Стихотворения. Поэмы. Проза - Случевский Константин Константинович - Страница 73

73

3 И счастье их пределов бы не знало, Свершалось в скромной, радостной тиши, Когда бы память в ней не оскорбляла Перерожденной заново души! Чем больше в нем являлось обожанья, Усталый дух был счастлив забытьем, Тем резче в ней, на глубине сознанья, Боролись мысли с прошлым бытием! Она сильней задумываться стала, Но целовала резче, горячей, И что ни день, то краска щек спадала, Но разгорался нервный блеск очей… А он! Ничуть того не замечая, Что перемена в ней произошла, Был рад душой, узнав, что дорогая, Она, она — ребенка зачала! И он считал одну причину только, Что кашель есть, сильнее худоба, И, не тревожась за нее нисколько, Мечтал о том, чтоб дочь дала судьба! И вот, пока ему жилось прекрасно. В ней, как-то вдруг, неумолимо зла, Чахотка горла развилась опасно И в ранний гроб стремительно влекла! Чем ближе смерть к болевшей надвигалась И чем страданья делались сильней, Тем чаще совесть в бедной проявлялась И выдвигала грех прошедших дней. Лицо ее менялось! Проявлялись Черты лица той девочки живой, С которой в детстве часто так смеялись И он, и братья резвою толпой! * * * Пять докторов в дому перебывало, Пять докторов, и все они в очках; И говорят ему: «В ней жизни очень мало, Ей жить недолго и умрет в родах!» Удар был страшен тем, что неожидан. Бедняга вдруг мучительно прозрел! Тоске глубокой головою выдан, — Всем бытием своим осиротел. Зовет она его к своей кровати И говорит: «Мой милый, дорогой! Теперь была бы свадьба очень кстати, Теперь должна я стать твоей женой… Затем, что если бы тебя спросило Мое дитя о матери своей, Ты скажешь, как тебя жена любила От самых ранних, первых в жизни дней. Что до того, как стала я женою, Ты обо мне ни слова не слыхал…» Пришел священник, и его с больною, Как должно быть, законно повенчал. * * * Родилась девочка. Слаба, бескровна! Остатка сил в родах лишилась мать… Она встречала смерть свою любовно, Она устала думать и страдать. То было утром, так часа в четыре… Он, сидя в кресле у кровати, спал… И видел он, что на веселом пире Его незримый кто-то обнимал… Сначала тяжесть грудь ему давила… Палило щеки жаром, а потом Живая свежесть этот жар сменила, Дала покой и усладила сном… Открыл глаза… Жена, как то бывало, Его рукой вкруг шеи обняла… Она, скончавшись, тихо остывала, И разомкнуть объятья не могла… * * * В одном из наших, издавна заштатных, Почти пустых степных монастырей Лежит последний отпрыск прежде знатных И бунтовавших при Петре князей… Последний отпрыск-девушка больная, Отец и мать лежат по сторонам; Гранит, гробницы всех их покрывая, Замшился весь и треснул по углам. Два медальона… В стеклах пестрый глянец И перламутр от времени блестят! Портреты эти делал итальянец; То — мать и дочь! Один и тот же взгляд! И тот же след раздумья над очами, И неземная в лицах красота… И проступают, мнится, образами Под осененьем черного креста…

Тоже нравственность

Ф.В. Вишневскому

Вот в Англии, в стране благоприличии, Где по преданиям зевают и едят, Где так и кажется, что свист и говор птичий, И речи спикеров, и пискотня щенят Идут по правилам. Где без больших различий Желудки самые по хартии бурлят, — Вот что случилось раз с прелестнейшей миледи, С известной в оны дни дюшессой Монгомеди! Совсем красавица, счастливая дюшесса Во цвете юности осталась вдруг вдовой! Ей с окончанием старинного процесса, Полвека длившегося с мужниной родней, Как своевременно о том кричала пресса, Достался капитал чудовищно большой: В центральной Индии права большого сбора, Леса в Австралии и копи Лабрадора! Таких больших богатств и нет на континенте! Такой красавицы бог дважды не творил! С ней встретясь как-то раз случайно в Агригенте, Король Неаполя — тогда покойник жил, — Как был одет-в штанах, в плюмаже, в яркой ленте, — Узрев, разинул рот, бессмысленно застыл, И с самой той поры — об этом слух остался — Тот королевский рот совсем не закрывался! Дюшесса в Англии была высоко чтима. Аристократка вся, от головы до пят, Самой Викторией от детских лет любима, С другими знатными совсем незауряд, За ум свой и за такт, за блеск превозносима! Сиял спокойствием ее лазурный взгляд, И, как о рыцарше без страха и упрека, Шла слава о вдове широко и далеко! И возгордилися все предки Монгомеди, В гробницах каменных покоясь под землей, Такой прелестнейшей и нравственной миледи, Явившейся на свет от крови им родной! Французский двор тех дней, ближайшие соседи, Мог позавидовать красавице такой — Созданью грации, преданий, этикета И ренты трех частей платившего ей света! Дюшесса это всё, конечно, понимала, И, как поведает об этом наш рассказ, Себе не только то порою позволяла, Что не шокировало самых строгих глаз, — Но также многое, что в службе идеала В британском обществе, почти как и у нас, Не допускается, считаясь неприличным, Пригодным челяди, лакеям и фабричным. И стали говорить тихонько и секретно, Кой где, украдкою и в откровенный час, Что герцогине той понравился заметно Красавец писаный, певец, известный бас, Что чувство это в ней совсем не безответно, Но ловко спрятано от посторонних глаз; Что года два назад в Помпее повстречались, И что от той поры совсем не расставались. Тот бас — красавцем был, и рослый, и могучий, И в полном цвете лет, и в силе мастерства! А голос бархатный, как бы песок зыбучий, Был мягок и глубок! Когда он пел — слова Осиливать могли оркестр и хор трескучий; И чудно на плечах торчала голова, Когда красивый рот пускал свою октаву! И вправду он умел пускать ее на славу. Бас в оперу попал, как говорят, от плуга! Но был он не глупцом, со сметливым умом, Он скоро в обществе отборнейшего круга Сумел не погрешать решительно ни в чем! Совсем без ухарства, но также без испуга Являлся он в любой, хоть в королевский, дом, И скоро он прослыл по всем своим манерам Вполне законченным, отменным кавалером. С такими деньгами, какие части света, По дням, по месяцам, а чаще по третям, К миледи птичками слетались, — слабость эта Ее к басистому кумиру многих дам Была, как песенка удачная, запета, Неслась, как лодочка по шелковым волнам, И обеспеченно, и вовсе неопасно, От всех припрятана, но очень, очень ясно… Она устроилась удачно и толково: Имела в Лондоне различных пять квартир. Все в полной роскоши отделаны ab ovo[6], Одна красивей всех: до мелочей — Empire[7]! Всё было в них всегда принять ее готово, Царили в них во всех спокойствие и мир! И там она себя служенью посвящала Совсем обычного, другого идеала… Хитрее всех других была одна квартира: В нее вел узкий ход из церкви, и туда, Из области молитв, смирения и мира, Легко было пройти, укрыться без следа! Пастор был умницей, не признавал кумира, Но был со слабостью к мирянам иногда! Он был с дюшессою вполне, вполне любезен И милостив к греху, да и семье полезен! И с той же целию высокой герцогиня Облюбовала вдов и нищенских детей! Благотворительность, как некая святыня, — Так утверждали все — была по сердцу ей! Своих обязанностей верная рабыня, И в тусклом свете дня, и в темноте ночей, Она по сиротам и вдовам разъезжала И в эти именно объезды исчезала… И шло прекрасно всё! Миледи оставалась Непогрешимою, везде во всем вольна! Она всегда, везде, повсюду принималась И — уважением людей окружена — Всегда величественно, кротко улыбалась, Всегда бестрепетна, сознательно пышна, И — как бы раут ни был горд, богат и знатен — Без Монгомеди был он пуст и непонятен. Ей много делалось повсюду снисхожденья, От всех и вся, с различнейших сторон! Так, если только ей пошлется приглашенье На бал — тогда и бас туда же приглашен! Конечно, как артист, не более, для пенья, За что умел взимать большие куши он… Держа себя всегда с совсем отменным тактом, Он с ней не говорил ни слова по антрактам! И всё бы это так, конечно, долго длилось, Когда б не странный вдруг у женщины каприз! К поступку дикому миледи устремилась! Она поставила вдруг головою вниз Все, все приличия… Ужасное случилось! Она потребовала от него женись! Конечно, мощный бас за это ухватился И где-то в Швабии, действительно, женился… Увы, преступницей явилась Монгомеди! Вернулась в Лондон с мужем; стали жить… Куда! Не принимают больше славную миледи Ни двор, ни прочие большие господа… Добро: нашлись у них хорошие соседи — Париж! Поехали, чтоб там вкушать плода От утвердившихся законно отношений… О факте можно быть весьма различных мнений!