Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 46

О том, как две с половиной сотни моряков сутки держали под Ростовом авангард танковой армии, известно было во многих частях, и когда доносился слух о новом дерзком манёвре Арсеньева, говорили: «А, это те — ростовцы! Тогда не удивительно». Мало кто знал о том, что ростовцы дерутся под флагом «Ростова», да и не так уж важно было это совпадение. Значительно важнее было другое: все больше и больше появлялось полков, бригад, дивизий, в которых зрели внутренние силы для прекращения отступления. Эти части отходили с жестокими боями, цепляясь за каждый рубеж, считая его последним. О таких говорили: «Ну, эти не хуже шахтёрской дивизии» — или «Маневрируют, как ростовцы!»

Идея прочной обороны зрела в армии. Эта оборона, ещё пока не существующая, уже выкристаллизовывалась в ходе отступления. Сгущаясь вокруг отдельных стойких частей, она рождалась изнутри в ротах, батареях, эскадронах, опрокидывая убеждение о непреодолимости немецкого наступления. Важнее всего здесь был пример. Оказавшись рядом с недрогнувшим полком, другой полк тоже начинал драться так, будто отступать уже было некуда, а в следующем бою этот полк сам показывал пример стойкости и упорства. Каждый новый значительный рубеж тормозил катящийся вал немецкого наступления, предвосхищая новую, ещё более значительную задержку. Так было и здесь, под Армавиром.

Назаренко ясно видел процесс, происходящий в войсках. Так же, как и другие, он не надеялся остановить немцев на Кубани, но задержать их хотя бы на несколько часов было необходимо. Задержать во что бы то ни стало, и не только за тем, чтобы обеспечить возможность отхода основной массе войск, но и во имя будущего прекращения всякого отхода.

— До ночи можно удержать все переправы от Армавира до Невинномысска, — сказал генерал Назаренко на военном совете армии. — Это сделают моряки.

Командарм с сомнением покачал головой, но согласился. Назаренко вручил Рощину боевое распоряжение, а через два часа дивизион моряков уже вёл огонь по переправам.

На высоком восточном берегу накапливались машины и танки. День клонился к вечеру. Немцы стремились ещё дотемна перейти Кубань, чтобы на ночь закрепиться в Армавире и прибрежных станицах. Но в каком бы месте они ни пытались навести понтоны, всюду их встречал огонь гвардейских реактивных установок. Так было и у деревни Марьино, и южнее — в районе Убеженской МТС, и ещё южнее — у села Успенского.

В густом кустарнике, у реки, стояла боевая машина второй батареи. Педантичный, неторопливый Сотник пристрелялся к спуску дороги на восточном берегу. Он сам сел в кабину боевой установки, и, как только какая-нибудь немецкая машина появлялась на спуске к Кубани, Сотник передвигал рукоятку пульта управления на один контакт. Арсеньев возмутился, увидев эту стрельбу:

— Вы что? Бросаете одиночные снарядики? В бирюльки играете?

К реке спускался грузовик с понтоном. За ним шёл танк.

Сотник послал снаряд. Взорванный грузовик скатился с откоса, а танк поспешно повернул и ушёл за обратный скат.

— Понятно! — сказал Арсеньев. Он не любил признавать свои ошибки и просто отошёл, предоставив Сотнику продолжать «игру в бирюльки».

Батарея Пономарёва дала залп по переправе у хутора Вольного и пошла полным ходом на новое место. Пока противник обстреливал оставленную позицию, батарея, проскочив пять километров вдоль берега, уже вела огонь из деревни Марьино, а к тому времени, когда немцы снова начали наводить переправу у Вольного, Пономарёв, возвратившись на прежнее место, опять встретил их залпом.

Арсеньев дирижировал своим дивизионом, как хорошо сыгравшимся оркестром. Батареи били то по две сразу, то в одиночку, то отдельными боевыми установками. Они сходились, расходились, меняли позицию, все время передвигаясь вдоль берега. Вольный, Марьино, Убеженская, Успенское — все четыре точки переправ дивизион держал под огнём, маневрируя на больших ходах, как подлинный миноносец.

От Армавира до Невинномысска — восемьдесят пять километров по прямой, а если ехать по шоссе, идущему с северо-запада на юго-восток почти параллельно изгибу реки, то будут и все сто. Переправа у Невинномысска тоже входила в участок, порученный Арсеньеву. Он решил послать туда первую батарею, которая только что взорвала Успенскую переправу. Арсеньев и Яновский посмотрели на карту. Примерно посередине пути от Армавира до Невинномысска лежит небольшое село Успенское. Здесь дорога удаляется от излучины Кубани и выходит к реке только у самого Невинномысска.

— Николаев будет в Невинномысске минут через сорок — пятьдесят, — сказал Арсеньев. — Ему уже послано приказание по радио… — Он задумался на мгновение. — Не нравится мне этот треугольник между рекой и дорогой. Сюда легко могут просочиться автоматчики с того берега. И авиация ещё может сегодня налететь. Вот что: пошлём Николаеву взвод ПВО — ПТО.

Яновский согласился, но он не мог не думать о том, что для Сомина этот рейд будет первым самостоятельным заданием. Справится ли он? Не растеряется ли, если встретится с какой-либо неожиданностью?

Яновский пошёл сам передать приказание Сомину. Оба орудия стояли невдалеке. Тёмные лица бойцов лучше всяких слов говорили о крайней усталости. Кое-кто из них лежал на траве. Писарчук пришивал оторванную подмётку. Сержант Омелин и ещё один артиллерист наблюдали за воздухом.

Увидев Яновского, Сомин подал команду «Смирно!», остановился в двух шагах от комиссара, подняв к козырьку забинтованную руку:

— Взвод ПВО — ПТО ведёт наблюдение за воздухом. Докладывает сержант Сомин.

— Чем вы сейчас занимаетесь, Сомин? Вы лично?

Сержант протянул тетрадку. Яновский перелистал её. На первых страницах формулы и схемы были нечётко начерчены дрожащим, неуверенным почерком, будто писал малограмотный:

«Ку равно Дк, делённому на Дб, Шу равно отношению Пс к Пб, помноженному на В…» На следующей странице: «Эллипс рассеивания». — Подчёркнуто красным.

Комиссар вернул тетрадку Сомину. Он понял все. Записи сделаны левой рукой. Этот парень — настоящий человек. Смертельно усталый, голодный, с раненой рукой, он находит время среди таких напряжённых боев, чтобы учиться.

— У меня для вас новость, Сомин. Сегодня прибыл приказ. Вам присвоено звание гвардии младшего лейтенанта.

Сомин растерялся от неожиданности. Тогда, на позиции в Шах-Назаровской, он подумал, что комиссар назвал младшим лейтенантом кого-то другого. Сержант не знал о том, что ещё две недели назад его в числе нескольких других младших командиров представили к званию младшего лейтенанта. Яновскому пришлось преодолеть немалое сопротивление Арсеньева. Теперь комиссар ещё раз убедился в своей правоте.

— Вам кто-нибудь помогает учиться?

— Лейтенант Земсков. Он сам предложил мне, товарищ комиссар. Только некогда, да и лейтенанта Земскова редко вижу.

— Старшего лейтенанта Земскова! — с удовольствием поправил Яновский.

Сомин обрадовался за Земскова больше, чем за себя, но комиссар уже заговорил о другом:

— Вот что, Сомин. Сейчас тебе предстоит первое самостоятельное задание. Вот карта. Смотри!

Через десять минут обе машины взвода ПВО — ПТО въезжали в горящий Армавир. Войск здесь уже не было. Редкие жители перебегали от дома к дому. На площади у районного отделения Госбанка стояла полуторка, гружённая брезентовыми мешками. Прямо из окна второго этажа в машину бросали бумажные пачки. Из-за деревьев вынырнула пара «мессершмиттов». Полуторка тут же рванулась и, оставив облачко едкого дыма, скрылась в переулке. Самолёты пролетели.

Кто-то ударил кулаком по крыше кабины.

— Что такое? — спросил Сомин.

— Товарищ командир, — кричал Лавриненко, перегнувшись через борт, — остановитесь скорее! Деньги!

Сомин взглянул на мостовую. Из разорванных пачек торчали десятирублевки. Ветер шевелил новенькими бумажками.

— Давай вперёд, Гришин! — приказал Сомин.

Машины пересекли площадь. Подпрыгивая на разбитой мостовой, они выходили на окраину. Под косыми лучами заката что-то заблестело в пыли на дороге.