По лезвию катаны - Логачев Александр - Страница 51

Может быть, все же следует узнать во всех подробностях, что собой представляют здешние кораблики? Однако сомнительно, что эта информация что-нибудь даст. На одних и тех же лодках могли плавать и в первом веке нашей эры, и в пятнадцатом. Парус, компас? Компас, помнится, изобрели все те же китайцы… («Головастые черти, а?») Но вот когда именно они его изобрели, Артем тоже хоть убей не помнил. Да и про изобретение паруса ничего не знал. Артем откровенно расстроился: «Что ж я такой тупой?»

От умственного напряжения даже появилась тяжесть в затылке — верный признак, что поднялось давление.

За что еще можно зацепиться? Хидейоши говорил, что похожих на меня людей видел в Киото… Ну и что? Какого-нибудь древнего-предревнего грека теоретически могло занести в эдакую даль. В мировой истории сей факт не отразился, может быть, из-за того, что обратно греку вернуться было не суждено, но сюда-то он доплыл. Викинги же доплывали до Америки на своих корытах! Тем более в Японию нелегкая могла занести какого-нибудь индуса. А в глазах Хидейоши, как и любого другого японца, что индус, что русский — одного поля ягодки, те и те гайдзины…

Что еще можно вспомнить? Можно еще раз вернуться к пороху, потому что тут есть о чем подумать. Что-то связанное с порохом не давало Артему покоя. Что-то он там пропустил, чего-то недодумал… Как и бумага, эта зараза пришла в мир из Китая. А изобрели китайцы порох никак не позже тринадцатого века. Потому что именно в тринадцатом монголы своим нашествием познакомили с порохом сперва Среднюю Азию, а потом Европу…

Ну конечно! Вот что не давало покоя! Монголы, ядрена шишка! Вот уж про что обязаны были слышать даже в Японии, худо-бедно поддерживающей связь с материком, так это о Чингисхане и его впечатляющих захватах. Потому как монголы сперва захватили Китай (откуда, кстати, и позаимствовали технологию изготовления пороха), а потом уже поперли все дальше и дальше. Достаточно было одного человечка, прибывшего с материка и расписавшего монгольскую чуму, чтобы слух вмиг облетел всю Японию, добравшись до всех медвежьих углов. Вряд ли кого-то могло оставить равнодушным появление в непосредственной близи эдакого воинственно настроенного сборища. Так что если про монголов тут не слыхали, значит, и не было их еще в природе. А это сужает поиск до минимума. Надо обязательно расспросить монахов об этом. Первым делом, как только спущусь вниз…

Хотя, бляха муха, и тут есть своя запара! Пусть Артем плотно никогда не интересовался историей, но даже он краем уха слышал, что появились всяческие отвергающие монголов теории. Мол, не то что никакого монголо-татарского ига на Руси не было, но и сама татаро-монгольская орда — чистой воды миф, а Чингисхан — это не что иное, как сборный образ, мифический персонаж типа короля Артура. Но будем надеяться, версии эти — чушь собачья, не больше…

Что это?

Услышав за спиной шорох, Артем быстро оглянулся. Успел подумать: «Там никого не может быть. Не с гор же он спустился?»

Получалось так, что с гор, больше неоткуда. Человек не поднялся на площадку тем же путем, что и Артем, то есть по выбитым в камне ступеням, а вышел на нее из-за скального выступа. Или он там прятался все это время, или есть тропа, которую Артем не заметил. Да и как он мог ее заметить, когда не бродил по площадке, осматривая все подходы. А зачем?

Человек был в такой же накидке-амигаса, доходящей ему до самых пят, и шляпе-мино, низко, так что не видно лица, надвинутой на глаза. Человек сильно горбился. «Не хочет, чтобы определили его рост?» — такая догадка посетила Артема. А особенно неприятно было то, что руки он держал под накидкой и мог в любой момент вырвать их оттуда, и отнюдь не пустыми. Это вмиг насторожило Артема. Много ли он мог сейчас навоевать против вооруженного! И бежать некуда, только прыгать вниз с обрыва. В последнем случае при огромнейшем везении удастся отделаться всего лишь тяжелыми переломами.

— Сегодня дождь будет до вечера. К ночи закончится. — Человек говорил глухим, явно измененным голосом. — Этой ночью ты уйдешь из обители.

Явленец замолчал, не иначе, ожидая встречного вопроса. И он его получил.

— Я кому-то мешаю? — спросил Артем. И сделал, стараясь, чтобы это выглядело как можно естественней, короткий шаг вперед. Следовало максимально сблизиться с гражданином явленцем, чтобы в случае чего прыгнуть и не дать ему вытащить из-под накидки колюще-режущие предметы.

— Ты навлечешь на обитель беду.

— С чего ты взял, что я навлеку беду? — Еще короткий шажок навстречу.

— Я это знаю, гайдзин. — Подробно и обстоятельно отвечать на вопрос Артема явленец посчитал ненужным делом.

— Я тебе одному мешаю? — задал Артем новый вопрос, продвинувшись еще немного.

— Я — это голос обители, — сказал явленец.

— Ой ли! Голос обители — это голос настоятеля. А ты пошел против настоятеля, значит, ты пошел против своих братьев.

Артем намеренно выводил гражданина явленца из себя. Он хотел, чтобы тот сорвался, перестал себя контролировать и заговорил бы настоящим голосом. Или поднял бы голову выше. Или как-то по-другому выдал бы себя. Наверное, следует, еще немного сблизившись, сорвать с него шляпу-мино. Да, опасно, да, он может чем-нибудь полоснуть. (В том, что монахи не хилые божьи люди, Артем имел уже возможность убедиться. Сегодня, проснувшись и выйдя во двор, он наблюдал, как после утренней медитации монахи прыгали через заостренные бамбуковые колья и работали с короткими деревянными дубинками. Очень впечатляюще смотрелось.) Но все же лучше знать, кто твой враг, чем подозревать всех и каждого.

— Я тебя предупредил, гайдзин. Если ты не уйдешь ночью, ты не доживешь до утра.

Сказав это, явленец неожиданно проворно засеменил к ступеням и быстро-быстро побежал по ним вниз. Только его и видели.

Догонять было бесполезно. В своем сегодняшнем состоянии Артем едва ли достигнет половины спуска к монастырю в то время, как таинственный явленец уже скроется в какой-нибудь из келий или смешается с бодрым монашеским коллективом. Тем более что, оказавшись внизу, этот субъект (а думается, в хитрости ему отказывать не стоит) вряд ли попрется через двор у всех на виду, чтобы его запомнили — дескать, а вот кто с горочки спустился! Нет, явленец обойдет сзади кухню и трапезную и незаметно проскользнет к одноэтажным деревянным хижинам, в которых обитала братия, а в третьей слева, к слову, проживал уже который день брат Артем.

«Вот ведь сволочь! Конкретно обломал. Серпом по гландам. Не успел я порадоваться, что обрел наконец тихую гавань, где могу зализать раны и спокойно обо всем подумать, как вот такая спица в глотку».

Петь песенки про «звон с соседней колокольни» уже не тянуло. И вообще никакого настроения оставаться на площадке не было. Оказалось, только за счет бодрости духа он и держался. Бодрость ушла, как вода из ванны в сливную дыру, — и тотчас навалилась усталость. Захотелось лечь в отведенной ему келье и забыться сном. Даже думать ни о чем уже не хотелось — ни о текущих веках, ни об угрозах.

Артем свернул соломенный коврик и тронулся в путь. Через несколько минут он одолел ступени спуска и вышел на монастырский двор. Прошел мимо так называемой Ступы — сделанной из древесины кипариса пагоды, высотой с человеческий рост, установленной на полуметровом каменном основании. Сооружение сие практической пользы не имело, несло лишь религиозную нагрузку — символизировало Просветленный учением Будды Ум.

Было дневное время, и во дворе находилось много монахов. Один из тех, кто медитировал, сидя на циновках, поднялся и направился к Артему. Артем узнал его — это был Поводырь.

Вообще-то, его звали Ёсиносукэ, но он сам предложил: «Если тебе трудно выговаривать мое имя, называй меня на свой лад». «А если я тебя стану называть брат Поводырь?» — спросил Артем. Поводырь сказал, что его устраивает такое обращение и что оно довольно точное.

Этого монаха выделили Артему как своего рода куратора. Чтобы помогал больному, чтобы объяснял, что к чему в обители, отвечал на вопросы, которые непременно последуют, ну и, наверное, для того, чтобы приглядывал за чужаком на всякий случай. Мало ли что взбредет в голову этому гайдзину.