Записки prostitutki Ket - Безымянная Екатерина - Страница 47

Жизнь потекла дальше. Тане было двадцать девять, когда муж впервые поднял вопрос о том, что им в постели чего-то не хватает. Точнее, кого-то. Таня понимала: она становится все старше, муж — все известнее и импозантнее, и удерживать его возле себя все сложнее и сложнее. Она приняла предложение, почти не задумываясь. А червячок, сидевший внутри, — ну что ж, пусть заткнется.

Славику нужны были эмоции. И он их получил.

Так в их доме начали появляться Оли, Маши, Светы. И тут Таня впервые закатила скандал и приняла воистину волевое решение: смотреть она будет, если ему это так нужно, но участвовать — нет, ни за что.

Сошлись и на этом. Вскоре она настолько к этому привыкла, что постоянные потоки разных женщин в их доме стали для нее обыденностью. Сразу после она уходила на кухню готовить им двоим кофе и не чувствовала ничего.

Зато ночью он был с ней.

Внешне они выглядели счастливой парой. Он купил Тане машину, записав ее, правда, на свое имя, а Танины наряды становились все дороже.

За любовь надо платить. Она платила тоже. Вскоре стали нормой походы в свингер-клубы: он заставлял ее трахаться с другими на его глазах, а потом, ночью, долго допытывался, было ли ей с кем-то так же хорошо, как и с ним.

Она забеременела вскоре после того, как он пристрастился к кокаину.

Он избил ее — случился выкидыш.

Таня ушла к подруге и не хотела его видеть. Он явился с цветами и долго плакал, говоря, что был не в себе. Таня простила.

Через полгода он сам заставил ее забеременеть. Еще один ребенок точно скрепит семью — решила она.

Ребенку не суждено было родиться.

В одну из самых страшных в жизни Тани ночей он явился вусмерть пьяный, с очередной Наташей, и когда сонная Таня попросила его вести себя чуть тише, избил ее так, что если бы не Наташа, оттаскивавшая его, наверное, он бы Таню убил. Наташа же и отвезла ее в больницу.

Случился второй выкидыш. В больнице как-то удалось замять. Таня сказала, что упала, Наташа подтвердила, хоть и смотрели на них странно и понимающе.

Таня ушла и подала на развод. Их развели очень быстро. Она вернулась домой, к маме и Каринке. Бабушка к тому времени уже умерла.

Через два месяца после развода бывший муж явился к ним домой с охапкой роз, колье с бриллиантами для Тани и глупым плюшевым медведем для почти позабытой подросшей дочери.

И тут сыграла свою партию Танина мама. Она, всю жизнь одинокая, сумела убедить Таню в том, что нужно возвращаться к мужу, потому что мужик он видный, хороший, хоть и дурной, когда выпьет. «Ну так не давай ему пить», — сказала мама.

И Таня вернулась. Отчасти потому, что была по-бабски дурой, отчасти потому, что все еще, несмотря ни на что, сильно любила.

Глупо было верить в то, что он изменится. И пошли по кругу снова галереи, выставки, тусовки, клубы, любовницы и пьянки.

Когда она не хотела секса, он ее насиловал. Когда ему становилось скучно, он отвозил ее к своим друзьям и заставлял участвовать в групповушке. Уйти от него снова у нее просто не было моральных сил.

Танины наряды теперь были еще дороже, чем прежде. Наверное, он понимал, что просто так — тоже нельзя.

Таня внутренне знала: теперь она с ним — навсегда. И дело было вовсе не в нарядах.

И да — они снова поженились.

В тридцать седьмой Танин день рождения они собирались лететь отдыхать. Хорватия ждала их. Каринка, как всегда, должна была остаться с бабушкой.

За два дня до отлета случился скандал. Случился из-за какого-то пустяка, но Славик ушел из дома, сказав, что лететь передумал. И хлопнул дверью.

Таня разозлилась страшно, взяла первые попавшиеся билеты в Геленджик, схватила в охапку дочь и поехала отдыхать.

Соседка, сочувствовавшая Тане, регулярно отчитывалась, что Славик ночует дома, правда, похоже, не один. Сам же Славик даже и не думал звонить или писать.

Накануне отъезда из Геленджика у Тани пропала мобильная связь. Сеть не показывала палок. Билайн не работал совсем.

Тане отчего-то было тревожно.

На следующий вечер, уже сидя в поезде, она дозвонилась соседке с выпрошенного у кого-то телефона, и та сказала ей, что Славик — умер.

Позже выяснится, что поскандалил он специально, чтобы остаться с новой молодой любовницей. И именно с ней он проводил все дни своего отпуска.

А потом, в порыве страсти, у него случился инфаркт — пять минут, и все, Славик кончился совсем. «Скорая» доехать не успела.

Всю ночь в дороге Таня много пила местное южное вино, курила в тамбуре и там же вдруг стала получать эсэмэски от через сутки включившегося Билайна.

Мобильный запиликал кучей пропущенных вызовов от всех, кого только можно; сообщениями «Позвони домой, срочно» и другими.

И среди всего этого хлама была одна SMS, которую Таня очень ждала все две недели в Геленджике. Она была отправлена как раз сутки назад.

Славик писал, впервые за все две недели: «Прости меня за все. Люблю тебя и очень жду».

Жизнь прекрасна

Соседский кот, похоже, поселился у меня надолго.

И думаю, история переселения лохматого стоит того, чтоб о ней рассказать.

Итак, как я уже говорила, моя соседка, противная старушка Бабдаша, в конце января села в ступу, взяла помело и умотала в прекрасное далеко — принудительно осчастливливать полузабытых родственников, дабы не забыли они, где зимуют раки.

А у меня остался перекантоваться Бабдашин кот.

И стали мы с ним жить и Бабдашу из вояжа ждать.

Бабдаши не было долго. Не настолько, чтобы про нее забыть, но настолько, чтоб забеспокоиться.

Можно было ей, конечно, позвонить, но… телефон родни, оставленный мне на бумажке, я благополучно похерила в первый же день после отъезда Бабдаши.

И вот аккурат в тот момент, когда я все же начала слегка переживать, старая партизанша, совесть и глаза всея парадной, вернулась.

Приехала она подозрительно спокойная и даже, что было совсем уж странно, задумчивая и слегка мечтательная.

Она зашла ко мне, забрала кота, сказала, что съездила ну очень хорошо, и пропала.

Прошла неделя.

В парадной было подозрительно тихо, и даже длинный любопытный нос не торчал почему-то на улицу из-за вечных синих штор, выглядывая, как живущие в доме сплошные проститутки, наркоманы и прочие маргинальные личности ведут к себе толпы корешей, дабы устроить притон.

Это хоть и значительно облегчало всем жизнь, но было совсем не в духе Бабдаши.

А потом мне было странное видение. И я даже протерла глаза, проверяя, не мерещится ли.

А когда поняла, что это вовсе не плод моей фантазии и утрешнего бодуна, я выпала в осадок.

По февральской слякоти, как по небесным облачкам, в сторону парадной грациозно плыла Бабдаша.

Она была в модном и отнюдь не старушечьем сером пальто, приличных сапогах на танкеточке и с новой, даже где-то слегка кокетливой, современной сумочкой, заменившей хозяйственную торбу.

Но удивило меня даже не это…

На голове у Бабдаши вместо вечно собранного в хвост непонятно чего появилась прическа. Бабдаша перекрасилась в томный баклажан и неплохо так подстриглась. Образ завершали помада, тени и подкрашенные тушью ресницы.

— Ого! — выдала я на одном дыхании. — Здрасьте! А вам идет.

— Правда? Хорошо мне? Хорошо подстригли? Я вот… как раз из парикмахерской… вот… иду… — почему-то слегка нервничая, сказала Бабдаша.

И я не удержалась. Это было сильнее меня.

Я спросила:

— Что, на весну новенького захотелось?

Бабдаша замялась, подумала и сказала:

— Ну… вот… Катя, можно я тебе опять кота оставлю, пусть пока у тебя побудет, хорошо? Он же тебе не мешает? Ко мне вот… Толик приезжает, а у него эта… аллергия на шерсть, ну и…

— Сын? — глупо спросила я.

Ну кто же еще может приехать к старой скандалистке.

И вот тут-то все и прояснилось.

Бабдаша, слегка заикаясь от смущения, рассказала мне, что, будучи в гостях в другом городе, познакомилась с тамошним дедулей — соседом родственников, Толиком.