Стихотворения. Избранная проза - Савин Иван Иванович - Страница 4

4

«Когда палящий день остынет…»

Когда палящий день остынет И солнце упадет на дно, Когда с ночного неба хлынет Густое лунное вино, Я выйду к морю полночь встретить, Бродить у смуглых берегов, Береговые камни метить Иероглифами стихов. Маяк над городом усталым Откроет круглые глаза, Зеленый свет сбежит по скалам, Как изумрудная слеза. И брызнет полночь синей тишью. И заструится млечный мост… Я сердце маленькое вышью Большими крестиками звезд. И, опьяненный бредом лунным, Ее сиреневым вином, Ударю по забытым струнам Забытым сердцем, как смычком… 1924

«Поток грохочущих событий…»

Поток грохочущих событий. Мятежноносная руда Обуглит памятные нити, Соединявшие года. И всё в улыбке прожитое, Надежд и песен хоровод В недосягаемом покое Невозвратимо отцветет. Из книги памяти ненужной Пустые выпадут листы, Но никогда, ни в буре вьюжной, Ни в зное, не увянешь ты. Изгиб бровей бессмертно-четкий, В тени ресниц зеленый жар, Твоей лукавящей походки Незабываемый угар… 1924

«У царских врат икона странная …»

У царских врат икона странная — Глаза совсем твои. До тёмных плит резьба чеканная, Литые соловьи. Я к соловьиному подножию С мольбой не припаду. Похожая на Матерь Божию, Ты всё равно в аду. Монах согбенный начал исповедь. Ему, как брату брат, В грехе покаюсь. Грех мой близко ведь, Ведь ты — у царских врат… Одной тебе служил я с младости, И вот, в чужой стране, Твой образ всех Скорбящих Радости Я полюбил вдвойне. Ты не любила, ты лукавила. Ты захлебнулась тьмой… Глазам твоим свечу поставила Монашенка с сумой. Сменив калику перехожую, У царских врат стою. Христос, прости её, похожую На Мать Твою! 1925

На Сайме

Чего здесь больше, капель или игл? Озерных брызг или сосновых хлопьев? Столетний бор, как стомачтовый бриг, Вонзился в небо тысячами кольев. Сбегают тени стрельчатой грядой На кудри волн по каменистым склонам, А лунный жар над розовой водой Приколот одуванчиком зеленым. Прозрачно дно. Озерные поля Расшиты желтыми шелками лилий. Глухой рыбак мурлычет у руля Про девушку, которую убили. В ночную воду весла уронив, Дремлю я, сердце уронив в былое. Плывет, весь в черном бархате, залив И все в огнях кольцо береговое. Проснулся ветер, вынырнув из трав, Над стаей туч взмахнул крылом незримым… И лунный одуванчик, задрожав, Рассыпался зеленоватым дымом. 1925

«Ты брошен тоже, ты поймёшь…»

Ты брошен тоже, ты поймёшь, В дурманы вглядываясь строже, Что счастье, если и не ложь, — На ложь мучительно похоже. Тот, первый, кто вином любви Уста раскрывшиеся нежил, Не слеп от нынешней крови И в нашей брошенности не жил. Тот, первый, в райском терему Лаская кроткую подругу, Не шёл в хохочущую тьму По кем-то проклятому кругу. А мы идём. Над нами взгляд Безумия зажжён высоко. И каплет самый чёрный яд Из окровавленного ока. Что сердца лёгкая игра Тяжёлому земному телу? Быть может, уж давно пора Мечту приговорить к расстрелу. А мы в безлюдье , в стужу, в дым Несём затравленность обетов, Мы, как Евангелие, чтим Бред сумасшедших и поэтов. И, вслушиваясь в злую ложь, Горим, с неоспоримым споря… Ты брошен тоже, ты поймёшь, Что счастье выдумано с горя. 1924

«Пели над окнами клёны…»

Пели над окнами клёны. Ночь отгорала. Струясь По полу, сгустком зелёным Лунная кровь запеклась. Ночь отгорала. В гостиной Не зажигали огней. Зло говорили и длинно О прожитом и о ней. Кто-то, чуть видимый в кресле, Долгий закончил рассказ Мудростью: «Женщина, если Любит, то любит не вас». Падали розовым градом Искры пяти папирос. Кто-то, смеявшийся рядом, Бросил мне горький вопрос: «Вы разве счастливы? Разве Ваша любовь не в пыли?» Снова к сочащейся язве Душу мою поднесли. Я улыбнулся спокойно, Я не ответил ему, — Ибо роптать недостойно Мне, без конца твоему. 1925