Неугасимое пламя - Линк Гейл - Страница 17

До Рождества оставалось всего несколько дней. Она принимала деятельное участие в украшении дома и пришла в полный восторг от резных ясель, символизировавших те, в которых лежал младенец Христос. На следующий день она должна была вернуться в Новый Орлеан и провести праздники с родителями, и страстно желала, чтобы Мэтью был здесь и она могла вручить ему рождественский подарок. Завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный атласной ленточкой красного цвета, он дожидался своего часа в углу комнаты.

Рэчел встала из-за письменного стола и направилась в угол, где находился подарок. Это была картина, написанная по ее заказу и изображавшая жеребца Мэтью — Симарона. Она улыбнулась, вспомнив, как отнесся огромный рыжий жеребец к появлению художника. Словно понимая, в чем дело, животное позировало с грацией опытного натурщика и близко не подпускало ни одну из лошадей в загоне. Когда же дело было сделано, жеребец с жадностью набросился на припасенные Рэчел лакомства. «Не слишком вежливо с его стороны, но пришлось простить — результат того стоил», — с улыбкой подумала Рэчел.

Ночной воздух был прохладным. Его дуновение приподнимало белые муслиновые занавески на застекленной двери, выходившей в галерею.

Спать Рэчел не хотелось и, отодвинув занавеску, она вышла из комнаты. Она была в домашних туфлях, и шаги ее, когда она пересекала галерею, были совершенно бесшумными. Подойдя к перилам, она остановилась и глубоко вдохнула свежий воздух. Ветерок слегка надувал ее плащ, наброшенный прямо поверх ночной сорочки и нижней юбки, шевелил распущенные волосы, спадавшие до самой талии. Здесь, на плантации, она особенно любила именно это время суток. Вокруг царил покой, наполненный какими-то особыми и уже хорошо ей знакомыми звуками и запахами ночи. Ничего общего с ночью в городе!

Сквозь деревья она различила свет в гарсоньерке. Это могло значить только одно — Мэтью вернулся.

Ей страстно захотелось помчаться туда, только лишь убедиться, что он цел и невредим. Она впилась взором в маленький домик, мечтая, чтобы он подошел к окну и выглянул наружу. Увидеть его силуэт в окне — больше ей ничего не надо.

И тут в окне второго этажа она вдруг увидела его фигуру. Рэчел замахала рукой в надежде, что он заметит ее.

Время, которое она простояла так, ожидая его реакции, показалось ей вечностью. Но поскольку минуты шли и никто не появлялся, она решила, что сейчас слишком темно, чтобы он мог ее заметить, и что ей следовало бы наконец лечь в постель.

Тем не менее она продолжала стоять неподвижно, не в силах отвести глаз от маленького домика на другой стороне лужайки.

Постепенно огни в гарсоньерке один за другим погасли, и ее очертания исчезли в сгустившейся темноте.

До сознания Рэчел тем временем дошло, что ее бодрствование не приведет к желанным результатам, и она вернулась к себе, грустя, что ей не удалось увидеть Мэтью. Нет сомнения, что он слишком измучен и будет не в состоянии подняться до того, как она уедет.

Со вздохом Рэчел поднесла пальцы к губам и послала воздушный поцелуй в сторону его домика:

— Спокойной ночи, любовь моя, и да хранит тебя Господь!

Она вернулась к себе и притушила все лампы, кроме одной, стоявшей на ночном столике. Она медленно сняла плащ и повесила его обратно в шкаф, где находились ее домашние и выходные платья. В комоде, стоявшем у противоположной стены, хранилось нижнее белье и ночные принадлежности. И шкаф и комод были сделаны из кедра, и приятный запах кедровой древесины ощущался всякий раз, как открывался ящик или дверца.

Она еще держалась за медную ручку шкафа, когда низкий, с хрипотцой голос позади нее тихо позвал ее по имени: «Рэчел!»

Она в изумлении обернулась и увидела Мэтью, стоявшего на пороге ее комнаты. Он стал медленно приближаться к ней, а она смотрела на него во все глаза. Сегодня Мэтью не походил на безупречно одетого, выбритого и причесанного джентльмена, каким он был всегда. Он был без сюртука. Щеки и подбородок поросли темной щетиной, не первой свежести рубашка была расстегнута, позволяя видеть завитки черных волос на груди, один рукав был закатан, и руку охватывала крепкая белая повязка.

Забыв обо всем, Рэчел мгновенно преодолела разделявшее их пространство.

— Мэтью! — воскликнула она, падая в его объятия.

Его руки сомкнулись вокруг Рэчел, и что было силы он прижал ее к себе. Он вдыхал сладкий запах ее волос, тонкий аромат ее любимых духов. Какое наслаждение ощущать тепло ее тела сквозь тонкую ткань сорочки!

— Я видел, что ты стояла там, на галерее, — сказал он, погружая руку в волну ее золотистых волос, поглаживая их, собирая в горсть. — Я долго колебался, прежде чем прийти к тебе в столь поздний час, — добавил он и отодвинулся на несколько сантиметров, наклоняя голову, чтобы взглянуть ей в лицо. — Я знаю, что не должен находиться здесь, у тебя в комнате. Но, Боже мой, — простонал он, — я не мог иначе. Словно какой-то голос звал, нет, просил меня прийти сюда.

— Это была я, — застенчиво сказала Рэчел, и лицо ее озарилось ясной улыбкой.

— Ты манила меня, словно ангел, сулящий райское блаженство, — продолжал он, — и я не мог устоять.

Одной рукой Мэтью взял ее подбородок, приподнял ее лицо и прильнул губами к трепещущему рту.

Рэчел сразу уступила натиску этих жадных губ, ответив на его поцелуй. Он целовал ее с какой-то дикой страстью, отняв у нее все силы к сопротивлению. Голова у Рэчел закружилась, она погрузилась в бездну чувственного наслаждения. Ее губы с готовностью раскрылись, и язык Мэтью беспрепятственно погрузился в ее рот. Его язык ласкал и дразнил, а она стремилась повторить малейшее его движение, теряя рассудок от ощущений, вызываемых этим необыкновенным поцелуем.

Прижимаясь к Мэтью, Рэчел чувствовала, как напряжено его сильное тело. Ее собственное тело ответило незамедлительно: прикоснувшись к его груди, соски ее под тонким батистом затвердели, а всю ее окутала сладостная истома, и она едва не лишилась чувств.

Прервав поцелуй, Мэтью подхватил ее на руки.

— Твоя рука… — пролепетала Рэчел, пока он нес ее к низкой кушетке красного дерева, стоявшей рядом с ее постелью. Эта кушетка, называвшаяся в семье lit d'accouchement[21] и использовавшаяся во время родов, должна была сейчас послужить иной цели.

— Плевать на мою руку, — буркнул он, осторожно укладывая ее на пуховый матрац и опускаясь следом за ней.

Он был так близко, что Рэчел могла различить каждую черточку, каждую морщинку вокруг его глаз. Он не сводил с нее взгляда, горящего таким огнем, что ей пришлось отвести глаза, пока он устраивался рядом с ней. Кушетка была слишком короткой для того, чтобы человек его роста мог вытянуться на ней, и Мэтью вынужден был расположиться полулежа.

Рэчел лежала, с трепетом ожидая, что последует дальше. Сердце ее отчаянно колотилось, дыхание было прерывистым, грудь бурно вздымалась.

Долго ждать ей не пришлось. Загорелая рука, смуглоту которой особенно подчеркивала белая повязка, скользнула к ее шее. Пальцы нашли место, где бился пульс, и через мгновение он прижался к этому месту губами.

Вся трепеща от волнения и удовольствия, Рэчел тем не менее успела спросить:

— Как ты поранил руку?

— Несчастный случай, — пробормотал он небрежно. — Ничего страшного.

Взгляд Мэтью оторвался от лица Рэчел и переместился на ее волнующуюся грудь. За взглядом последовала его рука, и длинные тонкие пальцы принялись гладить и ласкать ее.

Когда он забрал в ладони ее полные груди, Рэчел с упоенным вздохом закрыла глаза. Где-то внутри ее тела словно заполыхало пламя.

Она почувствовала, как влажный кончик его языка коснулся тонкого батиста, обтянувшего ее напрягшийся сосок, и снова открыла глаза. Острое наслаждение словно ножом пронзило Рэчел, из ее горла вырвались нечленораздельные хриплые звуки. Прикосновения Мэтью воспламеняли ее, заставляя все ее тело сотрясаться словно под воздействием электрического тока.

21

Родильная кровать (фр.)