Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 108

Огромные, куда выше судовой мачты, деревья стояли плотной стеной и, как по команде, покачивали широкими листьями. Их кроны напоминали опахала. Дети даже почувствовали, как повеяло прохладой. А Лена Александрова была уверена в другом: пальмы-великаны кланяются пароходу. Ах, чего бы ни отдала Леночка, только бы взобраться на верхушку и сорвать орех. Он большой, как человеческая голова. А внутри, она уже пробовала, вкусная жидкость — будто кто-то смешал молоко и фруктовый сок.

К Бальбоа пароход подошел уже к вечеру. Не прошло и десяти минут, как на борт поднялись два человека. Один из них, высокий и сдержанный, оказался лоцманом. Молча поклонившись, он поднялся еще выше, в распоряжение капитана.

Другой остался среди детей и воспитателей. Он поворачивался из стороны в сторону, с интересом всматриваясь в лица маленьких пассажиров. А им было интересно узнать, кто он — этот мужчина в белом костюме? Небольшого роста, с черными усиками и особенной улыбкой, он кого-то напоминал. И вскоре разнесся слух, что на «Йоми Мару» пожаловал Чарли Чаплин.

— Миссис Кемпбелл! Миссис Кемпбелл! — закричали девочки. — Знали бы вы, кто у нас в гостях.

— И кто же?

— Сам Чарли Чаплин!

— Кто вам сказал?

— Пойдемте, сами увидите!

Незнакомец, между тем, уже успел освоиться в новой для себя обстановке.

— Видите, сколько пароходов на рейде? — сказал он, очертив рукой акваторию порта. — Каждый ждет своей очереди, чтобы войти в канал. Но любой вам ее уступит. Не задумываясь.

«А он ведь и в самом деле похож на актера Чаплина», — подумала Ханна. Но вслух сказала другое:

— Я всегда знала, что моряки — настоящие джентльмены и в любую минуту готовы уступить место женщине или ребенку. Но мы еще не знакомы… Позвольте узнать, кто вы?

— Я капитан порта. И воспользовался своим правом подняться на судно раньше других. На берегу вряд ли удастся поговорить. Вашего прибытия ждет много людей.

— Слышите, дети! К нам пришел капитан порта, — сказала Ханна как можно громче, чтобы рассеять иллюзии и не дать слухам распространиться дальше. Но дети не особенно огорчились. На них нахлынули новые впечатления.

Солнце спускалось к западу. Быстро темнело. «Йоми Мару» с помощью лоцмана вошел в порт и занял приготовленное ему место. Японский боцман с рукой на перевязи наблюдал со стороны, как его матросы швартуют судно.

Двойной свет фонарей — с берега и парохода — освещал стоящую на пирсе группу празднично одетых людей. Эверсол и Каяхара ждали их на палубе. Гостей пришло много. Так что было непонятно — кто есть кто? Но вот вперед выступил дородный мужчина. В одной руке он держал шляпу, в другой — папку.

— Мое имя — Кит Пейн. Я глава фирмы «Пейн и Уордлоу», которая обслуживает «Йоми Мару». Наш деловой разговор впереди. — Он слегка приподнял папку. — Но прежде я хочу представить своих друзей.

Это были служащие канала и мэрии, работники местного отделения Красного Креста и благотворительных организаций. И, конечно, журналисты.

Кит Пейн намеревался произнести соответствующую моменту речь, но ему это не удалось.

— Есть дело, которое не терпит отлагательств, — неожиданно сказала одна из женщин.

— И что же это за дело? — спросил Эверсол.

— Мы привезли пятьдесят галлонов мороженого.

— Вы правы. С этим тянуть нельзя. Миссис Кемпбелл, нужны блюдца и ложечки. Как можно больше. И несколько помощниц.

— Нет-нет! Мы все предусмотрели и привезли одноразовые тарелочки и такие же ложечки из картона.

Дети выстроились в очередь за мороженым. Гости разбрелись по судну кто куда. А Пейн и Эверсол в это время обсуждали свои дела.

— Мистер Эверсол, в своей радиограмме вы просили провести «Йоми Мару» по каналу как можно быстрее.

— Да, верно. Каждый день обходится Красному Кресту в кругленькую сумму.

— Я договорился с грузчиками соседнего дока. Они согласились работать всю ночь и без всякой оплаты. Эти люди не потребовали ни цента. «У нас самих есть дети», — сказали они. Видите на пирсе ящики? В них манго. Это их подарок.

— В Сан-Франциско было то же самое. Незнакомые люди подходили к трапу и, не называя своего имени, оставляли коробки, сумки, мешки…

— Да, вот что еще, мистер Эверсол. Мы заказали грузовики, чтобы познакомить детей с городом.

— Не знаю, что вам ответить. Уже довольно поздно. Завтра — канал, новые впечатления. Наверно, пусть лучше поспят. Впрочем, самых старших я отпущу. Но не с русскими воспитателями, а с нашим американским персоналом. Так надежнее!

Из рассказа Ханны Кемпбелл:

— Когда мы прощались с Райли Алленом в Сан-Франциско, он каждому давал наставления. Мне он сказал:

— Ханна, если колония высадится в Панаме, обещайте, что будете сопровождать старших мальчиков. Не отпускайте их ни на шаг. Вы должны держаться вместе и вместе вернуться на борт.

— Почему же, Райли?

— Я не однажды бывал в Бальбоа. Там множество притонов, куда заманивают молокососов.

— Обещаю, что мой выводок будет всегда при мне, — ответила я ему. Аллен был прав. Мы заходили из кабачка в кабачок и везде видели испанских танцовщиков и женщин, флиртующих с молодыми парнями. Мы тоже включились в этот водоворот и, переходя с места на место, натанцевали целые мили, поедая при этом бесчисленное число сэндвичей.

Со мной рядом были Флоренс Фармер и Стеси Сноу. Они оказались спутниками что надо.

Я взглянула на часы и ахнула. Они показывали уже три часа.

— Мамаша Кемпбелл, — уговаривали меня мальчики, — заберите с собой девочек, а мы придем позднее.

Но я помнила обещание, которое дала Райли, и не уступила. Вернулись мы на пароход уже под утро. Я ужасно устала. Зато мой выводок был цел и невредим.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ПАНАМА: РАДОСТЬ И СКОРБЬ

«…Прошлое нельзя вернуть. Но оно может повториться в воображении. И тогда вас овевает ветерок молодой радости или, наоборот, пронизывает сквозняк скорби».

Эти слова одного из русских писателей, которые привожу по памяти, я невольно вспомнил, слушая Петра Васильевича Александрова. В его рассказе тоже звучали радость и скорбь.

Ровно год нашему знакомству. В Ленинграде снова февраль, самый холодный и самый неуютный месяц. На тротуаре гололед, а промозглый ветер ищет слабое место в твоей одежде, чтобы выдуть остатки тепла, запасенного дома.

Слава богу, мы знаем на Невском ресторанчик, где вежливо откроют дверь, не мешкая проведут к столику, поставят на него хрустальный графинчик хорошей водки (в графинчике она вкуснее, чем в бутылке) и принесут подобающую ей закуску. Например, жаркое с перцем или рыбу, тушенную с хреном. А в придачу нежинские огурчики и пряные рыжики. И серые подогретые булочки, прикрытые серой же холстинкой.

Водка — не только потому, что мы продрогли. Год нашему знакомству! Как не отметить.

За это время мы встречались пять или шесть раз. И каждый раз это был разговор двух мужчин о прожитом и увиденном.

Александрова интересует все, связанное с морем. Узнав, что я работал в китобойных экспедициях, он засыпал меня вопросами… Устройство гарпуна, какой толщины линь, сколько дизелей на китобойце, охотятся ли в штормовую погоду, как долго длится антарктический рейс, каково сидеть в «вороньем гнезде», видел ли я пингвинов и приходилось ли высаживаться на шестой континент…

Потом наступает моя очередь спрашивать. Блестящий инженер, Петр Васильевич рассказывает, как в сталинские времена строились заводы, подземное метро и «Беломорканал», соединивший Волгу с северными морями и стоивший жизни десяткам тысяч людей.

— Это были заключенные — такие же рабы, как и те, что воздвигали древние пирамиды, — говорит он.

Я заметил, что строительство Панамского канала тоже оплачено немалыми жертвами. Тот же каторжный труд. А в придачу — неимоверная жара и малярия.