Пробный камень - Власов Александр Ефимович - Страница 34

Не успели ребята приняться за завтрак, как трактор ожил. Сначала он чихнул синим дымком, потом стрельнул выхлопной трубой и спокойно затарахтел мотором. Колеса дрогнули. «Беларусь» деловито поползла по песку, нацелив тупой нос прямо на кухню.

За рулем сидел Олег Мекоба.

— Не тронь! — завопил Ромка. — Испортишь!

Отбросив стул, он побежал навстречу трактору.

— Слезай!.. Сломаешь!.. Остановись!.. Испортишь!

Но Олег уверенно вел трактор к кухне и, когда Ромка встал на пути, ловко объехал его и подвел «Беларусь» вплотную к столам. Не ожидая вопросов, Олег сам все объяснил ребятам.

Он не преувеличивал, сказав в день приезда, что у него никогда не было спокойных каникул. Каждое лето дед придумывал для него какую-нибудь работу. После шестого класса он направил внука к механикам, обслуживающим селекционную станцию. Здесь Олег приобрел навыки тракториста.

— Ты сколько у нас пробудешь? — спросил у него Борис.

— А мне у вас нравится… Пробуду, пока не прогоните.

— Ребята! — Борис встал и принял официальный вид, как на сборе. — Хочу внести предложение… Давайте назначим Олега Мекобу старшим трактористом, а Ромку — его помощником, потому что…

— Потому что свечи у него мокрые, — под общий смех досказал за Бориса Колька, ополаскивая кухонный котел.

Ребята не знали, что Ромка потребовал повышенную оплату за работу на тракторе, и, возможно, не поддержали бы Бориса. Но Ромка сам все испортил.

— Ладно, Боря! — сиплым от обиды голосом произнес он. — Я не Шурка! Не убегу!.. Но ты еще вспомнишь Ромку! Понял? Нет? Я вот про механизированную поливку думал — как ее наладить. А теперь — шиш вам всем! Думайте сами!

После этого возмущенные ребята приняли предложение Бориса.

Возвращение

Два неотложных дела предстояло выполнить сегодня Вадиму Степановичу. Первое — это каким-то образом помочь ребятам с поливкой овощей. Ночью, после того как они втроем пригнали к острову катер с лебедкой и вытащили на берег трактор, Вадим Степанович побывал у грядок и понял, что ребята не успевают хорошо поливать их. И второе — надо было навестить деда Мука-сея. Старик вместе с Вадимом Степановичем и Кириллом Кирилловичем всю ночь провозился на реке и крепился до самого рассвета. Лишь на обратном пути он сдался — не смог унять дрожь, от которой ходуном ходили плечи и голова. Надсадный кашель разрывал грудь. Дед Мукасей простыл еще утром, когда вместе с трактором упал в реку.

Посоветовавшись, Вадим Степанович и Кирилл Кириллович отвезли старика в районную больницу. Не оставлять же его одного в пустом бобылевском доме. Дежурный врач сразу определил: воспаление легких. Старик прослезился, но не забыл попросить, чтобы никто не рассказал ребятам про вину Шурки Гая.

— Прибьют еще! — беспокоился он. — А промашки у кого не бывает?..

Возвращаясь из района в Светлячки, Кирилл Кириллович, любивший старика, дал волю своим чувствам. Шурке Гаю и воспитавшим его родителям досталось заочно, а Вадим Степанович лично выслушал немало обидных слов.

— Растяп ты вырастил, а не хозяев! — бубнил Кирилл Кириллович, подъезжая под утро к Светлячкам. — Это ж надо суметь — утопить трактор! Святую для хлебороба машину!.. Не хлеборобы они у тебя — хлебогробы!

Когда Кирилл Кириллович начинал экспромтом выдавать новоиспеченные слова вроде «хлебогробов», это означало высшую степень раздражения. Вадим Степанович попытался отвести от ребят председательскую немилость.

— Ты их всех не ругай!.. Тут только я и дед Мукасей виноваты… Ну и Гай, конечно!

Кирилл Кириллович резко затормозил у дома Вадима Степановича и сказал:

— Если с Мукасеем беда случится, у меня со старшими Гаями разговор будет немордоприятный!.. А мальчишкам скажи: пусть они Шурке этому бока намнут хорошенько!.. Непедагогично, но действенно… Скажи — я разрешил!

Вадим Степанович и Кирилл Кириллович еще не знали, что Шурка Гай удрал с острова. Вчера он пришел домой, когда уже стемнело.

— На побывку явился наш целинник! — пошутил отец. — Или завтра выходной объявили?

— Пора отдохнуть денек! — сказала мать. — Все приехали?

Шурка молчал, а когда родители, почувствовав неладное, стали расспрашивать его, он принялся объяснять им, что такое психологическая несовместимость.

— Слов ты нахватался сверх всякой меры! — посуровел отец. — А в армии, например, это называется проще — дезертирством!

— Там не армия, — возразил Шурик. — Там сладкую каторгу хотят устроить!

— Значит — побег! — уточнил отец. — Хорошо еще, что недалеко удрал: возвращаться легче…

Он выпроводил бы сына, если бы не вступилась мать. Было уже поздно, и она упросила мужа разрешить Шурке переночевать дома.

— Сладкая каторга, говоришь? — переспросил отец. — Ну так знай: если не вернешься туда, здесь тебе горькая каторга будет!

На том и закончился вечерний разговор. А утром Шурка заранее отыскал в доме градусник и, когда мать подошла к кровати, показал на ртутный столбик, стоявший на отметке 39,5 градуса. Она не поверила, огорченно вздохнула, но на всякий случай пощупала у сына лоб.

— Нельзя так, Шура… Не по-людски это!.. Жить-то потом как будешь? Ребятам как в глаза глядеть?

Шурка отвернулся к стенке. На душе у него было гадко. Не лучше чувствовала себя и мать. Не добившись от сына никаких объяснений и обещаний, она решила сходить к Вадиму Степановичу. Уж он-то должен знать, что произошло на острове и что теперь делать.

Вадима Степановича она застала за завтраком и, не таясь, спросила прямо:

— Что там мой натворил? За что его выгнали?

— Как выгнали? — Для Вадима Степановича это была полная неожиданность. — Когда?

— Может, и сам удрал, — добавила Шуркина мама. — Вчера явился, вечером.

— Не побитый? Целый? — вырвалось у Вадима Степановича.

— Значит, стоило? — Шуркина мама горестно опустила голову. — Да целый… Снаружи… А внутри не разобрать.

Вадим Степанович отодвинул тарелку.

— Идемте к нему.

Пока они шли, Вадим Степанович раздумывал, как и о чем говорить с Шуркой. Его надо вернуть на остров — это было бесспорно, но как сделать, чтобы ребята приняли его обратно? Подумав о ребятах, Вадим Степанович опять вспомнил о сухих грядках, и ему показалось, что он нашел решение сразу всех вопросов.

Войдя в комнату и присев на стул возле кровати, на которой лежал Шурка с натянутым на голову одеялом, Вадим Степанович сказал:

— Был такой случай…

Шурку выбросило из кровати. Вскочив на ноги, он оторопело уставился на директора школы.

— Ты лежи, лежи! — разрешил Вадим Степанович. — Тот, про которого я хочу тебе рассказать, пролежал одиннадцать лет… И не в чистой светлой комнате, а в сыром подвале. Испугался, бежал в войну с фронта и спрятался в родном доме под полом… Когда залез туда, было ему девятнадцать лет. Когда вылез — тридцать стукнуло… А ты до каких решил прятаться?

В работе с учениками Вадим Степанович не пользовался подобными примерами и сравнениями, но пронять Шурку даже такими словами было трудно. Он быстро оправился от испуга.

— Видите ли, Вадим Степанович, — привычно начал он с таким непробиваемым видом, будто этот разговор не касался его лично, — зато миллионы других показывали подлинные образцы героизма и патриотизма. Только потому мы и победили.

— Совершенно верно! — подтвердил Вадим Степанович, озадаченный и поведением, и словами Шурки Гая. — Но что ты этим хочешь сказать?

— То, что есть прекрасные примеры для подражания. Они для всех — как яркие маяки!

Глаза у Шурки были невозмутимо ясными и умненькими. Они как бы подсказывали и предвосхищали следующий вопрос. И Вадим Степанович помимо своей воли задал его: