В Хангай за огненным камнем - Липовский Юрий Олегович - Страница 26

Надо «заболеть камнем!»

Миновав старый деревянный мост, «железный конь» Дашвандана вынес нас на правобережье Чулутын-гола. Перед нами распахнулась широкая, открытая всем ветрам долина, полого спускавшаяся к северу. Наша путеводная нить Чулутын-гол, вырвавшись на простор, спокойно змеилась среди белевших на солнце рыхлых речных отложений.

Остались позади приютившие нас тенистая вязовая роща и темная гряда гор с остроконечными конусами базальтовых лав. Слева, в километре от нас, среди зеленеющих высокогорных лугов призывно белели юрты. За ними по склонам пологого увала, обрамляющего долину с востока, мирно паслись отары овец. Природа дышала живительной теплотой и спокойствием.

Как магнитом потянуло нас к жилью, к людям, и вскоре мы уже с жадностью пили прохладный айраг,[43] время от времени отвечая на сдержанно-скупые вопросы хозяев. Они не только угостили нас всем, что было в юрте, но и снабдили вяленым мясом, сушеным творогом, бордогами и дали с собой бидон айрага. Это было приятно и главное кстати, так как запасы продуктов у нас подходили к концу. Выдержав положенное по степному этикету время, мы тепло распростились с аратами и снова отправились в путь.

Вначале газик быстро понес нас по накатанной, покрытой мелкой пестроцветной галькой дороге, но затем следы ее стали теряться из-за многочисленных промоин, образованных мелкими рукавами Чулутын-гола. Пришлось переключить мотор с третьей скорости на первую и двигаться черепашьим шагом. Кое-как преодолели зыбкие пески в расширенной части долины и, обретя под колесами твердую поверхность, остановились у главного русла Чулутын-гола. Ширина его в этом месте была около 10 м, а глубина такова, что всю реку можно было пройти в резиновых сапогах.

Прежде чем определить направление дальнейшего поиска, мы детально изучили строение и характер речной долины. Судя по несформированному профилю, она переживала фазу расширения и углубления вследствие активной боковой и глубинной эрозии. Этот продолжавшийся до настоящего времени процесс сопровождался интенсивным разрушением коренных горных пород, слагавших борта долины Чулутын-гола. Следовательно, в русловых отложениях должны были накапливаться минералы, обладающие физико-химической стойкостью к выветриванию, высокой твердостью и удельным весом, в том числе и интересующие нас пироп и хризолит. Следуя принятой методике, нужно было провести шлиховое опробование русловых отложений Чулутын-гола и ее боковых притоков. Так мы и поступили, идя вверх по течению и выбирая место для отбора проб.

Шлиховая проба берется в местах резкого уменьшения скорости водного потока и сбрасывания переносимого рекой мелкого обломочного материала. Геологи-поисковики знают, что такими благоприятными участками являются перегибы продольного профиля речной долины — ниже порогов и перекатов, места резкого расширения русла и крутых поворотов реки. Именно в таких местах происходит максимальное обогащение обломочного материала и промывка шлиховых проб дает богатый выход концентрата тяжелых минералов — шлиха.

Немаловажную роль в накоплении шлиха играют гранулометрический состав и степень сортированности обломочного материала реки. Как правило, наиболее продуктивными являются грубообломочные, малосортированные отложения с примесью глинистой фракции — галечники и крупнозернистые пески с галькой.

Наличие в русле Чулутын-гола песчано-галечных отложений уже обнадеживало. Выбрав место на речной отмели за крутым поворотом, приготовились взять первую пробу. Намсарай развязал свой рюкзак и вынул из него промывочный лоток, еще новенький, пахнувший свежим деревом. Выделанный из целого куска легкого и прочного тополя, он состоял из двух широких наклонных стенок, сходящихся посредине, и двух боковых, слабо наклонных, примыкающих к первым. Такой нехитрый инструмент, известный в практике как лоток «корейского типа», очень удобен в работе и позволяет промывать пробы весом до 20–25 кг. Сделал нам этот лоток старый русский умелец, человек с необычной и интересной судьбой.

Помнится весной, будучи в г. Дархане, мы с Мунхтогтохом заехали в местную геолого-разведочную экспедицию, работавшую на золото, надеясь раздобыть там промывочные лотки, без которых нельзя начинать шлиховые поиски. Свободных лотков у наших коллег не оказалось, но зато нам назвали мастера, делавшего их. Его мы нашли в русской деревушке за Дарханом, затерянной среди бескрайней монгольской степи. Звали мастера Василий Иванович Черкашин.

Кряжистый, с седой окладистой бородой, в ситцевой рубахе навыпуск и загнутых керзачах, Черкашин являл собой традиционный тип сибирского старателя-золотаря. В молодости он действительно занимался старательством, мыл золото в Забайкалье и на Колыме, работал шлиховщиком у геологов. Спокойная и размеренная жизнь с усыпляющей тишиной домашнего уюта была не по его натуре. Черкашин мог месяцами жить в тайге, засыпать у костра, слушая вечный шум леса, и радоваться всему тому, что давала ему матушка-природа. Может быть, вот эта неуемная душа таежника, властно звавшая в новые неисхоженные дали, потянула его в Монголию. Приехав сюда в далекие 30-е годы вместе с земляками-иркутянами, он промышлял пушного зверя, заготавливал лес, сколачивал рыболовецкие артели на Селенге, да так и остался здесь — обзавелся семьей, работал и помогал строить новую жизнь на полюбившейся ему монгольской земле. А когда пробил грозный час войны, Черкашин, как и другие «монгольские русские», ушел на фронт.

Огненными дорогами войны прошел полковой разведчик сержант Черкашин. Был трижды ранен, испытал все ужасы фашистских концлагерей и преодолел немало других нелегких испытаний, отмеренных ему судьбой. Только ничто не сломило его, не ожесточило душу, и сохранились в нем прежняя доброта и отзывчивость к людям.

Черкашин принадлежал к числу людей, которые помимо своей обычной работы всегда захвачены какой-то своей, присущей им страстью. Такой страстью у Василия Ивановича были различные поделки по дереву. Старательно подбирая различные виды деревьев, он искусно вырезал из них русские матрешки, фигурки животных, ложки и, наконец, вняв просьбам геологов, взялся за изготовление промывочных лотков. И делал он их так же основательно и вдохновенно, как и все остальное.

Передавая свою работу, он напутственно сказал нам на прощанье: «Дай бог Вам, ребятушки, найти свой камень самоцветный. Только дело Ваше такое, что надобно заболеть этим камнем по-настоящему, отдать ему всю душу и силы. Без этого фарт сам по себе не придет — поверьте уж мне, старому старателю. А нащот лотков-то не сумлевайтесь — не подведут они вас. Помяните еще добром старика Черкашина!».

Качество черкашинских лотков мы оценили уже раньше, при шлиховом опробовании долины Суман-гола. Правда, фарта у нас пока не было, хотя пироп и владел всеми нашими мыслями и сокровенными желаниями.

Может, здесь удастся зацепиться, думал я, глядя как Намсарай уверенно обрабатывал первую пробу. Погружая лоток в воду и равномерно потряхивая его качально-круговыми движениями, он взмучивал зерна легких минералов и сливал их с водой. При этом он внимательно следил за тем, чтобы не смыть полезные компоненты и довести материал в лотке до серого шлиха. Нельзя было перемывать пробу до черного шлиха, когда в ней сохраняются только рудные (черные) минералы — магнетит, ильменит и другие. Черный шлих нужен только при поисках золота, платины, касситерита, но не драгоценного камня. Однако все делалось, как полагается, и вскоре промытый до «серости» шлих тускло блестел на дне лотка. Просматривая его через лупу, я видел округлые зернышки мутно-белого кварца и рыжие песчинки полевого шпата, среди которых темнела роговая обманка да поблескивал на солнце янтарно-желтый циркон. Это был обычный набор минералов, и ни одного знака пиропа или хотя бы его спутника хризолита. Впрочем, это ведь только первая проба на Чулутын-голе!

Оставив Намсарая и подключившегося к нему Дашвандана заниматься шлихами, мы с Тумуром обследовали близлежащие коренные выходы. Они представляли собой невысокие, отпрепарированные ветром и водой останцы крутопадающих пород, состоящих из плотно сцементированных пестроцветных галечников.