Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 14

14

Проза

Убить героя — значит пощадить. Заметьте: чем талантливей прозаик, тем он героя медленней пронзает событьями, затем чтоб ощутить в подробностях и боль его, и трепет. Так вот: дышу надеждою простой, что жизнь мою задумывал и лепит не Достоевский. Даже не Толстой. 2000

«Да, вырождается москаль…»

Да, вырождается москаль: утрачен стыд, барыш возжаждан. И мне твердят: «Не зубоскаль, но исправляй своих сограждан!» Легко сказать! Грустят в пыли Крылов, Державин… Если даже они исправить не смогли — то мне-то, грешному, куда же! 2000

«В соседней камере спроси…»

В соседней камере спроси иль у ОМОНов: писатель, скажут, на Руси — один Лимонов. У остальных и стиль, и прыть, и морды глаже, но как-то не за что закрыть — не за слова же! 2002

«На округу пала изморозь…»

На округу пала изморозь, в том числе — на груду мусора, превратя в произведение ювелирного искусства. Постоял над ней, задумавшись, член Союза литераторов — и сложил четверостишие о призвании поэта. 2004

«Перед книжною горой…»

Перед книжною горой суетится покупатель — и забавный показатель выявляется порой: чем трусливее герой — тем отважнее читатель, чем трусливее читатель — тем отважнее герой. 2002

Из Книги перемен

«Мир — сотворён. Границы — отвердели…»

Мир — сотворён. Границы — отвердели. Который раз по счёту сотворён? И, верно, не на будущей неделе очередной великий сдвиг времён. И потому-то думается людям, что неизменен будничный уклад. И мы живём. И мы друг друга судим. И кто-то прав. И кто-то виноват. Сумеем ли за малое мгновенье понять, что ни один из нас не прав, когда Господь для нового творенья смешает с глиной контуры держав? 1979

Прихожанин

Когда ты в достопамятное лето бежал до храма полторы версты и, отрясая пепел партбилета, учился верно складывать персты, представил я пришествие ислама, когда, от пепла нового чумаз, ты опрометью выскочишь из храма, прикидывая, как творить намаз. 2004

«Встаёт освобождённое дерьмо…»

Встаёт освобождённое дерьмо над Родиной моей девятым валом, смывая монументы и дома. Теперь уже, конечно, всё равно, но чем, скажите, жизнь плоха была вам в стране порабощенного дерьма? 1992

Вольнодумец

Ты за непрочными дверьми отважно спрашивал: «А на фиг мы?» Но, раз ни ссылки, ни анафемы, — хотя бы водочки прими. Эпоха нынче такова, что за язвительные вольности уже не шлют в глухие волости, зато закусочка-то — а? 2004

«Сменили строй — как имя-отчество…»

Сменили строй — как имя-отчество, а изменились ненамного: тогда — обожествляли общество, теперь — обобществляем Бога. 2002

Неудачник

Сорок лет я прожил сдуру этаким манером: собирай макулатуру юным пионером, на субботники вылазий летом и зимою, никаких внебрачных связей — спи с одной женою. «Ни единого прогула!» «Всё преодолеем!» Чтоб тебя перевернуло вместе с мавзолеем! 1993

Защитник

Ты принимаешь новую присягу. Невольный трепет жил. Трёхцветному служи отныне стягу, как красному служил. Поверя в седовласого мессию и в святость новых уз, ты точно так же сбережёшь Россию, как уберёг Союз. 1996

«Было чувство пустоты…»

Было чувство пустоты, были разные мытарства, но зато, казалось, ты чем-то лучше государства. А теперь твердишь одно, пониманьем убиваем: «Мы не хуже, чем оно, обуваем, убиваем…» 2003

«Как вышибают клин?..»

Как вышибают клин? Путём иного клина. А руку моют чем? Как правило, рукой. Когда во всех полках исчезла дисциплина, в святых церквах процвёл порядок — и какой! Вы думаете, зря вощёные полы там? Вы думаете, зря поются тропари? Плох тот митрополит, что не был замполитом! И плох тот замполит, что не митрополит! 1995