Калифорнийская славянка - Грязев Александр Алексеевич - Страница 22

– А кто определяет, когда наступит такое время, когда надо в лес уходить?

– Таких знаков много.  На воде, в воздухе, в лесу. Но я всё равно иду каждый раз в священную пещеру и спрашиваю  наших древних духов и бога океана… Вот ты, вождь Шаста, чувствуешь сейчас в воздухе вкусные запахи? – вдруг спросил шаман.

– Да, ветер приносит их со стороны леса  и я чувствую эти благоухания, – согласно кивнула Алёна.

– А это значит, вождь Шаста, что в лесу уже цветут яблони, груши, персики, а в степи разные богатые травы. Придёт время, и мы будем собирать в лесу ягоды, яблоки, разные коренья и даже винную ягоду. Потом каждая семья насушит много разных припасов, которых обычно хватает до следующего урожая… Так же делают почти все соседние племена.

– И много здесь, рядом с макома, обитает племён?

– Много, –  шаман  растопырил пальцы обеих рук. – И даже больше… Калечи, чолбоны, хульпуны, тамканы, чупуканы, мивока, кайнама, космиты, оломены, такманы… Много.

За таким неспешным разговором Алёна, Вывак и Манефа подошли к большому шалашу на берегу реки, который снаружи был покрыт сплошь древесной корой и связками тростника, а из его узкого входа валил дым.

– А это чья хижина? – спросила Алёна.

– Она для всех… Это наша баня.

– У макома в чести парная баня, – вмешалась в разговор Манефа. – Они без неё, можно сказать, и жить не могут. Она и топится с утра до вечера каждый день.

Заслышав голоса у бани, из неё выскочили трое голых черных ребятишек и, смеясь, побежали в реку.

Алёна заглянула внутрь через узкий вход. И хотя едкий дым застилал глаза, она увидела лишь костёр с камнями и большую лохань с водой, которой парильщики, очевидно, обливали раскалённые камни. Баня и вправду была парной, но чувствовалось, что пар в ней стоял недолго.

– Это хорошо, что наши люди так любят парную баню, – сказала Алёна, а когда её слова Манефа перевела шаману, тот заулыбался белозубо. – Но я хочу сделать новую.  Согласен ли ты, шаман Вывак?

Шаман опять заулыбался.

– Как будет угодно тебе, вождь Шаста, – склонил он голову.

– А ты, Вывак, дашь мне помощников-мужчин. Да прикажи им, чтобы нашли на берегу и натаскали сюда побольше глины. А как  замесить её - я сама покажу.  Потом мы с Маней всё и сделаем. А, Маня?

– Да хоть сейчас, – ответила Манефа. – Я ведь ничего не забыла.

– Что скажешь, Вывак?

– Как прикажет вождь Шаста. Люди будут. Слово вождя – закон, – согласно закивал головой шаман.

–  Теперь я опять хочу спросить шамана Вывака: все ли соседние с нами племена дружат с макома?

– Нет, – решительно замотал головой Вывак. – Чолбоны, что за рекой живут, имеют много оружия и очень дружат с испанцами. Мы с ними хоть и не воюем, но и не дружим. Есть  такие, кто не понимают языка друг друга, хоть и рядом живут.

– А друг с другом они ссорятся, воюют?

– Такое случается, но редко, – сказал Вывак и ненадолго замолчал, а потом, вздохнув грустно, продолжил. – Вот не так давно мы, макома,  воевали с племенем калечи, нашими соседями.

– А что случилось между вами?

– Однажды старейшины-макома пригласили вождя калечи в баню… не в эту – другую…Там они его  и убили, – сказал Вывак и обхватил руками своё горло. – Вот так.

–  В чём была причина такого раздора? Из-за чего поссорились? Ведь макома – мирные люди.

– А всё  из-за  дубовой рощи. Она издавна принадлежала нам,  так же, как  вот этот лес. Они же вдруг захватили рощу и там собирали желуди. Наших же людей туда не пускали. Вот старейшины макома с сыном прежнего вождя и позвали тойона калечи в баню для мирной беседы.

– У маленького Вука, Алёна, – сказала Манефа, – в той войне погибла вся его семья… С той поры я его и  опекаю.

– И как же вы закончили войну? – спросила Алёна Вывака.

– Всем она надоела и уносила многих мужчин. Прежний вождь Вайнака, уходя к богам, наказал нам примириться с калечи и я пошёл к их шаману Матолле. Поговорили с ним, сходили каждый в свои священные пещеры и духи предков приказали закончить войну миром. Мы с Матолле опять встретились, сказали о том людям макома и калечи. Все тому обрадовались.  Сейчас мы живем мирно. А ту дубовую рощу они признали за нами, но и мы им позволяем там собирать жёлуди.

- Когда же вы с калечи помирились?

- Совсем недавно. Как раз перед тем, как  ты, вождь Шаста, вышла к нам из морской воды.

Алёна впервые слышала эту историю и ещё раз убедилась, что противостоять главным врагам индейцев – испанцам, можно только имея дружеские союзы с другими племенами.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказала она. – А от раздора в здешних местах, где хозяйничают испанцы, польза будет только для них. Не так ли, шаман Вывак?

– Точно так и есть, вождь Шаста.

– Я прошу тебя, Вывак, встретиться с шаманами и вождями соседних племен, дружественных нам,  поговорить о совместной борьбе с испанцами. Это можно сделать?

– Конечно, вождь Шаста. Многие племена устали от притеснений испанцев. Они часто даже уходят жить в горы. Там свободнее, хотя и труднее. А поговорить с ними я согласен… Давно пора.

– Ну вот и хорошо, Вывак. Мы ещё с тобой всё это обсудим с нашими старейшинами. Так?

– Так, вождь Шаста.

– Ну тогда пойдём дальше, – сказала Алёна.

– Вождь Шаста, дальше я идти не могу. Меня позвали к больному мужчине вон в ту хижину у леса.

– А что с ним случилось?

– У него вчера был жар, и я сделал  целебный отвар. Пойду  изгонять из него злого духа, если болезнь всё ещё сидит в нём , – сказал шаман и показал на палку с большими перьями.

– Ну, тогда ступай, Вывак. Потом мне расскажешь. А мы с Маней ещё к реке сходим, поглядим, как наши мужчины  рыбу ловят.

И Алёна с Манефой направились вдоль берега.

Глава  пятнадцатая

Дом тобольского торгового гостя Артемия Ивановича Ряшкина стоял в переулке нижнего посада недалеко от городской торговой площади на высоком подклете с восемью окнами по лицу  возвышаясь над соседними домами, но выделялся среди них не только своей высотой и огромностью. На тесовой крыше дома обращала внимание на себя кирпичная печная труба, увенчанная дымником из тонкого железа с прорезью,  похожим на маленький домик под крышей же и башенкой с флюгером-ветреницей, крутящемся при всяком дуновении ветра.

 Кускову сразу вспомнилась родная Тотьма, где такие дома с дымниками на трубах и маленькими теремками над фасадом под двускатной крышей с двумя или тремя оконцами можно было встретить на каждом шагу.

Дом и вся купеческая усадьба Ряшкина была окружена высоким забором из гладких и заострённых сверху плах, с широкими и крепкими воротами для лошадей и повозок и с небольшой узкой дверью для прохода людей.

Степан Лукич отворил дверь и они ступили во двор усадьбы. Тотчас же залаяла привязанная на цепь огромная густошерстная собака, но быстро успокоилась, узнав, видно, Шергина.

От ворот к дому вела дорожка, усыпанная мелким каменьем и обсаженная по бокам садовыми деревьями и кустами.

Хозяин сей городской усадьбы Артемий Иванович Ряшкин встретил гостей, стоя на высоком крыльце под резной кровлей и с такими же резными балясинами и, казалось, что давно поджидал их. Он был в безрукавке с песцовым мехом, надетой поверх синей рубахи-косоворотки и в широких штанах тёмного сукна, заправленных в яловые сапоги с напуском поверх голенищ.

– Милости просим, гости дорогие. Давно поджидаю тебя, Степан Лукич, – протягивая руку своему приказчику, заговорил Артемий Иваныч.

– Дорога ныне трудна была, вот и запоздались. Ты уж, Артемий Иваныч, не серчай.

– Да ясно, что не по зимнему ходу шли. Понимаю ведь. Однако беспокоился. Как же без этого… А это кто с тобой? Что за молодец? – кивнул Ряшкин на стоявшего позади Шергина Ивана Кускова.

– А это будет земляк твой, Артемий Иваныч. Из самой твоей родной Тотьмы.

– Да ну? – удивился Ряшкин. – И чей же ты  будешь?