Византия - Ломбар Жан - Страница 39

Внутренность Святой Пречистой утопала в мерцании лампад, и золотистые отливы их уплывали сквозь стекла окон; в пленительной картине храма выступали отдельные неясные линии, обрывки лазури, туманные блики одежд красками писанных святых. Четыре улетающих ангела обрисовывались в этом освещении. Их золотые трубы сверкали, как бы оглашая призыв к героической защите гонимых ликов. И народ внимал таинственным трубным звукам четырех ангелов; справа и слева от холма, вдоль стен, от Золотого Рога, из всех народных кварталов поспешно стекались мужчины и женщины к Святой Пречистой, окружая Управду, Виглиницу и присоединившуюся к ним Евстахию. Православные и Зеленые осыпали их поклонением и знаками преданности, а монахи показались с крестами, хоругвями, свечами в отверстии открытых врат, за которыми чернела тьма.

Готовился совершить нечто необычное Гибреас, который, поднявшись по прямой лестнице амвона, как всегда проповедовал, сложив крестообразно руки с простертыми вперед ладонями, с лицом, на котором сияли магнетически глаза; суровым голосом возвещал он, что хочет тайно поставить на престол Управду, отныне тайного Базилевса Империи Востока, пока не превратит его в признанного Самодержца окончательная победа православных и Зеленых. Да повинуется ему, чтит, защищает его отныне всякий, ибо чело его отмечено божественным знаком Добра, во имя которого будет он царствовать.

После этого игумен сошел с амвона, и залучились золотистые огоньки свечей в наосе и трансептах. Монахи запели гимны победы, знаменовавшие освящение новой династии Базилевсов. Чьи-то руки подняли Управду. Голову его в белокурых волосах осенил венец в виде плоской золотой ленты, осыпанной драгоценными каменьями, наследие предка его Юстиниана, хранившееся в деревянном ларце во Святой Пречистой. Затем его украсили другими знаками власти: опоясали медным мечом, отягчили его руки голубым шаром в вызолоченной оправе черненого серебра и серебряным крестом с выдолбленными краями; помазали Августою Евстахию, двумя слугами в зеленых одеждах вынесенную на скамье из слоновой кости, с красной лилией на плече, драгоценным пурпуровым украшением, нежно распускавшимся своей кровавой чашечкой. Ее прозрачные глаза расширялись под насурьмленными ресницами; розовая кожа ее овального лица, верхняя часть головы в уборе из драгоценных каменьев, прямые складки одежд, ниспадавших до ног, обутых в красные башмаки с серебряными аистами, – все сообщало облику ее истинную изысканность. Виглиницу также подняли пламенно верующие руки и усадили на возвышение сильное тело надменно красивой юной девушки с лебединой шеей; на колени ее положили Евангелие, написанное киноварью, как бы некий знак возможного господства. Под звуки органа, сливавшиеся с пением монахов, на пороге иконостаса в волнах фимиама вновь показался Гибреас и обручил Управду с Евстахией, красная лилия которой, вычеканенная по его приказу, означала, по словам его, грядущее царство Добра, была символом демократии, который вознесет эллинка когда-либо превыше всех сил и могуществ, превыше всех племен и людей, исходящих от Зла и правящих Злом!

С мягкими телодвижениями, с изможденным вдохновенным лицом, утопавшим в волнах волос, как бы вырастая, свидетельствовал игумен, что обручение совершилось во имя победы арийского учения, за которое Манес казнен был и набита соломой снятая с него кожа. Союз племен эллинского и славянского спасет человеческие искусства, которые поклялось уничтожить гонение, восставшее против икон. И царить будут в Византии оба эти племени, а не народ исаврийский, влитый как смертоносный яд в святое тело византийской церкви, развращенной на вершине своей, во Святой Премудрости, в которой гнусно священствуют оскопленный Патриарх и смердящие помазанники. Но он, Гибреас, игумен Святой Пречистой, ставшей теперь убежищем потомков Юстиниана, отец православных, опора Зеленых и вождь демократии, свергнет Константина V и его безбожного священнослужителя; во имя добра и искусств человеческих возложит он венец на Управду и Евстахию, отпрыски которых навек утвердятся в Империи Востока и возродят ее!

Надвигавшееся войско Константина V заливало теперь площадь, фыркали лошадиные головы у врат нарфекса и пестрели краски множества развернутых знамен, победно развивавшихся и шелестевших. Наступали миртаиты; проталкивались вперед схоларии; простирали железные кулаки воины Аритмоса; Кандидаты вытягивали свои золотые мечи и золотые секиры; Варанга грозила, олицетворенная серебряным жезлом Аколуфоса; экскубиторы звенели чешуйчатыми кольчугами, и сомкнутым строем подходили за ними спафарии, буккеларии и маглабиты. Выступали Сановники. В сравнении с сияющим убранством храма и с пышностью тайного вознесения на престол Управды с Евстахией, с царственным видом Виглиницы, они казались грубыми, уродливыми, дряблыми, несмотря на свои золотые и златотканые одежды, тисненные серебром, расшитые серебряными узорами, которые необычно изображали причудливых людей или фантастических животных. За ними показались торжествующие помазанники: епископы, игумены, скевофилакс, протодиакон, хартофилакс, гиеромнемон, периодевт, протопсалтий, лаосинакт, великий саккеларий и синкелларий, предшествуя Патриарху с золотым крестом, надменно холодному, с заплывшим самодовольным лицом, который, под балдахином, возвышался, несомый на плечах бедных пастырей, распевавших аллилуйю не во славу того, чтобы почитать мир иконы, но наоборот, – разбивать их, осквернять святые лики, разрушать храмы, особливо Святую Пречистую, игумен которой Гибреас хотел превосходствовать, вместо того чтобы покориться Святой Премудрости, неоспоримо и прочно властвовавшей, опираясь на традиции веков, порабощенные Силой материальной, вечным воплощением которой была всякая материальная Власть.

Неожиданно на порог Святой Пречистой вышел величественный Гибреас и остановил воинов Константина V, заставил отступить его самого, ошеломил сановников и прервал победное шествие Патриарха. Тонкий, стройный, с суровым лицом, с блестящими глазами, отшельническим обликом, с обнаженной головой, до плеч ниспадающими волнистыми прядями волос, облеченный в фиолетовую одежду, усеянную серебряными крестами, он вдруг словно вырос, простирая свои слабые руки к Базилевсу, который отстранялся понемногу в отливе своего многочисленного войска, безмолвно отходившего по отрогам холма. Гибреас делал знаки, и необычный эфир окутывал его голубоватым сиянием, пылающим, почти дымящимся; казалось, что жизненная сила источалась в огненных парах, которые источала его личность. Удалялся Патриарх, удалялись и помазанники, а за ними жирные, грубые, забавные сановники, которые показывали свои расшитые, в узорах, спины, с телодвижениями срамных евнухов, каковыми были многие из них в действительности. Чтобы победить, снова использовал Гибреас свою животворную волю в виде магнетического излияния голубого сияющего эфира, едва ощутимого, так был он воздушен. Своим присутствием он освятил убежище Святой Пречистой, и тот, кто проникал отныне в пленительную, тихую, вдохновляющую церковь, оставаясь в ней, мог быть уверен, что в безопасности жизнь его под покровом ее и охраной. За стенами ее начиналось царство Константина V, с его воинами, евнухами, палачами. Он мог тиранить Святую Премудрость, Ипподром, Великий Дворец, аристократические кварталы, населенные Голубыми, монастыри и иконоборческие храмы, но перед Святой Пречистой кончалась его власть. Там, извне, мог он разрушать иконы. Там, извне, мог он препятствовать усердному им поклонению. Но бессилен был преследовать их здесь, в ее внутренности безмятежной, внутренности чистой и прекрасной, где Приснодевы и Иисусы являли свои божественные образы в золотых венцах и узорчатых одеждах. Да будет так! Да будет так! Чтобы окончательно изгнать их, Гибреас оставался на пороге, окутанный пеленой эфира жизни, голубого и огненного, ожидая, пока не прозвучат, жестко ударяясь о плиты площади, железные подошвы последнего солдата, пока не исчезнет из виду крест последнего Скевофилакса или проповедника, мелькающих в туманной дали, среди отливающей толпы, над которой очерчивались спины Базилевса и Патриарха, качающиеся на людских плечах, да головы коней, вздрагивающих под ударами всадников, пристыжено обращающихся вспять.