Стихотворения. Поэмы. Проза - Случевский Константин Константинович - Страница 3

3

В больнице всех скорбящих

Еще один усталый ум погас… Бедняк играет глупыми словами… Смеется!.. Это он осмеивает нас, Как в дни былые был осмеян нами. Слеза мирская в людях велика! Велик и смех… Безумные плодятся… О, берегитесь вы, кому так жизнь легка, Чтобы с безумцем вам не побрататься! Чтоб тот же мрак не опустился в вас; Он ближе к нам, чем кажется порою… Да кто ж, поистине, скажите, кто из нас За долгий срок не потемнел душою?

Lux Aeterna[1]

Когда свет месяца бесстрастно озаряет Заснувший ночью мир и все, что в нем живет, Порою кажется, что свет тот проникает К нам, в отошедший мир, как под могильный свод. И мнится при луне, что мир наш — мир загробный, Что где-то, до того, когда-то жили мы, Что мы — не мы, послед других существ, подобный Жильцам безвыходной, таинственной тюрьмы. И мы снуем по ней какими-то тенями, Чужды грядущему и прошлое забыв, В дремоте тягостной, охваченные снами, Не жизнь, но право жить как будто сохранив…

В Киеве ночью

Спит пращур городов! А я с горы высокой Смотрю на очерки блестящих куполов, Стремящихся к звездам над уровнем домов, Под сенью темною, лазурной и стоокой. И Днепр уносится… Его не слышу я, За далью не шумит блестящая струя. О нет! Не месяц здесь живой красе причина! Когда бы волю дать серебряным лучам Скользить в безбрежности по темным небесам, Ты не явилась бы, чудесная картина, И разбежались бы безмолвные лучи, Чтоб сгинуть, потонуть в неведомой ночи. Но там, где им в пути на землю пасть случилось, Чтобы светить на то, что в тягостной борьбе, Так или иначе, наперекор судьбе, Бог ведает зачем, составилось, сложилось — Иное тем лучам значение иметь: В них мысль затеплилась! Ей пламенем гореть! Суть в созданном людьми, их тяжкими трудами, В каменьях, не в лучах, играющих на них, Суть в исчезанье сил, когда-то столь живых. Сил, возникающих и гибнущих волнами, — А кроткий месяц тут, конечно, ни при чем С его бессмысленным серебряным лучом.

На публичном чтении

Когда великий ум в час смерти погасает, Он за собою вслед потомству оставляет, Помимо всяких дел, еще и облик свой, Каким он в жизни стал за долгою борьбой., И вот к нему тогда радетели подходят И, уверяя всех, что память мертвых чтут, В душе погаснувшей с фонариками бродят, По сокровеннейшим мечтам ее снуют, — В догадках, вымыслах и выводах мудреных Кощунствуют при всех и, на правах ученых, В любезном чаянье различных благостынь Немытою рукой касаются святынь…

«Я задумался и — одинок остался…»

Я задумался и — одинок остался; Полюбил и — жизнь великой степью стала; Дружбу я узнал и — пламя степь спалило; Плакал я и — василиски нарождались. Стал молиться я — пошли по степи тени; Стал надеяться и — свет небес погаснул; Проклял я — застыло сердце в страхе; Я заснул — но не нашел во сне покоя… Усомнился я — заря зажглась на небе, Звучный ключ пробился где-то животворный, И по степи, неподвижной и алкавшей, Поросль новая в цветах зазеленела…

Будущим могиканам

Да, мы, смирясь, молчим… в конце концов — бесспорно!.. Юродствующий век проходит над землей, Он развивает ум старательно, упорно И надсмехается над чувством и душой. Ну, что ж? Положим так, что вовсе не позорно Молчать сознательно, но заодно с толпой; В веселье чувственности сытой и шальной Засмеивать печаль и шествовать покорно! Толпа всегда толпа! В толпе себя не видно; В могилу заодно сойти с ней не обидно; Но каково-то тем, кому судьба — стареть И ждать, как подрастут иные поколенья И окружат собой их, ждущих отпущенья, Последних могикан, забывших умереть!

«Кто вам сказал, что ровно половина…»

Кто вам сказал, что ровно половина Земли, та именно, что в ночь погружена, Где темнота царит, где звезды светят зримо, Вся отдана успокоенью сна? Бессонных множество! Смеясь или кляня, Они проводят в ночь живую ярость дня! Кто вам сказал, что ровно половина Земли вертящейся объята светлым днем? А все образчики классической дремоты, Умов, охваченных каким-то столбняком? Нет! Полон день земли, в котором бьемся мы, Духовной полночью, смущающей умы.

«Где только крик какой раздастся иль стенанье…»

Где только крик какой раздастся иль стенанье — Не все ли то равно: родной или чужой — Туда влечет меня неясное призванье Быть утешителем, товарищем, слугой! Там ищут помощи, там нужно утешенье, На пиршестве тоски, на шабаше скорбей, Там страждет человек, один во всем творенье, Кружась сознательно в волнении зыбей! Он делает круги в струях водоворота, Бессильный выбраться из бездны роковой, Без права на столбняк, на глупость идиота И без виновности своей или чужой! Ему дан ум на то, чтоб понимать крушенье, Чтоб обобщать умом печали всех людей И чтоб иметь свое, особенное мненье При виде гибели, чужой или своей!