Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич - Страница 60

Артобстрел прекратился, но тут же, как и предполагал Сомин, появились самолёты. Они шли прямо на дивизион. Сомин открыл огонь.

Точные короткие очереди заставили головной бомбардировщик изменить курс. Бомбы легли на склоне горы. Ни один осколок не залетел в ущелье.

Сомин, разгорячённый, в расстёгнутой гимнастёрке, крепко сжимая бинокль обеими руками, следил за самолётами. Совсем недавно он скинул повязку, которую носил около трех месяцев. Теперь на правой руке не хватало одного пальца, но это не мешало ни стрелять, ни держать бинокль. Большего сейчас не требовалось.

Из-за лесистого далёкого склона появилась новая волна бомбардировщиков. По их строю Сомин понял, что самолёты будут пикировать вдоль ущелья.

«Эх, жаль Белкина я отослал!» — подумал Сомин. Он послал наводчика Тютькина на второе орудие, стоявшее метрах в пятидесяти, а сам сел на его место.

— Скажи Омелину пусть ведёт огонь самостоятельно с нулевых установок.

Первый пикировщик ринулся вниз, включив сирену. Жуткий вой, усиленный горным эхом, уже не производил впечатления на зенитчиков. Только Лавриненко зажал пальцами глаза и уши.

Сомин нажал педаль. «Рано!» Малиновая трасса мелькнула под брюхом самолёта, который в следующее мгновение сбросил бомбы. Но, видимо, лётчик все-таки не выдержал характер. Бомбы легли с недолётом.

Сомин обругал себя трусом за то, что выстрелил раньше времени, и навёл перекрестие коллиматора на следующий самолёт. Он услышал выстрелы второго орудия, но сам не стрелял. В эту минуту он не думал ни о чем. Для мыслей просто не было места. Все сознание подчинялось одному желанию: «Сбить во что бы то ни стало!»

Самолёт ускользнул из перекрестия, и Сомин понял, что стрельба с нулевых установок не даёт успеха. Ведь пикировщики шли не прямо на орудие, а чуть правее. Здесь необходима была корректировка с помощью курсового угла и угла пикирования, но оторваться от штурвала Сомин уже не мог. Из командира огневого взвода он превратился в простого наводчика, которому надо подать команду. Прицельные стояли у своих механизмов, поставленных на ноль, но командовать было некому.

Уже четвёртый самолёт, заваливаясь на крыло, собирался кинуться в пике, когда раздался властный, спокойный голос:

— По пикирующему… Курс — сто шестьдесят. Вниз — тридцать… Скорость — двести…

Прицельные немедленно выполнили команду, а у Сомина от радости заколотилось сердце. Он ни на мгновение не отрывался от коллиматора и уже не выпускал самолёт из перекрестия.

— Вниз — сорок пять! Огонь!

Пикирующий самолёт сам налетел на трассу снарядов, направленную наперерез его пути. «Юнкерс» накололся на неё, как яблоко на вязальную спицу. Он выпустил длинный дымовой шлейф и, не выходя из пике, ударился о склон горы. Следующий самолёт сбросил бомбы куда попало. Быстро сменялись команды: курс, скорость, дальность, вниз, вверх…

Когда скрылся последний самолёт, Сомин отошёл от штурвала. Гимнастёрка на нем была мокрой. У орудия стоял Земсков.

— Ты командир взвода или наводчик? — спросил Земсков. — Разжаловать тебя в рядовые за такую самодеятельность. Тогда насидишься за штурвалом.

Сомин ещё не оправился от радостного возбуждения. У бойцов тоже было отличное настроение. Не каждый день удаётся сбить самолёт! Но Земсков не собирался их поздравлять. Вид у него был крайне недовольный.

— А почему второе орудие не стреляло? — спросил Сомин.

— Это уж тебе надо знать. Ты — командир взвода, — Земсков положил бинокль в футляр. — Пошли на второе орудие. Посмотрим.

Когда они вошли в кусты, Сомин схватил Земскова за руку:

— Спасибо тебе, Андрей! Выручил ты меня не в первый раз, мой командир…

Земсков покачал головой:

— Неважную я тебе оказал услугу. Сбил-то самолёт я, хоть и твоими руками. Значит твой авторитет, как командира, подорван. Бойца я из тебя сделал неплохого, а вот командир не получился. Ну, не подойди я в этот момент, разбомбили бы немцы дивизион.

Второе орудие оказалось повреждённым осколками бомбы. Один из бойцов был ранен.

— И этого могло не случиться, веди ты себя, как командир, а не как рядовой! — Земсков не мог удержаться от упрёка: — Личного подвига захотелось! Как же ты не понимаешь, что командиру куда труднее, чем бойцу — в любом случае. Не надеялся, значит, на своего наводчика. Смотри, Володя, ещё один подобный случай — сам пойду к Арсеньеву, скажу, чтобы у тебя отобрали взвод.

Самолёты больше не появлялись. Дождавшись ночи, Николаев повёл дивизион к высоте Фонарь. Снова двигались ощупью, вслед за мерцающими светлячками. Николаев опасался вести огонь с прежней позиции. Её, безусловно, уже засекли, но позади не удалось найти ни одной пригодной площадки. Командир дивизиона решил идти вперёд. Здесь дорога была лучше. Горы широко раздвинулись, открывая долину. До передовых позиций противника оставалось не более двух километров. Николаев позвал Бодрова:

— Помнишь стога сена под Егорлыком?

— Ну, помню.

— А чем хуже кусты орешника?

— Не понимаю вас, товарищ комдив! — Бодрову нравилось называть старого корабельного товарища командиром дивизиона. Что такое старший лейтенант? Мало ли их есть? А вот комдив — другое дело!

— Эх, морячило, морячило, а ещё разведчик! — Николаев сам был рад своей выдумке. — Замаскируем боевые установки ветвями и в промежутках между ракетами будем продвигаться вперёд. Дадим по высотке вплотную, что называется — в упор, кулаком по морде. Понял?

Матросы взялись за топоры. Как только машины были замаскированы, Николаев начал постепенно продвигать их. Над передним краем время от времени взлетали ракеты. Гора Фонарь надвигалась тёмной массой, как сгусток мрака среди всеобщей мглы.

Николаев выставил вперёд автоматические орудия на случай внезапной контратаки. Реактивные снаряды летели через голову Сомина. Впервые ему приходилось наблюдать залп РС, находясь впереди установок.

Дивизион отстрелялся и замер, снова прикрывшись ветками и листьями. Даже если самолёты развесят свои белые шары, вряд ли они заметят замаскированные машины.

Сомин ждал, что вот-вот загудят авиационные моторы, но самолёты так и не появились. Вместо этого начался жестокий артиллерийский обстрел. Теперь уже немецкие снаряды летели над головой. Они рвались на вчерашней позиции дивизиона. Николаев перехитрил!

Наступил рассвет, но дивизион не трогался с места. За ночь машины были до половины врыты в землю, замаскированы ещё лучше. Утро началось с пулемётной перестрелки. Как обычно, в небе болталась «рама».

Валерка Косотруб пробрался ползком среди чахлой кукурузы, которую не успели убрать жители соседнего хутора Афанасьевский постик. Разведчик вынырнул у орудия Сомина:

— Привет начальству! Что, загордился, салага? Как кубарик повесили, старых друзей не стал признавать?

— Что ты, Валерка!

Разведчик поспешил поделиться своими новостями:

— Ночью мы со старшим все здесь облазили. Очень здорово лёг залп. Накрыли две батареи и разогнали чуть ли не батальон фрицев. Теперь другое: вы держите ухо востро. Вон там — речка. Видишь? За ней сразу немецкие секреты. А у нас по этой стороне — никого. Был дзот — взорвали. Траншеи и пехотные роты — правее. А слева вас могут обойти вполне свободно. Я специально пришёл, чтобы вам об этом сказать.

Пролетела эскадрилья тяжело гружённых «юнкерсов». Валерка передразнил их прерывистое гудение:

— «Вёз-зу, вёз-зу»… А зенитки: «Кому? Кому?», а «юнкерс» — в ответ: «В-вам!!! В-вам!!!»

Бойцы смеялись:

— Ну и трепло ж ты, Валерка!

Косотруб сделал сердитую мину:

— Я вам не Валерка, а старшина первой статьи, командир отделения полковой разведки. Ясно? — Он вынул из кармана пачку немецких сигарет: — Так и быть, угощайтесь!

Коробок с изображением курящей пышногрудой красавицы мгновенно опустел. Лавриненко не досталось, и Косотруб вручил ему коробок:

— На тебе кралю! Не куришь, так хоть глазами поласкайся. Знаешь пословицу: «Закуривай, курячи. Кто не курит — блох ищи!»