Златокудрая Эльза. Грабители золота. Две женщины - Бело Адольф - Страница 118

Туалет, в который она нарядилась, был лишен какой бы то ни было вычурности и в то же время являлся едва ли не самым богатым здесь. Ее платье из жемчужно–серого шелка было покрыто, начиная от корсажа до самого низа, рядами белых кружев чудесной работы. В высокой прическе а ля Мария–Антуанетта сиял всего один, но превосходный алмаз самой чистой воды, который в ярком свете люстр играл тысячью лучей в темных волосах графини. Колье, состоявшее из трех рядов жемчужин огромной стоимости, свободно спадало с ее шеи на обнаженные плечи. Руки редкой по красоте формы не были украшены браслетами, и в одной из них она держала простой букет гелиотропов; его серебристые тона гармонировали с платьем, перчатками и жемчужным колье.

Надо себе представить эффект, производимый несравненной красотой Елены, еще усиленной этим чрезвычайно элегантным туалетом! Достаточно сказать, что она находилась в центре всеобщего внимания.

Спокойная и улыбающаяся, графиня шла под руку с господином де Ливри, не показывая виду, что замечает восхищение, вызванное ею у мужчин, и некоторую неприязнь и зависть, проявляемые женщинами. Было столько благородства в ее походке, столько грациозной гордости в ее осанке, такой отпечаток аристократизма носил весь ее облик, что ее можно было принять за шествующую со свитой королеву. Каждый смотрел на нее и уступал ей место.

Вдруг она вздрогнула и, сжав руку барона, спросила у него:

– Кто эта молодая женщина?

– Какая женщина? – сказал барон, который инстинктивно догадался, о ком говорит графиня.

– Вон та, что сидит возле двери, – сказала Елена. И так как барон колебался с ответом, она добавила:

– Та золотисто–огненная блондинка, которая сейчас смотрит на нас.

– Это мадам Тереза Девилль, – ответил барон насколько мог непринужденно.

– Я была уверена в этом, – прошептала мадам де Брионн. – Она красива, – добавила она после минутного осмотра. – Прекрасные глаза, правильный нос, очаровательный рот, а особенно чудесны волосы. Ах! У нашего друга Мориса превосходный вкус.

Ее голос был спокоен, когда она говорила это, но едва заметная краска, выступившая у нее на лице, нервное подергивание рук свидетельствовали об остром огорчении, которое она испытывала (и которого, без сомнения, не могла предвидеть), очутившись внезапно лицом к лицу с Терезой и вынужденно признав редкие достоинства молодой женщины.

Елена хотела закрыть глаза или отвернуться, чтобы больше не видеть ее, но не смогла: она жадно смотрела на Терезу, открывая в ней все новые совершенства.

Барон понимал, какое волнение она должна испытывать. Ему показалось также, что он слышит какое–то многозначительное шушуканье среди людей, окружавших графиню, и он счел момент подходящим, чтобы увести ее из салона. Следуя за ним, она все еще рассматривала исподтишка Терезу.

Казимир с огорчением наблюдал за ее уходом, губившим все его планы. Но он был человеком находчивым и тотчас составил новый план действий, успеху которого должен был содействовать поворот, произошедший с некоторого времени в сознании общества относительно мадам де Брионн. Теперь важно объяснить эту перемену.

Вообще в свете, когда замужняя женщина сбивается с пути, но старается соблюдать то, что условно называют приличиями, не судят ее слишком строго: раз муж, главное заинтересованное лицо, не замечает ничего, имеем ли мы право видеть то, чего не видит он? Разве не смешно быть более ревностными защитниками прав мужа, нежели сам муж?

Кроме того, женщинам выгодно снисходительно относиться друг к другу; они слишком хорошо знают свое сердце, чтобы считать себя полностью застрахованными от каких бы то ни было чувств, глухими ко всякой мольбе; ведь и они, в свою очередь, могут совершить если не проступок, то одну из таких неосторожностей, которые иногда опаснее самой вины.

Те же из них, кого опыт сделал неуязвимыми и которые чувствовали себя надежно защищенными от неожиданных порывов сердца, тщеславно прощали «заблудших овец». Они оказывали им теплый прием и часто говорили себе, глядя на них: «Бедная овечка, ты пала там, где я устояла бы! Какая дистанция нас разделяет, насколько я тебя превосхожу! Оставайся рядом со мной, чтобы, сожалея о твоей ошибке, я радовалась своему торжеству, чтобы время от времени, приласкав тебя, я могла потешить свое самолюбие».

Однако замужние женщины – совсем другое дело, нежели те, что живут раздельно с мужьями. Их не прощают за пренебрежение некоторыми общественными условностями, которые вынуждены соблюдать другие, за выказанную ими предприимчивость, за ошибки, которые они сами прощают окружающим. Женщину, захотевшую развода, упрекают за то, что она не побоялась скандала судебного процесса; мужа, потребовавшего развода, все изводят «сочувственными» разговорами, утверждая, что жена, должно быть, жестоко оскорбила его, раз он дошел до такой крайности. Однако самая большая вина женщин, живущих отдельно от мужей, заключается в том, что они вдыхают воздух свободы, тогда как их товарки остаются под игом. «Будьте свободны, раз вы этого хотели, – требуют они, – но будьте одиноки!»

Бывают, однако, исключения, когда к ним относятся более терпимо. Это прежде всего случается, если ясно доказано, что вся вина ложится на мужа и что его поведение было таким, которое женское сердце простить не может; кроме того, есть некоторые обстоятельства, располагающие к снисходительности. Так, легко прощают все женщине, занимающей высокое положение в свете и посвящающей часть своего состояния для устройства всевозможных развлечений с многочисленными гостями. Подобную женщину скорее оправдают, чем ту, которая ведет скромное и уединенное существование. Общество соглашается закрыть глаза на некоторое нарушение приличий при условии, что извлечет из этого какую–то выгоду. «Париж стоит обедни» – сказал Генрих IV, став из протестанта католиком. «Богатые приемы стоят некоторой снисходительности», – говорят женщины, сменяя нетерпимость на благодушие.

Этими обстоятельствами и объясняется расположение, которым пользовалась графиня Елена в свете несколько лет, несмотря на свое отделение от мужа и интимные отношения, существовавшие между нею и Морисом. Но однажды свет решил, что обманулся в своей снисходительности: мадам де Брионн обладала большим состоянием и знатным именем, но, тем не менее, очень редко устраивала у себя праздники и сама старалась как можно меньше выезжать с визитами.

Таким образом, редко кто удостаивался получить ее визитную карточку в тайной надежде, что в свой ответный визит к ней попадет за стол, ломящийся от яств, или на пышный бал. Великолепный особняк позволял, ей устраивать у себя званые вечера, но она их избегала; она довольствовалась тем, что устраивала чаепития для нескольких друзей и, кроме того, не откровенничала с теми, кто этого хотел бы. У нее были великолепные лошади, но она крайне редко выезжала в Булонский лес и не могла польстить самолюбию своих знакомых.

Однако для того, чтобы сделать скверную мину в отношении мадам де Брионн, нужен был какой–то повод, на который можно было сослаться, не признаваясь в эгоистических соображениях. Его искали и нашли, когда Морис Девилль после женитьбы вернулся к Елене де Брионн. Начиная с этого момента, когда говорили о жене Мориса, то вместо того, чтобы хвалить ее красоту, предпочитали сочувствовать ее участи. Не восклицали: «Ах, как она прекрасна!», а привыкли говорить: «Как она несчастна!»

Так Тереза, ничего еще не подозревающая, стала предметом общих симпатий, тогда как нечто вроде грозы, готовой разразиться, незаметно нависло над головой Елены.

Именно этим и решил воспользоваться Казимир. Может быть, он сменил бы свои побуждения на более благородные, если бы понимал, какой поступок он хочет совершить. Но он действовал как обычно легкомысленно, под влиянием охватившего его раздражения при мысли, что Морис, как прежде графиня де Брионн, закроет перед ним двери своего дома; кроме того, он боялся прослыть клеветником.

Может быть Елена, если бы она не удалилась под руку с бароном, смогла предотвратить грозившую ей опасность: непреодолимое воздействие ее красоты на сознание Казимира предохранило бы ее от слишком резких нападок. К несчастью, она сейчас отсутствовала в салоне, а молодой человек искал случая отплатить графине.