Полынь: Стихотворения и поэмы - Друнина Юлия Владимировна - Страница 30

30

3. ЗАПАХ ВРЕМЕНИ А такое и вправду было, Хоть и верится мне с трудом: Кто-то начал со страшной силой Украшать этот бедный дом. «Что, мол, нам экскурсанты скажут? Все должно быть на высоте!» И повесили люстру даже Расторопные люди те. И портьеры (что подороже!) Стали здесь «создавать уют», И слоны из пластмассы — боже! — Протоптали дорожку тут. И центральное отопленье Провели за короткий срок — «Как, простите, товарищ Ленин В ссылке жить без комфорта мог?..» Штукатурили в доме бревна, У крыльца развели цветник… И тогда, оскорбившись кровно, Правда свой отвернула лик. Стало в доме фальшивым что-то, Сразу свой потеряло вес… Годы шли, как на приступ роты — Соскребали мы позолоту, Бутафорский снимали блеск. Нынче в доме, где ссыльный Ленин Прожил несколько долгих лет, Нет центрального отопленья И сверкающей люстры нет. Пахнут бревна смолою снова, Никаких нет на окнах штор… Запах времени! Дух былого! Как волнует он до сих пор… Нас изба привечает скромно, Ветры времени в ней сквозят. Так мала она! Так огромна!— Даже в сердце вместить нельзя.

«В краю угрюмом, гиблом, льдистом…»

В краю угрюмом, гиблом, льдистом, Лишен семьи, свободы, прав, Он оставался коммунистом, Насилье высотой поправ. Да, высотой души и чести,— Пожалуй, «планки» выше нет… Не думал о себе, о мести — Лишь о стране в оковах бед. Шел сорок первый — лихолетье. О, как в штрафбат просился он! Не соизволили ответить, Начальник просто выгнал вон. И хмыкнул: «Во, дает очкарик! Но только нас не проведешь!» И тот ушел, в момент состарясь, Еще бы — в сердце всажен нож. В бараке пал ничком на нары, Убит, казалось, наповал… Но разве даром, разве даром Он власть Советов защищал? И зря ли по нему разруха, Как по окопу танк, прошла? Сказал себе: «Не падать духом! Нельзя сегодня помнить зла. Обязан я забыть, что ранен, Вперед обязан сделать шаг…» Он на партийное собранье Созвал таких же бедолаг. Таких, как он, — без партбилета… Подпольным, тайным был их сход. (Эх, жаль, что протокола нету!) И он сказал: «Настал черед Нам позабыть обиды, беды, Лишь помнить общую беду. И думать только про Победу Как в восемнадцатом году. Отсюда выйдем мы едва ли… Но, братья, Родина в огне! И в шахте, на лесоповале Мы тоже нынче на войне. Нам тяжелей, чем там, в траншее. Но верю — час придет, поймут, Что даже и с петлей на шее Партийцами мы были тут. Конечно, что быть может горше, Чем слыть врагами в этот час?..» А утром, на плацу промерзшем Не опускали зеки глаз. И удивлялся их конвойный, На пальцы мерзлые дыша, Чем были, лес валя, довольны Те, в ком лишь теплилась душа. И почему, в полусознанье, На землю падая без сил, Все про какое-то собранье Очкарик чахлый говорил…

«Ни от чего не отрекусь…»

Ни от чего не отрекусь И молодых приму упреки. Как страшно падали мы, Русь, Прямолинейны и жестоки! Ведь свято верили мальцы Во тьме тридцать седьмого года, Что ночью взятые отцы — Враги страны, враги народа… Я ни за что не отрекусь От боевой жестокой славы. Как мы с тобой взмывали, Русь, В одном полете величавом! Шли добровольцами юнцы Туда, где смерть дает медали, Тогда казненные отцы На подвиг нас благословляли…

ДЕТИ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА

(Поэма)

Мы были дети 1812 года.

Матвей Муравьев-Апостол

ТРИНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ[1]

Зловещая серость рассвета… С героев Бородина Срывают и жгут эполеты, Бросают в огонь ордена! И смотрит Волконский устало На знамя родного полка — Он стал в двадцать пять генералом, Он все потерял к сорока… Бессильная ярость рассвета. С героев Бородина Срывают и жгут эполеты, Швыряют в костер ордена! И даже воинственный пристав Отводит от виселиц взгляд. В России казнят декабристов, Свободу и Совесть казнят! Ах, царь милосердие дарит, Меняет на каторгу смерть… Восславьте же все государя И будьте разумнее впредь! Но тем, Пятерым, нет пощады! На фоне зари — эшафот… «Ну, что ж! Нас жалеть не надо Знал каждый, на что он идет». Палач проверяет петли, Стучит барабан, и вот Уходит в бессмертие Пестель, Каховского час настает… Рассвет петербургский тлеет, Гроза громыхает вдали… О, боже! Сорвался Рылеев — Надежной петли не нашли! О, боже! Собрав все силы, Насмешливо он хрипит: «Повесить — и то в России Не могут как следует! Стыд!..»