Стихи - Петровых Мария Сергеевна - Страница 83

83

Что помнится? Торцовая Тверская, У Иверской мерцанье свечек ярых, Садовое кольцо — кольцо бульваров, Как быстро сгинуло твое величье, Как быстро изменила ты обличье, Полвека — малый срок Не зная, не любя, Калечили тебя, Москва родная, Увечили тебя. Вдыхая жадно пыль твоих развалин, Как, вероятно, был доволен Сталин, Что нет Москвы Я в ранней юности еще застала Следы былых веков. Их поубавилось, но было много, И колокольный звон Еще звучал, хоть глухо и убого, Почти не запрещен. На Якиманке он звучал по-царски, Весь воздух серебря. Езжал на Якиманку Луначарский Послушать звонаря. Он был от Станиславского, из МХАТа, И очень знаменит. Глубокий, переливчатый, богатый, Тот звон в ушах стоит. То новой власти было лишь начало — Девятая весна. Давным-давно та церковь замолчала, Быть может, снесена.

. . .

Стала я часто сердиться, — это плохо. Впрочем, всегда ли плохо? Перечитываю Петра 1-го. Как все это давно было: II МХАТ, моя жизнь — этим спектаклем.

Влюбленность в Петра — Готовцева.

А сердилась я с утра, вспоминая, как в конце 40-ых годов N. блудил с версией о том, что Петр был сыном грузинского царевича, и невнятно ссылался на покойного Толстого. М. б., Толстой и грешил, возможно, и он был не безупречен в смысле подхалимажа? Очень возможно, судя по некоторым записям. Но — не знаю. N. явно рассчитывал, что его болтовня станет известной. Ужасно бессовестный тип. Впрочем — нет, не бессовестный, совесть есть — но он непрерывно ее продает и от этого терзается, т. е. раньше терзался, теперь — не знаю как.

Я правильно сержусь на него. Конъюнктурщик, карьерист. Я в сумерках иду по улице шумящей. Мне с неба на плечо садится стрекоза. Откуда ты взялась?.. Как залетела ты из чащи? . . . Нежданная моя, внезапная краса! . . . Смилуйся, Господи! Мукой любою Ты мне воздай за позор многолетний. Боже, дозволь мне предстать пред тобою С чистою совестью в час мой последний.

Смысл жизни не в благоденствии, а в развитии души.

Если бы я смогла написать статью о поэзии Пастернака — я бы эту статью так и назвала: «Всесильный бог деталей».

Я счастливее многих Я мертвых не забываю Сердце мое — кладбище без конца и без края. Я не лучше других, не чище Я только богаче Я думаю об умерших Как-то иначе. Для меня они не умерли Не говорю в прошедшем времени Я никого не забыла Не говорю — любила А говорю — люблю. О ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ РАБОТЕ АННЫ АХМАТОВОЙ.

<…> И в этом деле, как и во всем, — доверие Анны Андреевны я воспринимала как большую оказанную мне честь.

Анна Андреевна иногда советовалась со мной по поводу переводов. Мне хотелось, чтоб Анна Андреевна освободилась от излишнего буквализма, который иногда ее сковывал. Тут, я думаю, сказалось влияние Георгия Аркадьевича Шенгели — Анна Андреевна с мнением Шенгели считалась. <…>…в его переводах — мучительная скованность, стремление запихать в строку весь авторский текст за счет русского языка, за счет свободного дыхания, свободной интонации. <…>

Не знаю, помогла ли я хоть сколько-нибудь Ахматовой. Думаю, что она сама, совершенно помимо тирад моих, пришла к убеждению, что надо ради главного поступаться второстепенным, не решающим. По моим наблюдениям, Ан. Ан. переводила легче, естественнее, когда текст ей нравился, и напряженно — когда был далек (а приходилось ей переводить не всегда близкое и нравящееся — надо было жить и помогать сыну). <…>

Подумаешь — старость! Не в старости дело. А в том, чтоб душа… не скудела. Как будто иду впереди и маню Куда? Не пугайся. Ко льду и огню.

Язык Пушкина забыт, в полном небрежении. Что творится с языком русским!

Горько от мыслей моих невеселых. Гибнет язык наш, и всем — все равно. Время прошедшее в женских глаголах Так отвратительно искажено. Слышу повсюду: «я взяла», «я брала», Нет, говорите «взяла» и «брала». (От унижения сердце устало!) Нет, не «пережила» — «пережила». Девы, не жалуйтесь: «Он мне не звонит», Жалуйтесь, девы: «Он мне не звонит!» Русский язык наш отвержен, не понят, Русскими русский язык позабыт! Да не в глаголах одних только дело, Дело-то в том, чтобы сердце болело, Чтоб восставал оскорбленный наш слух Не у одних только русских старух… . . Русский язык, тот «великий, могучий», Побереги его, друг мой, не мучай…

. .

Анна Ахматова — умница. «Читая Фета — нельзя определить, при каком императоре написаны эти стихи».

…Есть художники, для которых русский язык и дыхание — воздух — и предмет страсти. Такими были Пастернак и Цветаева. Для Ахматовой русский язык был воздухом, дыханием и никогда не был предметом страсти. Она не знала сладострастия слова. Она иногда делала в языке ошибки. К предполагаемой реформе Виноградова и Реформатского отнеслась совсем равнодушно: они ученые, им лучше знать. Того, что Виноградов академик, уже было достаточно. Ученые чины и звания ее парализовали. Слава Богу, она ценила речь Бориса Леонидовича, восхищалась и Ардовым, его действительно отличным московским говорком.

Вы горя пожелали мне, А счастье на меня обвалом, Невероятным, небывалым, Не грезившимся и во сне. Вы горя пожелали мне, Чтобы душа моя очнулась, Чтоб снова к жизни я вернулась, Не стыла в мертвой тишине. И продолжалось так полгода. И эта явь была как сон. И голос тот, что телефон Донес мне, был он как свобода Для смертника. Он мне вернул Так просто и непостижимо Театра восхищенный гул. Тебя — и в гриме, и без грима, И вдохновение твое, И то, что был ты гениален, И то, что бред и забытье, Вся жизнь моя среди развалин Минувшего. Твой голос был По-прежнему широк и молод И многозвучных полон сил, Не поврежден и не расколот. Что скрыто от меня самой, В чем я себе не признавалась, Вдруг ожило и вдруг сказалось Сознаньем истины прямой. О как я счастлива была…