Бал был бел - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 29

29

Шизофреническая

Не постигну, чёрт возьми, я, глядя на иных: у меня шизофрения или же у них? Вот во храме, будто равный, свечку запалит самый главный православный — в прошлом замполит. Залупился и сияет светочем идей самый главный россиянин — в прошлом иудей. О крутых дегенератах издаёт роман самый главный литератор — в прошлом графоман. Но гляжу: спокойны лица, в норме бытиё. Чье ж сознание двоится? Стало быть, моё. Господа, не надо денег, вам за так поёт самый главный шизофреник — в прошлом идиот. 1995

Пролетарский романс

Буржуи идут в ресторан, колыша неправедным пузом, а я, пролетарий всех стран, что были Советским Союзом, то стыд прикрываю, то срам. Ликует нетрезвый тиран, Отечество движется юзом, а я, пролетарий всех стран, что были Советским Союзом, гляжу, кто идёт в ресторан… А мне бы фургон-ветеран с каким-нибудь взрывчатым грузом — и я, пролетарий всех стран, что были Советским Союзом, не глядя пойду на таран. Такой будет «Но пасаран!» — осколки уйдут к гагаузам[31]. Но я, пролетарий всех стран, что были Советским Союзом, нарочно восстану из ран! Но где тот фургон-ветеран?.. 1996

Конспиративная

(вполголоса, с оглядкой на стены)

По военной дороге загрохочет в итоге что ни век повторяемый год — и, с народом едины, станут дыбом седины у виновника наших невзгод! Возле волжского плёса приржавели колёса в сорняках, заплетённых плетнём. Мы в преддверии драки сцепим старые траки, в бензобаки соляру плеснём. Грохотать нашим танкам по коммерческим банкам и по биржам греметь сырьевым, где сидят, по идее, иудеи-злодеи: Киллер, Дилер и местный Рувим. Поползут через пашни орудийные башни на столицу в тумане слепом. Трабабахнем, шарахнем, сверху молотом жахнем и дорежем колхозным серпом! 1996

Параноидальная

Жил сказочник с печальным абрисом, истории плести мастак. Ах, Андерсен, мой милый Андерсен, прости противного, но всё не так. У сказочки не та концовочка: мерещится, чуть задремлю, что девочка Шестидюймовочка уже шарахнула — да по Кремлю! Ах, Андерсен, мой милый Андерсен, что пёрышком скрипел стальным! Ты, видимо, ошибся адресом, калибром, имечком и остальным. У сказочки не та концовочка: мерещится, чуть задремлю, что девочка Шестидюймовочка уже шарахнула — да по Кремлю! Печален ты, хотя и радостен, утеха ты моей души, но, Андерсен, мой милый Андерсен, прошу по-доброму, перепиши! У сказочки не та концовочка: мерещится, чуть задремлю, что девочка Шестидюймовочка уже шарахнула — да по Кремлю! 1994–2005

Вневременное

Memento!

Ползёт по отмели рачок в Карибском море. Memento mori, дурачок, memento mori! Ты волосок нашёл в борще. Какое горе! Не тронь жену, и вообще memento mori! Кругом на улицах менты и монументы. Жестоки рты. Безумен ты. Окстись! Memento! Кругом долги и жизни нет — одни моменты. Забудь про жизнь. Лови момент. Шепни: «Memento!» 1981

«Где-то храмы ветхие…»

Где-то храмы ветхие, Мехико, Калькутта… «Всё. Слезай-приехали», — говорит кондуктор. Рельсы в сизом инее. Серенькая проза. Остановка имени Миши Берлиоза. 1980

«А было прекрасное утро…»

А было прекрасное утро — лучистое, в полнебосклона. И город был зеленью убран, и розовы были колонны. Смеялся торговец, везущий на рынок заморскую утварь. И тихо курился Везувий в то давнее-давнее утро. 1980