникло большое волнение, слышались крики, вопли и грохот, но я слишком утомилась, чтобы встать и посмотреть, и в конце концов шум стих. Я провела немало времени, размышляя совершенно неуместно о том, что в Нижнем Квартале, похоже, напрочь отсутствовали какие-либо лачуги. Город дворцов и домов, каким был Эзланн и какими, как я полагала, были все Города юга — да, они слишком гордые, чтобы выродиться в трущобы, эти незаконные дети Сгинувших.

Бесцветное небо сползало к темноте.

Тихо вошел Мазлек.

— Я должен на время покинуть тебя, богиня, — сказал он. — Не выходи отсюда и не зажигай никаких светильников. Я кивнула, и он вышел. Ночь подступила вплотную, очень черная, расцвеченная лишь множеством маленьких огней от каминов, мерцающих розово-красным на потолке узкой комнаты. Дом начал зловеще скрипеть и трещать, как бывает во всех домах, когда в них есть одинокая жертва. Я слышала бессчетные шаги на лестницах, тяжелые, жесткие шаги солдат с ножами, чье обращение с беременными женщинами было мне чересчур хорошо известно по лагерной болтовне, чтобы остаться невозмутимой. Но все они были нереальными, кроме последних. Услышан их, я села на постели, напряженная и совершенно неподвижная. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился анашский солдат с высвеченной огнями ливреей и медвежьей маской, с заткнутым за пояс окровавленным ножом.

— Богиня, — сказал анашский солдат голосом Мазлека, — не тревожься. В этих одеждах все будет легко. Большинство из них пьяны — открыто пьют на улицах, как скоты. В воротах, несомненно, будут часовые, но, думаю, такие же небоеспособные, как и остальные. Во дворе стоит лошадь.

Я последовала за ним из дома, и он усадил меня позади себя на лохматую вьючную лошадь, сильную, коренастую, темную зверушку, больше смахивающую на осла; к седлу была привязана стеклянная бутылка вина. Мазлек открыл ее и вылил половину красной жидкости на мостовую.

— Когда я дам тебе знать, богиня, ты должна прикинуться пьяной, цепляться за меня и смеяться, — он казался до крайности смущенным и добавил:

— Прости меня. Я бы не стал просить тебя об этом, будь какой-то иной путь.

— Ах, Мазлек, — упрекнула я его. — Ты ведь не считаешь меня такой уж дурой? Забудь, что я та, кем ты меня считаешь, оттого что убил меня мечом на хуторе у Воды, а я исцелилась и последовала за вами. Если мы хотим проделать этот путь вместе, то ты должен понять, что я не представляю собой ничего очень уж примечательного и особо достойного любых хлопот с твоей стороны. Я буду делать то, что ты мне скажешь, и буду тебе благодарна за помощь.

Для меня это был момент усталой истины — и горький, и утешающий. Если сказанное мной и шокировало Мазлека, то он не подал виду. С миг царило молчание, а затем он пришпорил лошадь, и мы ускакали.

Скачка получилась быстрой, темные переулки перемежались абстрактными узорами от света костров и силуэтами фигур на фоне этой красноты. Пьяные воины кричали нам, но не проявляли особой склонности преследовать. А сердце города среди дворцов яростно пылало оранжевым огнем, и поднимались всплески пурпурного дыма. Вот и вся обещанная братская любовь. Мы добрались до широкого проспекта, и впереди совершенно неожиданно за домами выросла стена. Это нижние ворота, не шибко важные и, надо полагать, слабо охраняемые. Мы проехали мимо большого костра на улице, вокруг которого столпилось много народу, и в коня попал брошенный кем-то предмет. Конь вильнул в сторону, затем поправился и побежал дальше, вокруг квартала разграбленных лавок и конюшен, где бродили немногие отбившиеся животные, а впереди маячили ворота.

— Давай, — скомандовал Мазлек.

Даже мне, готовой к его преображению в иную роль, оно показалось удивительным. Внезапно он дернул поводья лошади так, что та запротестовала и загарцевала, и начал раскачиваться в седле, ревя какую-то нескладную песню без слон и мелодии. Он отвязал полупустую бутылку и теперь высоко размахивал ей. Его преображение настолько захватило меня, что я чуть не забыла про свое собственное, но наконец вспомнила, обхватила его руками и принялась распевать во весь голос одно из музыкальных выступлений, слышанных в стане Дарака, при звуках которого некоторые даже здесь могли поднять бровь от удивления.