Полное собрание стихотворений - Фет Афанасий Афанасьевич - Страница 108

108

3

Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехи Нас удручали. Он долбил тетрадки Да Гегеля читал; а я стихи Кропал; стихи не выходили гладки. Но, боже мой, как много чепухи Болтали мы; как нам казались сладки Поэты, нас затронувшие, все: И Лермонтов, и Байрон, и Мюссе.

4

И был ли я рассеян от природы, Или застенчив, не могу сказать, Но к женщинам не льнул я в эти годы, Его ж и Гегель сам не мог унять; Чуть женщины лишь не совсем уроды, — Глядишь, влюблен, уже влюблен опять. На лекции идем — бранюсь я вволю, А он вприпрыжку по пустому полю.

5

По праздникам езжали к старикам Различные почтительные лица Из сослуживцев старых и их дам, Бывала также томная девица Из институтских — по ее словам, Был Ламартин всех ярче, как денница, — Две девочки — и ту, что побледней, Звала хозяйка крестницей своей.

6

Свершали годы свой обычный круг, Гамлет-Мочалов сотрясал нас бурно, На фортепьянах игрывал мой друг, Певала Лиза — и подчас недурно — И уходила под вечер. — Но вдруг Судьбы встряхнулась роковая урна. «Вы слышали? А я от них самих. Ведь к Лизаньке присватался жених!»

7

«Не говорят худого про него. С имением, хоть небольшого чину; У генерала служит своего, Ведет себя как должно дворянину: Ни гадких карт, ни прочего чего. Серебряную подарю корзину Я ей свою большую. — Что ж мне дать? Я крестная, а не родная мать».

8

Жених! жених! Коляска под крыльцом. Отец и дочка входят с офицером. — Не вышел ростом, не красив лицом, Но мог бы быть товарищам примером: Весь раздушон, хохол торчит вихром, Торчат усы изысканным манером, И воротник как жар, и белый кант, И сахара белее аксельбант.

9

«Вот, Лизанька, бог дал и женишка! А вы ее, мой милый, берегите: Ребенок ведь! Немножечко дика, Неопытна, — на нас уж не взыщите». А мне ее отец: «Вы старика Утешьте, вы и ей не откажите: Мы с Лизою решились вас просить С крестовым братом шаферами быть.»

10

«Ты, Лизанька, уж попроси сама, Вы, кажется, друг другу не чужие, Старинной дружбой связаны дома, А с крестным братом даже и родные». — «Я вас прошу». — «Ах, боже, дела тьма. Пора и дальше, люди молодые, И к тетушке мне нужно вас завесть. — Так по рукам?» — «Благодарю за честь».

11

Горит огнями весь иконостас Хрустальное блестит паникадило, И дьякона за хором слышен бас… Она стоит и веки опустила, Но так бледна, что поражает глаз; Испугана ль она, иль загрустила? Мы стали цепью все, чтобы народ На наших дам не налезал вперед.

12

«Где ж мой платок? — старик воскликнул наш. — Дай мне хоть свой; отдам тебе на бале. Что возишься! Да скоро ли подашь? Ну, дайте вы, хоть вы бы отыскали». — «Да не найду». — «Вот завели cache-cache!» — «И у меня! И у меня украли!» — «Обчистили? Народец-то каков!» Вся наша цепь без носовых платков.

13

Стою да мельком на нее взгляну. Знать, от свечей ей томно — от угара. И жалко-жалко мне ее одну, Но жалко тож индейского фуляра. — «А не такую бы ему жену, — Пожалуй, что она ему не пара». Вот повели их кругом наконец, И я топчусь, держа над ней венец.

14

Всё кончено. Пустеет божий храм. — Подробностей уж не припомню дале, Но помню, что с товарищем я там, У них в дому, на свадебном их бале. Стою в гостиной полусветлой сам, А музыка гремит и танцы в зале. Не знаю, что сказать, а предо мной Давнишняя подруга молодой.

15

«Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет? Но вы должны, — ведь я вознегодую… Вы сердитесь за давешний ответ?» — «Я не сержусь; я просто не танцую». — «Ну, дайте ж руку! ссориться не след. Та к сердцу ближе. Руку ту — другую». И без перчатки стала хлопотать, Чтобы с моей руки перчатку снять.

16

Но тут товарищ мой влетает в дверь: «Вот где они! Куда запропастились! Вас кавалер, как разъяренный зверь, Повсюду ищет. — Вы б поторопились. Да ты-то что? Не кисни хоть теперь, Ступай за мной; там словно взбеленились». — «Нет, уж уволь. Тебе оно под стать, Ты по полю давно привык плясать».

17

Вот грянула мазурка. — Я гляжу, Как королева средневековая, Вся в бархате, туда, где я сижу, Сама идет поспешно молодая И говорит: «Пойдемте, я прошу Вас на мазурку». Голову склоняя, Я подал руку. Входим, — стульев шум, И музыка гремит свое рум-рум.