Орел нападает - Скэрроу Саймон - Страница 37

Хватаясь за грудь и пытаясь вздохнуть, Катон не мог не дивиться отличному настроению своего спасителя. Бравый центурион вел себя так, будто радовался опасности.

«Странная штука — опьянение боем», — отрешенно подумал Катон. Жаль, что осмыслить как следует этот диковинный феномен ему уже, видимо, никогда не удастся.

Бойцы Четвертой когорты в который раз инстинктивно сомкнули ряды, образовав вокруг раненых неровный эллипс. Дуротриги кишели повсюду, они яростно колотили мечами по римским щитам, полные решимости покончить с когортой прежде, чем к ней подоспеет подмога. Посланная Веспасианом колонна шла ускоренным маршем, но была все еще далеко. В ходе этой ожесточенной отчаянной схватки мозг Катона очистился от всех мыслей, а в нем самом не осталось ничего, кроме холодного, но безудержного желания отнимать жизнь у врагов, одновременно обеспечивая сохранность своей собственной жизни. Щит и меч его словно бы сделались продолжением рук, попеременно то наносивших, то отбивавших удары с эффективностью шатунов хорошо отлаженного механизма.

Зато предоставленное само себе сознание юноши непрерывно воспринимало и впитывало мельчайшие подробности боя, вплоть до самых, казалось бы, малозначащих впечатлений. От кошмарного, противно хлюпающего под сапогами месива исходил острый одуревающий запах, перед глазами метались косматые, заляпанные кровью лица, в уши били дикие крики и вопли, а под мышками постоянно гулял зимний, пробирающий до костей холодок. Катон знал, что всему этому предстояло навек осесть в его памяти, если, конечно, он останется жив.

Впрочем, шансы на то были исчезающе малыми. Дуротриги теперь все чаще выбивали легионеров из строя. Раненых приходилось оттаскивать в тыл, а убитых парней просто выталкивали вперед, чтобы те не путались под ногами и не мешали драться живым. И когорта держалась. Перед римскими щитами вырос вал мертвых тел, и варварам, чтобы добраться до неприятеля, приходилось карабкаться по трупам сородичей. Неустойчиво балансируя на расползающихся во все стороны грудах павших, они сами становились легкой добычей для жалящих выпадов, и вопли боли то и дело перекрывали стук принимающих удары щитов и лязг сталкивавшихся мечей.

В горячке боя Катон потерял всякое представление о ходе времени. Он дрался плечом к плечу с Макроном, а с другой стороны к нему пристроился новобранец Фигул. Правда, этот Фигул уже не был тем Фигулом, какого он знал. Увалень с мягкими мальчишескими чертами лица, простодушно восхищавшийся большим миром, так отличавшимся от задворков Лютеции, где ему выпало взрослеть, куда-то девался. Лоб нового Фигула прямо над глазом вспорол вражеский нож или меч, половина лица его была залита кровью. Пухлые губы свирепо щерились, взор горел бешенством. Забыв о муштре и о воинской выучке, этот большой ребенок рубил и кромсал дикарей ладным римским клинком, совершенно не предназначенным для столь дурацкой манеры ведения боя. Он открывался, он подставлялся, он взмахивал бестолково щитом, однако даже при этом дуротриги шарахались от него, устрашенные его силой и злобой. Занося меч для очередного удара, Фигул заехал Катону локтем в нос, и, прежде чем тот почувствовал боль, перед глазами его расцвела белая вспышка.

— Коли, а не руби! — крикнул Катон Фигулу в ухо.

Однако рассерженный новобранец был глух к голосу здравого смысла. Он нахмурился, встряхнул головой и с утробным рыком снова ринулся в самую гущу схватки. Тут подскочивший бритт замахнулся на Катона длинной двуручной секирой. Оптион мигом пал на колени, стиснул зубы и приготовился принять удар на щит.

Лезвие рассекло дерево и врезалось в грудь валявшегося в грязи мертвеца. Инерция удара швырнула варвара прямо на острие меча юноши, пронзившего ему сердце. Дикарь повалился на бок, увлекая с собой застрявшее в его теле оружие, а Катон подхватил с земли первое, что подвернулось под руку, — непривычный для него длинный кельтский меч с богато отделанной рукоятью. Оптион не был обучен обращению с таким видом оружия, а орудовать им как коротким клинком не представлялось возможным.

— Ну, давайте, подонки! — ревел Макрон, хищно присматриваясь к ближайшему бритту. — Давайте, кто храбрый? Чего ждете, вонючие придурки?!

Катон рассмеялся, но тут же умолк, уловив в своем смехе истерическую нотку. Он потряс головой, отгоняя неожиданное головокружение, и приготовился продолжить бой.

Но ничего в этом роде от него не потребовалось. Ряды дуротригов на глазах стали редеть, истончаться. Варвары больше не размахивали оружием, не кричали, они понемногу откатывались назад и останавливались шагах в тридцати от удивленно взирающих на них римлян. Постепенно между дуротригами и римской линией обороны образовалась нейтральная полоса, усыпанная оружием и телами. Тут и там стонали и корчились раненые. Легионеры молчали, ожидая, что выкинут бритты.

— Что происходит? — спросил Катон в неожиданно воцарившейся тишине. — Что они затевают?

— Забыли нас, на хрен, предупредить, — буркнул Макрон.

Затем послышался топот, и вперед выбежали лучники с пращниками. После короткой паузы откуда-то из-за рядов дуротригов прозвучал громкий приказ.

— Сейчас нас угостят дождичком, — пробормотал Макрон и, обернувшись к своим людям, прокричал: — Всем укрыться! Будет обстрел.

Легионеры присели, съежились и накрылись полуразбитыми щитами. Раненым оставалось лишь вжиматься в подводы и молить богов о спасении. Щит Фигула был поставлен чуть косо, и, рискнув выглянуть в щель, Катон увидел лучников, натягивавших тетивы. Прозвучал второй приказ, и дуротриги обрушили на римлян шквал стрел и ядер. Вдогон этой туче летели подобранные с земли копья и даже камни: не только стрелки, но и каждый бритт стремился внести свою лепту в уничтожение ненавистных захватчиков.

Катон сжался в комок под своим расщепленным щитом, содрогавшимся от смертоносного града, молотившего по всему без разбора. Выглянув из-под края щита, юноша поймал взгляд Макрона, скорчившегося в своем укрытии, как и он сам.

— Лупит без продыху, а? — подмигнул ему центурион.

— А когда в армии было иначе? — попробовал отшутиться Катон, заражаясь бесстрашием командира.

— Не переживай, сынок. Думаю, этот дождик пройдет.

Но внезапно обстрел усилился, и Катон опять замер в мучительном ожидании неизбежного. Стрелы, которая с ним покончит, или того же ядра. Каждый новый прожитый миг теперь им воспринимался как чудо. Затем в мгновение ока смертоносный град стих. Повисла странная тишина. Зазвучали вражеские боевые рога, и Катон ощутил снаружи какое-то шевеление, но высунуться не посмел, боясь вновь превратиться в мишень.

— Готовьтесь, ребята! — надсадно прокаркал где-то рядом Гортензий. — Сейчас они снова попробуют нас сокрушить. Ждите команды, потом разом вскакивайте — и мы дадим им отпор.

Однако атаки не последовало: звеня оружием и стуча древками копий, дуротриги вдруг отхлынули от защищаемых римлянами позиций и потянулись на юг. Постепенно они ускоряли шаг, потом побежали. Легковооруженные пехотинцы, составлявшие арьергард войска варваров, тревожно оглядывались на бегу.

Макрон осторожно поднялся на ноги, глядя вслед отступающим бриттам.

— Ну, чтоб вам…

Он неторопливо вложил меч в ножны и поднес ладони ко рту.

— Эй, вонючки, куда же вы?

— Командир, — обеспокоенно встрепенулся Катон. — Ты что, рехнулся?

Между тем примеру «рехнувшегося» Макрона последовали и другие легионеры, так что вдогонку дуротригам, уже переваливавшим через гребень холма, понеслись свист, улюлюканье и брань. А по прошествии еще пары мгновений хор насмешек утих, заглушенный криками ликования.

Катон обернулся, увидел приближающуюся колонну легионеров, и его захлестнула волна радостного облегчения. Осев на землю, юноша бросил меч и щит, уронил голову на руки, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем открыть их снова. Из первой шеренги римлян вырвался человек и быстрым шагом поспешил к месту сражения. Катон узнал его. Это был префект лагеря Секст. Грубое, словно вырубленное из камня лицо старого воина неожиданно дрогнуло. Сделав еще шаг-другой, Секст остановился и, ошеломленный увиденным, покачал головой.