Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 89

…Пароход остановился, но не стояла работа.

Фармацевт Френк Дельгадо взял на себя неожиданную роль квартирмейстера. Френк поставил мальчиков в длинную линию, и они стали передавать по цепочке накопившийся багаж, перемещая его в нужное место. Занятие это понравилось детям, так как напоминало игру.

Девочки тем временем приводили в порядок спальные места и мыли нижнюю палубу.

Матросы чинили дверные замки и ручки.

Военнопленные были заняты плотницкими работами и устройством туалетов.

В трюме, где расположились малыши, было уж очень мрачно. И старший врач Грегори Эверсол попросил добавить лампочек. Именно этим сейчас занимались судовые электрики.

Некто свыше наблюдал за хлопотами на «Йоми Мару». И решил к ним присоединиться. Там, наверху, тоже вкрутили лампочки. Да еще и вентилятор включили. И ветер начал рвать туман в клочья. Так что появились просветы.

Каяхара поднял глаза к небу, а затем склонил голову. Как тут не помолиться…

Из рассказа Ханны Кемпбелл:

— Один добрый друг, он жил во Владивостоке, пришел на «Йоми Мару», чтобы проводить нас. Осмотрев пароход, он обнаружил, что у нас нет палубных стульев. «Ханна, — сказал он мне, — недавно я купил множество венских стульев. Они очень жесткие, и мне не подходят. Я пришлю их на судно еще до отплытия».

Он сдержал свое слово. И мы были очень довольны.

Наступил последний день. Я спустилась в каюту на несколько минут, чтобы смыть следы прощальных слез и попудрить нос. А затем снова поднялась на палубу. И была потрясена! Что же я увидела? Все двадцать четыре стула были посажены на выступающую часть борта. И на каждом раскачивался высоко над водой мальчик.

«Дети, — сказала я как можно спокойнее, стараясь не напугать их, — спрыгните, пожалуйста, и отнесите стулья туда, где вы их взяли». Они нехотя повиновались.

Ко мне подошел Райли Аллен и спросил: «Что? Уже первые тревоги?» На что я ответила: «Если мы довезем до Сан-Франциско половину этих детей, я буду благодарна Богу!»

Эти юнцы были очень активны. Но само провидение охраняло их. Уже в море, в бурную погоду, мы увидели подростка, балансирующего высоко на снастях. Как и раньше, вместо того чтобы его окликнуть, я заговорила спокойно: «Борис, чего вдруг ты вздумал залезть туда?» И вы знаете, что он мне ответил? «О, я просто хочу посмотреть, какие волны там, дальше. Выше ли они тех, что рядом с пароходом».

Так просто!..

Дождавшись солнца (так шофер, стоя на переезде, нетерпеливо вглядывается в светофор), капитан распорядился: кочегарам поднять пар, а боцману выбрать якорь. Приятно думать, что твой пароход больше не привязан цепью к грунту и отпущен на свободу. И теперь волен двигаться в любом направлении — куда прикажешь.

Каяхара подошел к машинному телеграфу и тут вспомнил свое обещание, которое дал русскому мальчику, хозяину собаки. Он позвонил Райли Аллену, и через несколько минут Аллен и Кузовков стояли рядом с Каяхарой.

Человек придумал немало торжественных ритуалов: положить первый камень в фундамент; перед спуском судна разбить бутылку шампанского; открывая выставку, разрезать ленточку; зажечь олимпийский огонь и так далее. Ничего подобного Феде Кузовкову делать не доводилось. Но когда он взялся за ручку машинного телеграфа, то испытал не менее яркое чувство. Огромный пароход стал разворачиваться и взял курс на выход из Сангарского пролива.

Чуть позже мальчику доверили и штурвал. А затем капитан пригласил его в штурманскую рубку. Там лежало много карт. Одна из них изображала южный берег острова Хоккайдо и то место, где сейчас находился «Йоми Мару». На другой Федя увидел американский берег, до которого им еще плыть и плыть. Остальные карты запомнились мало. Все одинакового бледно-голубого цвета. И представляли собой не что иное, как участки Тихого океана. Только преодолев их, один за другим, пароход соединит оба берега.

Слух о том, что Каяхара доверил Феде Кузовкову управлять пароходом, мгновенно распространился среди колонистов. И Федя стал героем дня. Даже Леня Дейбнер снизошел до тринадцатилетнего мальчишки и стал выспрашивать обо всем, что тот видел, находясь в гостях у капитана.

— Наслушались страшных сказок, начитались всяких статеек, насмотрелись карикатур, — сказал Дейбнер. — Нас приучили видеть в японцах только врагов, хитрых и коварных.

— Выходит, у нас корабль дружбы? — спросил Федя.

— Выходит, так. Два флага. И национальностей не меньше двух десятков. Среди колонистов есть даже перс.

— Откуда перс?

— Петр Первый собрал в нашем городе многие народы. Не только из России.

…Япония все уменьшалась и тускнела, пока не превратилась в синюю полоску, чуть более темную, чем остальная линия горизонта.

Два года назад, когда колонисты ехали на поезде из Петрограда в Миасс, им показали небольшой полосатый столб, разделяющий Европу и Азию. Сейчас же за их спиной осталась и Азия. А через три недели они высадятся в Северной Америке.

В эти минуты сердца колонистов бились сообща, куда сильнее, чем огромный двигатель «Йоми Мару». А неугомонный ветер романтики поднимал в их душах волнение, для которого в шкале баллов нет определения.

Теперь взгляды детей обратились вперед. Перед ребятами предстал Тихий океан, такой же бездонный и бескрайний, как небо. Они уже знали от своего учителя географии и биологии Ильи Френкеля, почему этот океан называют еще и Великим. Он занимает третью часть поверхности нашей планеты. На его площади могут разместиться все земные материки и острова. И еще останется место.

Полковник Американского Красного Креста Аллен и капитан японского судна Каяхара в это время стояли на открытом крыле ходового мостика.

— Так всегда… Оставляешь за спиной самое близкое. А потом скользишь и скользишь, не в силах остановиться, — сказал Каяхара после некоторого молчания.

— Что же это: инерция или призвание? — спросил Аллен, раскуривая трубку.

— Это неизбежность. Я родился на небольшом острове. У островитянина небогатый выбор. Либо ходить от берега до берега, как это делают заключенные в четырех стенах…

— …Либо оттолкнуться от берега?

— Да, именно так. Первым моим судном была лодка. Ее смастерил во дворе нашего дома мой дед — глубокий старик. Он еле передвигался. Но когда склонялся над корпусом лодки, его было не узнать. Помню, как мы ее волочили вдвоем — старик и мальчик. Едва нос лодки коснулся воды, я запрыгнул в нее, даже не подумав о веслах. Такое нетерпение.

— Глядя на вас, в это трудно поверить. Вы — сама невозмутимость.

— С годами мы меняемся. Я рос. Становились больше размеры судов, дольше рейсы и длиннее расстояния. Росли мои должности. И вот я на «Йоми Мару». Это мой остров, мой второй дом… И моя тюрьма…

— Почему же тюрьма?

— Ну, скажем иначе… Добровольное заточение.

— Дорогой капитан, не сгущайте краски. Вы вольная птица. Парите в голубом небе. А вам принадлежит этот океан. От горизонта до горизонта. И даже дальше. Я думаю, моряки — самые свободные люди на свете. Ведь земное притяжение им нипочем. Они его с легкостью преодолевают. Вспомните, с каким восторгом в глазах ушел отсюда русский мальчик. Уверен, вы помогли ему сделать выбор.

— Мне тоже так показалось. Из него получится хороший моряк.

— Неплохо, если бы и остальные мальчишки подержали штурвал.

— Вы хотите, чтобы я подготовил для России морские кадры? Пятнадцать лет назад мы стреляли, отправляли друг друга на дно.

— Лишний раз убеждаюсь, о чем бы ни беседовали мужчины, разговор непременно приводит их к женщинам или политике, — сказал Аллен улыбаясь. А потом добавил серьезно: — Вы воспитаете не только моряков, но и друзей. Ведь Россия и Япония соседи.

Разговор прервал старший помощник.

— Господин капитан, — сказал он взволнованно. — Я не знаю, как поступить.

— Что случилось?

— Вы должны увидеть сами. Спуститесь, пожалуйста, вниз. «Не имеет ли это отношение к детям?» — подумал Аллен и пошел вслед за японцами.