Встретимся через 500 лет! (СИ) - Белов Руслан Альбертович - Страница 55

Прочертив пальцем в воздухе слово «End», Пуаро пошел вон.

26. Могильные плиты обрастают мхом

Говоря Гастингсу, что собирается сходить на кладбище, Пуаро неожиданно ощутил, что ему действительно нужно сходить на кладбище. На пути он вспомнил слова Винни Пуха, которого воспринимал раньше лишь как ментальную игрушку для легкомысленных ребятишек.

- Винни Пух говорил своим кричалкам и вопилкам, - радостно осознавал он свои слова, нелегко продвигаясь по занесенной снегом дорожке, - что поэзию нельзя найти, и все, что можно сделать, так это пойти туда, где поэзия может на вас найти. Вот и я иду туда, где буквально спрятаны многие жизненные концы. Иду, в надежде, что не все из них запрятаны, захоронены надежно... Хм, - улыбнулся он, - Винни Пух был поэтом-песенником и шел в лес и поля, чтобы найтись поэзии, а я иду на кладбище, чтобы найтись какой-нибудь небрежно прикопанной мертвечине...

Думая об этом, он вступил на кладбище. Остановился, посмотрел налево, на могилу Мегре. «Нет, к ней не пойду». Посмотрел направо - могильные плиты там обросли мхом. «Пожалуй, мне туда», - и пошел к ним, грузным лосем бороздя снег.

Перед первой могилой он постоял минут пять. Столько минут ему потребовалось, чтобы вспомнить, при каких обстоятельствах имя покойной Карин Жарис, в числе прочих людей населявшей планету Земля с 19 мая 1936 по 27 июля 1967 года, осело в его памяти. Табличка на следующем надгробие сообщала, что под ним вскоре после 13 августа 1968 года захоронены новобрачные Эжен-Жаклин и Пьер Пелегри, родившиеся соответственно 13 марта 1947 года и 17 апреля 1945 года. Над именем Эжен-Жаклин был выбит знак - двойной (восьмиконечный) крест. Обмозговав все это, Пуаро пустился в обратный путь – было уже без четверти семь, и пора было готовиться к завтрашнему дню.

У постамента Афродиты, рядом с останками богини, собранными в кучку, он увидел человека, возившегося с моторной тележкой. Лобастый, с цепкими глазами, волевым подбородком, подстриженный ежиком, он сосредоточенно вкручивал отверткой очередной винт в кожух машины; рядом, на мятой белой тряпице, лежало еще пять-шесть. Конечно же, Пуаро интересовало, что такое случилось с машиной и удалось ли ее починить. Но более его интересовали густые рыжеватые усы человека - к обладателям таковых он всегда испытывал уважение. Подойдя ближе, Пуаро кашлянул, тот поднял внимательные добрые глаза.

- Добрый вечер, - поздоровался сыщик.

- Добрый вечер, - ответил человек.

- По-видимому, вы наш новый садовник?

- Да, это так, - ответил новый садовник, закончив с винтом.

- Я вас прежде не видел.

- Я оттуда, - указал подбородком то ли на горизонт, скрытый горной цепью, то ли на небо.

- Что, дорога открылась?

- Она всегда когда-нибудь открывается.

- Давайте познакомимся. Я... Я – Эркюль Пуаро.

- В таком случае, зовите меня Жюль.

- Вы живете там, в хижине? - указал в сторону леса.

- Да.

- Один?

- Нет, с женой...

- Как ее зовут, если не секрет?

- Моник-Рейчел.

- Хорошее имя...

- Да, хорошее.

- Надеюсь, вам здесь понравится.

- К сожалению, мы скоро уезжаем.

- Уезжаете?

- Да. Рейчел хочет посмотреть мир.

- Он стоит того. К сожалению, мне пора идти. Дела... - развел руки Пуаро.

- Бог вам в помощь...

За ужином они с Гастингсом говорили о погоде, о ценах на жилье в Ницце. Пуаро был оживлен. Он чувствовал себя Геркулесом, получившим контрамарку на небеса.

27. Пустые миры

Поужинав, Пуаро пошел к себе. После душа около получаса повертелся перед зеркалом, изрядно удовлетворившись собой, направился к мадмуазель Генриетте. Направился, чувствуя, что занавес его жизни вновь поднимается, в самое, может быть, небо.

Хозяйки дома не оказалось. В этом он убедился, пару минут звоня в дверь, оставленную открытой (намеренно или в бегстве??), а потом и обследовав квартиру, включая кухню и чулан.

- Что, ж, Земной мир пуст, - сказал себе удрученный Пуаро, Пуаро, настроившийся на земные радости, - посмотрим, что происходит в мире Небесном. Покамест не с помощью Смерти, но отмычек.

Последняя ступенька лестницы, ведущей в Небесный мир, то есть второй этаж «Трех Дубов», была сломана (как мы помним, Пьером Жюсье по прозвищу Мотылек). А сам Мир был пуст, как пуст был мир Земной. Нет, в нем царил мир и порядок, из кухоньки тянуло чем-то знакомым, ах, да, только что пожаренными домашними котлетами, полированная мебель сверкала, из окон струился лунный свет, привносивший что-то неземное, несуетное, безграничное. На диванчике меж окнами лежало вязание - пинетки или еще что, место рядом было примято, и лучилось женским теплом (Пуаро, приложив ладонь, почувствовал его). Отойдя от дивана, он некоторое время постоял у стола, на котором была фаянсовая ваза с бумажными цветами - они выглядели, как живые, и лежала раскрытая книга. Одна из строчек, подчеркнутая простым карандашом - Любовь для человека есть пока то же, чем был разум для мира животного: она существует в своих зачатках или задатках, но еще не на самом деле[68], - заинтересовала Пуаро.

- Интересная мысль, - подумал он. - В самом деле, мы, люди, существуем по большей части не на самом деле. Большая часть нашего времени уходит на то, чтобы оставаться людьми. Мы должны мыться, стричь ногти и волосы, приводить в порядок усы и общество, читать газеты, общаться с ближними, оказывать им помощь. Мы должны это делать, в противном случае животное, затаившееся в нас, немедленно возьмет верх, ибо по сердцевине мы есть твари, и лишь притворяемся...

Мысль его пресеклась, он, доставая очки, приблизил глаза к подчеркнутой строке.

- Да. Это крошки карандашного грифеля, - сказал он, пряча очки в карман. - Вот дела! Получается, писали недавно, либо книга лежит здесь нетронутая вот уж как двадцать лет! Лежит, вовсе не покрывшись пылью, как, впрочем, и все остальное...

Он взял карандаш, лежавший рядом с книгой, покрутил меж пальцев. Положил на место, подошел к зеркалу, висевшему на стене меж фотографических портретов – девушки и юноши, - посмотрел на себя...

Давным-давно один доморощенный философ говорил ему, что в зеркале, в которое никтоне смотрит, хотя бы муха, ничего не видно. То есть зеркало без зрения – это вещь в себе. Как и эти цветы, видные в зеркале, лишь потому, что мозг Пуаро способен воспринимать сигналы, в него поступающие. Воспринимать и превращать их в образы. Пуаро закрыл глаза – философ говорил ему - как только человек, стоящий перед зеркалом, закрывает глаза, его отражение исчезает. Нет, лучи от него отраженные, по-прежнему несут информацию, но она ничего не значит, ибо значение, то есть смысл, в мир приносит только чувствующий человек.

Пуаро попытался представить зеркало, в котором ничего не видно. Его, знаменитого сыщика, не видно. И почувствовал: зеркало давит, отталкивает прочь. - Это отраженный от него свет давит на меня, - решил он, не открыв глаз. - И куда же он меня подвигает? В мир Подземный? Да, туда. В мир Небесный нельзя попасть, минуя мир Подземный.

Спешить в Подземный мир ему не хотелось, он принялся рассматривать фотографию девушки. Она была любительской и несла в себе очарование юности, верящей, что жизнь бесконечна и хороша. Милое лицо, смеющиеся глаза чуть прищурены, губы сжаты. Фотография юноши явно была снята много раньше, в фотоателье. Мастер хорошо постарался, чтобы молодой повеса из богатой семьи, не имевший надобности использовать в жизни ни знаний, ни природного ума, ни упрямства, получился преисполненным романтизма юношей.

- Кто же вы, месье? - подойдя ближе, спросил Пуаро человека на портрете.

На обороте портрета простым карандашом была витиевато выведена надпись « Пьер Пелегри, 17 апреля 1960г».

- Ну а вас, мадмуазель, конечно же, зовут Эжен-Жаклин Пелегри? - обратил взор на портрет девушки.

Сняв фото и убедившись в правильности предположения, Пуаро вновь стал перед зеркалом.