Полное собрание стихотворений - Фет Афанасий Афанасьевич - Страница 86

86

Пифия

Я помню, ревновала Его ты к флейтщице. Я знаю, та Цимбала Тяжелокосая с Филлидою-змеей Всегда вдвоем. — Куда ты, Лизиас? Постой! Признайся лучше!

Лизиас

В чем?

Пифия

Я правдой не обижу. Недаром флейтщиц я лезбейских ненавижу. Вот всепобедные сирены! Слушай смех. Ведь не Вакхида я смиренница. При всех Скажу, что видела на днях. Бываю часто На пышных я пирах. Наследник Феофраста Звал ужинать. Он сам красноречив, пригож И ласков. Собрались. В венках вся молодежь, Вся раздушенная; в венке на крайнем ложе С седою бородой мудрец известный тоже Возлег. Мне не забыть сурового лица. Всем хочется речей послушать мудреца… Вдруг флейты ласковой, игривой, вдохновенной, Фригийской флейты зов раздался вожделенный, И легкая, как лань, лезбеянка вошла, Остановилася, всех взором обвела И старцу мудрому, исполнена тревоги, Кудрявой головой, в цветах, поникла в ноги. Но старец ей, смеясь: «Нашла же, где упасть! Беседе рад мудрец, но презирает страсть» — И оттолкнул ее. Смущенная позором, Лезбеянка встает; но флейты страстным хором Зовут танцовщицу, — и вот уже она Несется, кружится, полуобнажена И беззаветного исполнена желанья. Я женщина — и то… Нет, страшные созданья! Смотрю — философ наш, порыва не тая, Встает, кричит: «Все прочь! сюда! она моя!» Вмешался тут Дифил, повеса и гуляка, Поднялся общий шум, и завязалась драка. Венок у мудреца сорвали с головы… Смех! — Вот лезбеянки, ты видишь, каковы. А ты еще ее, Вакхиду, голубицу, Решился променять на флейтщицу-срамницу, На черноглазую Цимбалу.

Вакхида

Нет, постой, Подруга Пифия! Мне хочется самой Ему напомнить ночь, как, веря юным силам, Он пил наперебой с Тразоном и Дифилом. Позвали флейтщиц к вам. — Я не спускала глаз. — Хотя Цимбалу ты поцеловал пять раз, Ты этим лишь себя унизил. Но Филлида! Я всё заметила, не подавая вида, — Как ты глазами ей указывал фиал, Тобою отпитой, как ты рабу шептал, Наполнив вновь его, тайком снести к Филлиде. Нет, вспомнить не могу я о такой обиде! — Как, закусивши плод и видя, что Тразон О Диогене в спор с Дифилом погружен, Ты яблоко швырнул — и на лету поймала Она его, смеясь; потом поцеловала И спрятала. — Ну что? Что скажешь ты теперь?

Лизиас

Я пьян был и шутил. Нет, Пифия, не верь Ты ревности ее. Ее ты защищаешь, Но скажешь ты не то, когда ты всё узнаешь. Вакхида, выслушай! Довольно я молчал! На ложе с отроком я сам тебя застал!

Вакхида

Меня? О боги! Где? Когда? В какую пору?

Лизиас

Ты знаешь, что, меня строжайшему надзору Отец из-за тебя подвергнув, приказал, Чтоб раб мне по ночам дверей не отпирал. Семь дней тому назад, желаньем истомленный, Позвал Дримона я. Мой сверстник благосклонный Подставил у стены мне спину — и по ней Я перелез. Бегу — и вот я у дверей Моей возлюбленной. Была уж полночь, пели Вторые петухи. Дверь заперта. Ужели Стучать, греметь? Махну я через двор, — знаком Мне этот путь. Вхожу я ощупью в твой дом, Нащупал я постель.

Вакхида

О боги! Умираю! Что скажет он еще?

Лизиас

Я слухом различаю Дыхание двоих. Сперва мне мысль пришла — Рабыню Лиду спать ты, видно, позвала; Но тихо я впотьмах к вам простираю руки… О Пифия! пойми, какие злые муки Я вынес! Ищущей рукою я напал На кожу нежную: то отрок возлежал, Благоухающий, с обритой головою… О, если б нож тогда случился под рукою! Не смейся, Пифия: ужасен мой рассказ!

Вакхида

И только? Вот за что ты в гневе, Лизиас? То Пифия была.

Пифия

К чему ты всё болтаешь!

Вакхида

Зачем скрывать? Теперь, мой Лизиас, ты знаешь: То Пифия была.

Лизиас

С обритой головой? Ну, скоро ж у нее роскошною косой Успели локоны густые увенчаться! Сам Феникс быстро так не может возрождаться; На бритой голове коса узлом в шесть дней!

Вакхида

Боясь, чтобы болезнь недавняя кудрей Ей не испортила, она без сожаленья Обрилась, — а на ней чужое украшенье. Сними ж его на миг, друг Пифия! Глазам Ревнивец наконец пускай поверит сам. Ты видишь, — вот она, невинная прикраса, А вот и отрок злой, что мучил Лизиаса!

1869

«Когда б в полете скоротечном…»

Когда б в полете скоротечном Того, что призывает жить, Я мог, по выборе сердечном, Любые дни остановить, — Порой, когда томит щедротой Нас сила непонятно чья, На миг пленился б я заботой Детей, прудящих бег ручья, И, поджидая и ревнуя, В пору любви, в тиши ночной, Я под печатью поцелуя Забыл заре воскликнуть: «Стой!» Перед зеленым колыханьем Безбрежных зреющих полей Я б истомился ожиданьем Тяжелых, непосильных дней. Я б ждал, покуда днем бесшумным Замрет тоскливый труд и страх, Когда вся рожь по тесным гумнам Столпится в золотых скирдах.