Незаметные - Литтл Бентли - Страница 32

Мы расстались на автостоянке, договорившись встретиться на следующее утро в муниципальном суде Санта-Аны. Филипп сказал, что у него есть план, как сунуть гаечный ключ в механизм американского правосудия, и он хочет сделать небольшой эксперимент для проверки.

Он собирался ехать со Стивом, но вдруг повернулся ко мне.

– Ты с нами поедешь?

– Конечно, – сказал я.

Конечно.

Я убил человека сегодня утром, потом провел весь день с компанией людей, которых от Адама не знал и которые называли себя террористами, и я уже считаю себя одним из них, уже принимаю участие в их действиях, как будто это самая естественная в мире вещь.

– Заеду за тобой в полвосьмого, – сказал Филипп. – Где-нибудь перекусим.

– О'кей.

И я поехал домой.

На следующее утро они заявились в четверть восьмого. Все вместе, и ждали под моей дверью. Я только вылез из душа и одевался, поэтому открыл дверь в джинсах без рубашки. И обрадовался, когда их увидел. Почти всю ночь я провертелся без сна, пытаясь понять, почему я не проявил большей подозрительности, большего любопытства, большего... еще чего-нибудь. Почему я принял террористов на «ура» и пошел с ними в ногу; но, когда я увидел их снова, все эти вопросы и рассуждения стали несущественны. Я был одним из них, и таково было мое ощущение. За всю свою жизнь я никогда не был частью чего-то большего, и приятно было знать, что есть еще такие же точно люди, как я.

И я был рад их видеть до глупости, и я широко ухмыльнулся и пригласил их войти. Все восемь набились в мою пеструю гостиную.

– Ух ты! – сказал Джеймс, любуясь. – Классный интерьер.

Я оглядел свою квартиру его глазами, и впервые за все время с тех пор, как я ее обставил, она показалась классной и мне самому.

Я оделся и причесался, и мы поехали есть в «Макдональдс». На трех машинах. Мы с Джеймсом поехали в «дарте» Филиппа.

Было так, будто мы всегда друг друга знали. Со мной не обращались как с посторонним или новичком, и я себя таковым не чувствовал. Я сразу ассимилировался в группе, и с моими новыми друзьями мне было уютно; это было мое место в жизни.

Даже не с друзьями.

С братьями.

Суд начинался только в девять, но мы приехали раньше, в полдевятого, и Филипп вытащил из багажника большую брезентовую сумку. Мы спросили, что там, но он только улыбнулся и промолчал, и мы пошли за ним в здание и дальше по лестнице в зал суда, где разбирались нарушения правил движения. Там мы сели сзади на места, зарезервированные для подсудимых и публики.

– Что делать будем? – спросил Джеймс.

– Увидишь, – ответил ему Филипп.

Зал стал наполняться нарушителями правил и их семьями. Вышел клерк и прочел список фамилий. В зал вошел бейлиф, за ним судья, и бейлиф представил его как Достопочтенного Судью Селвея. Объявили первое дело, и вышли полисмен и перепуганный до потери пульса негр, сообщивший о себе, что он – водитель такси, и стали обождать подробности выполнения запрещенного поворота.

В обсуждении возникла пауза. И тут Филипп крикнул:

– Судья Селвей – поц!

Судья и остальные работники суда стали оглядывать сиденья. Народу было довольно много но люди расселись по всему залу, а в нашей секции были только мы и какая-то испанская пара.

– А дочка твоя дрочит колбасой! – надрывался Филипп. Ткнув меня в ребра, он подмигнул: – Давай. Скажи чего-нибудь!

– Нас арестуют за неуважение к суду! – шепнул я.

– Они нас не видят. Они забывают, что мы здесь, как только отведут глаза. – Он снова подтолкнул меня под ребра. – Давай, скажи.

Я набрал побольше воздуху:

– Отсоси!

Судья ударил молотком и объявил:

– Хватит!

Он что-то сказал бейлифу, и тот пошел вдоль перил перед нами.

– Гвоздюк! – громко заявил Бастер.

– Хреносос вонючий! – выкрикнул Томми. Судья снова грохнул молотком. Бейлиф смотрел на нас, сквозь нас, мимо нас. Испанская пара стала оглядываться вокруг – откуда шум.

– Гвоздюк! – снова завопил Бастер.

– Говноед! – крикнул я погромче. В моем голосе звучала злость, и в голосах остальных тоже. Я до тех пор не осознавал, что злюсь, но теперь понял. Я злился неимоверно. Злился на судьбу, на весь мир, на все, что сделало меня таким, и годы гнева и унижения вырывались из меня в крике.

– Я твоей сестре в рот нассал, и она еще попросила!

– Жирножопый пидор! – надсаживался Джеймс.

Филипп открыл свою сумку и вынул несколько упаковок яиц.

Я заржал от предвкушаемого удовольствия.

– Давайте быстро, – сказал он, пуская коробки по ряду.

Мы начали бросаться. У бейлифа яйцом сбило шляпу, и тут же еще одно разбилось об его лысину. Судья пригнулся от града обрушившихся на него и на стену яиц. Я пустил одно, стараясь угодить в него, и оно влепило ему точно в грудь; на черной мантии разлетелось желтое пятно. Объявив перерыв, судья спешно скрылся в своей камере.

Почти тут же у нас кончились яйца, и Филипп подобрал сумку и встал.

– О'кей, ребята, пошли.

– Мы же только начали! – обиженно возразил Стив.

– Мы не невидимы, – объяснил Филипп. – Мы только Незаметны. Если посидим здесь еще немного, они нас поймают. Так что давайте отвалим.

Он вышел из зала суда, а мы за ним.

– Гвоздюк! – еще раз крикнул Бастер напоследок.

Я слышал, как орет что-то бейлиф, а потом дверь за нами закрылась.

В крови гулял адреналин, дух воспарял, мы тесной толпой шли через холл, возбужденно переговариваясь, повторяя понравившиеся реплики, придумывая, что еще надо бы сказать, чего мы не сказали вовремя.

– Получилось, – с удивлением произнес Филипп. И повернулся ко мне. – А теперь представь себе, что мы бы так прервали большой процесс. Один из тех, что освещают журналисты. Подумай, какое это о нас объявление. Тогда мы точно в новости попадем.

– А что теперь? – спросил Стив, когда мы вышли из стеклянных дверей здания суда.

Филипп усмехнулся, обнял одной рукой за плечи Стива, другой – Джеймса.

– Не волнуйтесь, мальчики. Что-нибудь мы придумаем. Обязательно.

Глава 2

Мои братья.

Мы поладили сразу же. Хотя в компании было несколько террористов, которые мне нравились больше, но нравились мне они все. Честно сказать, я был так рад найти людей своей породы, других Незаметных, что был бы счастлив, если бы даже оказалось, что Филиппа и его последователей я терпеть не могу.

Но это было не так.

Я их любил.

И сильно.

У меня было такое чувство: что бы Филипп ни говорил, а до сих пор у них не было организации. Но с моим появлением что-то сложилось, что-то срослось. Я ничего особенного в группу не привнес, никаких идей или честолюбивых планов, но я оказался вроде катализатора, и из того, что было рыхлой компанией объединенных обстоятельствами людей, вдруг начала возникать спаянная общность.

Первую неделю Филипп почти все время проводил со мной, выясняя детали моей биографии, пытаясь меня просветить так, чтобы я видел вещи с его точки зрения. Казалось, для него важно, чтобы я поверил в его концепцию Терроризма Ради Простого Человека, и хотя я уже поверил и постоянно это ему говорил, ему надо было жевать это еще и еще, как будто он – миссионер, а я – заблудшая душа, которую он должен обратить.

Поначалу я боялся, что следы от убийства Стюарта могут как-то привести ко мне, что полиция сложит два и два и заметит, что с момента его убийства я на работе не появлялся. Когда в субботу Филипп заехал за мной утром и постучал в дверь, я наполовину ожидал, что это полицейские приехали меня допросить. Но Филипп мне объяснил, что никого из остальных террористов не поймали и даже не допрашивали, и что скорее всего мои коллеги полностью обо мне забыли и даже не упомянули при полиции.

Ни в «Орандж каунти реджистер», ни в «Лос-Анджелес таймс» об убийстве Стюарта не сообщили.

Неделю мы отдыхали и развлекались, пока Филипп разрабатывал дальнейшие террористические действия, и мне это показалось лучшей неделей моей жизни. В январе случился короткий период жары, и мы поехали на пляж. Раз нас никто не видит, объяснил Филипп, мы можем смотреть на что хотим и сколько душа пожелает. А там было изобилие женщин, доступных для нашего визуального наслаждения. Мы сравнивали их груди, оценивали фигуры и лица. Мы выбрали одну и следили за ней, пока она плавала, загорала, поправляла купальник, видели, как она тайком чесалась в паху, когда думала, что никто на нее не смотрит. Кто-нибудь из нас все время комментировал каждое ее движение. Бастер, набравшись храбрости, сбежал вниз и развязал завязки на бикини у всех одиноко сидящих на одеялах женщин.