И вблизи и вдали - Городницкий Александр Моисеевич - Страница 94

За обликом клоуна в этой, одной из лучших песен Юрия Кукина, легко угадывается сам автор с его бескорыстной добротой и грустной улыбкой. Песни Юрия Кукина, приглашающие собеседника путешествовать во времени и пространстве, зовущие в реальный мир тайги и нереальный мир сказок, которые переплетаются, — подобие золотого ключика, открывающего добрую волшебную страну, "край забытого детского сна". В этом секрет их долговечности и жизнеспособности, их неистребимой романтики в наш, увы, прагматический век.

Евгений Клячкин

В этот период, где-то в середине шестидесятых, у авторской песни стало закладываться и другое направление - появилась целая плеяда молодых самодеятельных композиторов, как правило, начисто лишенных музыкального образования, которые стали придумывать под гитару мелодии на полюбившиеся им стихи. Так в рамках "авторской песни" возникло еще одно альтернативное направление - "второе искусство" в песенной музыке.

Наиболее яркими его представителями стали доцент Московского института стали и сплавов Виктор Берковский, автор знаменитой в те годы песни "Гренада" на стихи Михаила Светлова, "поющие физики" Сергей и Татьяна Никитины, создавшие целую песенную антологию русской советской и мировой поэзии, кандидат химических наук Александр Дулов, автор прекрасных песен на стихи Николая Гумилева, Мориса Карема и других поэтов, уже упомянутый Евгений Клячкин и некоторые другие авторы. Несмотря на жестокую (и, как правило, необъективную) критику со стороны "композиторов в законе", песни, созданные этими представителями технической интеллигенции, быстро запоминались, подхватывались и в короткое время становились известными по всей стране, хотя никаких записей ни на радио, ни на фирме "Мелодия" в те поры не было и даже быть не могло.

В музыкальном творчестве Евгения Клячкина особое место занимает цикл песен на стихи Иосифа Бродского. Поэзия Бродского - по-видимому, крупнейшего русского поэта нашего времени, как будто совсем не нуждается в гитарном сопровождении. Да и сам Нобелевский лауреат неоднократно высказывал свое равнодушное отношение к жанру авторской песни. Что же побудило Евгения Клячкина, автора многих популярных песен на собственные стихи, обратиться к сложной и, на первый взгляд, далекой от песенного мира поэзии Бродского? В чем причина того, что именно благодаря музыке Клячкина, написанной к поэме "Шествие" и некоторым другим стихам Бродского в начале шестидесятых и в семидесятые годы, стихи эти, ни разу не опубликованные в печати в те "застойные" времена и бывшие достоянием сравнительно узкого круга московских и ленинградских интеллигентов, знакомых с ними изустно или по бледным машинописным копиям "Самиздата", сразу стали популярны и известны по всей стране? Хорошо помню, как в сибирской тайге и ленинградских электричках геологи, туристы, студенты, распевали в ту пору чеканные строки: "И значит, не будет толка от веры в себя да в Бога, и значит, остались только иллюзии и дорога". Появившиеся в то глухое безвременье песни Клячкина на стихи Бродского вместе с песнями Галича, Окуджавы, Кима и раннего Высоцкого, заложили основы "магнитофониздата", вызвали множество подражаний и послужили великому делу приобщения к истинной поэзии людей, от нее далеких.

Дело, видимо, прежде всего в чутком поэтическом слухе Евгения Клячкина, его редкой музыкальной одаренности, давшей возможность извлечь для слухового восприятия внутреннюю сложную, но гармоничную мелодию стихов Бродского, во всей их многоплановой полифонии. Ему, как никому другому, удалось уловить не только музыку самих стихов, но и авторскую манеру их чтения. Мне неоднократно приходилось слышать, как Бродский читает свои стихи и, кажется, что при всей внешней непохожести пения Клячкина на глуховатый чуть завывающий голос читающего поэта, звук гитарной струны, щемящий, иногда кажущийся резким до диссонанса, внезапная смена лирической плавной мелодии ("Ах, улыбнись, ах, улыбнись, вослед взмахни рукой") драматичным и напряженным мотивом ("Жил-был король…"), создают близкое по знаку к авторскому чтению силовое поле. Услышав хотя бы раз в музыкальном прочтении Клячкина эти стихи или такие, например, как "Ни страны, ни погоста" или упомянутых уже "Пилигримов", в мелодии которых слышится вагнеровские отголоски, уже не хочется слушать их иначе. Так поэзия Бродского, взятая "с листа", получила как бы отдельное звуковое существование.

В песнях на стихи Бродского полностью реализовался безусловный талант Клячкина-композитора, автора удивительных мелодий ("Баллада короля", "Ах, улыбнись", "Романс скрипача" и многие другие). Талант этот сочетается с высоким вкусом в музыкальной интерпретации сложных поэтических монологов, где голос автора неуловимо переплетается с голосами его театральных героев - Арлекина, Коломбины, Честняги, князя Мышкина, и вновь возвращается к их создателю, человеку, как и они обреченному на одиночество и непонимание во враждебном ему мире, сам воздух которого для него губителен.

И здесь мы переходим к самому главному. Когда я вспоминаю ранние стихи Бродского, написанные еще в Ленинграде, в бесславные для нас, его современников, годы судебной расправы над ним как над "тунеядцем" и последующего изгнания, то невольно сам собой возникает вопрос, почему его прекрасные стихи тех лет - "Джон Донн", "Письма римскому другу" и другие, воспринимающиеся сейчас как классика и далекие от обличительной политизированной поэзии, такой, например, как песни Галича, вызвали, тем не менее, откровенно неприкрытую враждебность у партийных и литературных чиновников брежневской поры, да и сейчас служат красной тряпкой для подкармливаемых этими чиновниками охранных отрядов, состоящих из полуграмотных ревнителей "истинно русской" поэзии? Не потому ли, что в самой интонации этих стихов, как прежде великих стихов Мандельштама, органично содержится чуждый им дух одинокого, непокорного, мучимого мировой скорбью неприкаянного мыслящего интеллигента, само существование которого чревато угрозой их сытому благополучию? Именно это ощущение обреченности в бездуховном мире, где утрачены действительные ценности, трагическая щемящая интонация стихов, подчеркнутая и усиленная музыкой, является основной особенностью этих песен, дает тот гармоничный синтез, который обеспечивает им долгую жизнь.

И еще одно интересное и уникальное по природе своей явление. Начиная с середины шестидесятых годов вокруг авторской песни начало развиваться движение "самодеятельной песни". Многочисленные любители авторской песни, люди разных возрастов, специальностей, в самых разных концах нашей огромной страны, стали объединяться в клубы самодеятельной песни, петь песни любимых ими авторов, пытаться сочинять сами, устраивать песенные фестивали.

В моем родном Ленинграде авторская песня в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов появилась и развивалась как бы отдельно от Москвы. Основными ее истоками с одной стороны были "геологические" (именно геологические, а не туристские) песни, изустно переносившиеся в многочисленных экспедициях ленинградских геологических организаций - таких как Всесоюзный геологический институт, мой родной Горный институт. Институт геологии Арктики. В Ленинграде интерес к самодеятельной песне стал заметно проявляться уже в начале шестидесятых. Мало-помалу появился круг активных любителей этого жанра, который весной 1965 года провел 1-й городской конкурс авторов и исполнителей. Я хорошо помню заключительный концерт этого конкурса, который проходил на Васильевском, в битком набитом театральном зале Дворца культуры им. Кирова. Мне вместе с Окуджавой довелось участвовать в работе жюри этого конкурса. Именно на этом концерте впервые и заявил о себе совершенно неизвестный до того Юрий Кукин, вызвавший бурные аплодисменты всего зала.