Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа - Страница 20

20

— Надеюсь, когда прибудет Наганда, он расскажет мне о нем поподробнее, — заметил Николя.

— Я очень уважаю вашего алгонкинского государя и очень ему признателен за то, что он спас вам жизнь, — заметил Ноблекур.

— Титул государя ничего не добавляет к делу…

Замечание Бурдо осталось без ответа.

— А вы спасли его от виселицы, — напомнил Сансон, обращаясь к Николя.

Требовалась большая смелость, чтобы произнести реплику, содержавшую намек на занятия палача. Николя поймал восхищенный взгляд Ноблекура: без сомнения, старый магистрат испытывал те же чувства, что и он сам, и его уважение к Сансону еще более возросло. Так как никто из сотрапезников не стал продолжать тему, воцарилась тишина. Нарушил ее Бурдо.

— Париж проникся пылкой любовью к поборнику свободы и республиканских идей.

— Свободы для кого? — проскрипел Семакгюс. — Для торговцев чаем, рабовладельцев-плантаторов, лавочников, для которых имеют значение только деньги?

— Лучше уж свобода, основанная на труде и способностях, чем та, что основана на рождении, свобода, при которой власть имущий всего лишь дает себе труд родиться. Даже вы желчно отзываетесь о родине знаменитого Франклина!

— Я просто хочу понять, что скрывается за высокими словами.

— О! — подал голос Ноблекур, стараясь задушить начавшуюся полемику в зародыше. — Мне кажется, гораздо большего внимания сейчас заслуживает вопрос, вступим ли мы в войну.

— Говорят, король не склонен начинать военные действия, — бросил Семакгюс.

— Действительно, есть о чем задуматься. Поддержать инсургентов означает вступить в конфликт с Англией. Если военная удача окажется на нашей стороне, мы рискуем оказаться в роли того, кто таскает каштаны из огня в пользу нового государства. Сегодня американцы увиваются вокруг нас, но что будет завтра, когда у них будут развязаны руки? Не станут ли они тогда заниматься исключительно собственными делами? Подумайте, что станет с нами, если мы дадим деньги безденежному должнику. Я не осмеливаюсь представить себе последствия неудачи. Мы уже потеряли наши колонии в Америке, в том числе и Новую Францию. А что будет тогда?

— Но, — робко предположил Сансон, — нельзя ли вернуть Канаду путем переговоров, дабы положить конец конфликту?

— Не стоит делить шкуру неубитого медведя… Если бы я был американцем, — промолвил Семакгюс, — то есть колоном, прогнавшим своего хозяина, я бы ни за что не потерпел возвращения прежних властей, ибо я не только выгнал их, но и истребил туземцев, помогавших этой власти.

— А вы, Николя, — продолжал Ноблекур, — вы всегда в курсе государственных тайн. Что вы об этом думаете?

— Что будучи в курсе государственных тайн, я обязан свято их хранить.

Он не хотел выдавать своих чувств по столь серьезному вопросу; он знал много, но всегда хранил должностные секреты при себе. В глубине души он удивлялся, как можно поддерживать мятежников, восставших против своего короля, и понимал, что для тех, кто призывал реформировать исконную систему управления королевством, победа мятежников станет лучшей поддержкой. Он лучше других сознавал, что война в столь отдаленных землях требует мощного флота. Сартин стучится во все двери в поисках денег, а директор Бюро финансов не прекращает ставить палки в колеса упорному министру, ибо полагает, что тот слишком расточителен. А если война начнется, ее надо выиграть во что бы то ни стало. Однажды, оправдывая военные приготовления, Верженн, исполнявший обязанности министра иностранных дел, сказал, что «только тогда, когда мы можем себе позволить не бояться войны, мы вправе быть уверены в прочном мире».

— Но дыма пока нет, — произнес Семакгюс, — значит, война начнется не завтра. Торговым судам приказано не заходить в территориальные воды мятежных колоний, однако король закрывает глаза на контрабанду.[11]

Бурдо усмехнулся.

— Разумеется, исключительно в силу данных распоряжений торговля между нашими Антильскими островами и Новой Англией быстро расширяется! Напрасно наши дипломаты пытаются утихомирить гнев англичан своими бредовыми ответами, за которыми кроется вполне понятная истина: кто сумеет избежать бдительного надзора, останется безнаказанным. Более того, власти тайком подстрекают негоциантов идти на этот риск и искать выгоду там, где они могут ее найти.

Кофе подали на столике в углу гостиной. Николя предложил сделать Помпадур.

— Вот он, истинный поклонник прежнего двора! — рассмеялся Семакгюс.

— Смейтесь, господа, сам покойный король во время ужинов в малых апартаментах научил меня готовить Помпадур.

На каждую чашку кофе он положил по чайной ложке, наполнил их кусочками сахара, затем пропитал все кусочки ромом, а потом, с помощью лучины, подожженной в огне камина, поджег сахар в каждой ложечке. Присутствующие завороженно наблюдали крошечные голубые язычки пламени, пожиравшие сахар, и тот расплавленными каплями падал в кофе. Результат получил единодушное одобрение и дал толчок новой беседе, тотчас перескочившей на тему военных приготовлений. В Англии подготовка к войне велась столь спешно, что команды торговых судов, пакетботов, каботажных судов и рыболовных баркасов нередко забирали на корабли военно-морского флота. На суше большинство вольных городов Священной Римской империи кишели английскими вербовщиками, особенно Гессен. В Бресте вербовали булочников для выпечки галет, необходимых в судовом рационе. Они бы еще долго перечисляли все, что сейчас активно обсуждалось в обществе, но неожиданно послышались торопливые шаги, и, раскрасневшись на морозе, появился Луи де Ранрей, в верховых сапогах и фраке цвета сухого листа. На голове у него был парик. Николя поразился переменам во внешности сына. Унаследовав телосложение от отца и надменную осанку от деда, маркиза де Ранрея, в свои семнадцать он выглядел зрелым мужчиной.

Он приветствовал друзей отца как старых знакомых; его представили красному от волнения Сансону, и Луи, сказав ему витиеватый комплимент, наконец, бросился в объятия отца, которого не видел с самого Рождества. Катрина и Марион засуетились, предлагая ему как следует подкрепиться. Но он съел всего лишь маленький «Остров любви» и выпил стакан жаньерского. Взволнованный, Николя с наслаждением наблюдал за изысканными манерами сына и только потом спросил, чему он обязан его столь неожиданному появлению.

— Когда я нес службу в покоях королевы, ее горничная, госпожа Кампан, чем-то очень взволнованная, отозвала меня в сторону и велела немедленно мчаться в Париж и передать вам вот это письмо. Я побежал в конюшню, вскочил в седло и галопом помчался…

И он достал из внутреннего кармана жилета запечатанный лист бумаги.

— Королева отпустила вас?

— Она поручила мне напомнить вам о «Компьеньском рыцаре»…

Николя улыбнулся, вспомнив свою встречу с дофиной, только что прибывшей во Францию.

— Это наш небольшой секрет.

Взломав печать с буквой С, он развернул письмо и прочел:

«Господин маркиз,

Господин Тьерри, первый служитель королевской опочивальни, советует мне обратиться к Вам по поводу дела, где под угрозой находятся весьма важные интересы. Я знаю, Вам можно доверять, поэтому прошу господина де Ранрея, Вашего сына, безотлагательно доставить Вам это послание. Буду Вам очень обязана, если Вы немедленно прибудете в Версаль, дабы выслушать подробности деликатного дела, кое я собираюсь Вам доверить.

Остаюсь, господин маркиз, Вашей смиренной и почтительной служанкой,

Жанна Кампан».

Какую новую тайну скрывало это приглашение? Упоминание о Тьерри, первом служителе королевской опочивальни и доверенном лице короля, успокоило его. Этот человек не станет никуда вмешиваться без согласия на то своего повелителя. Самое любопытное — это выступление в роли посредника госпожи Кампан. Он был с ней знаком. Ее отец, чиновник по ведомству иностранных дел, тщательно следил за ее образованием. В пятнадцать лет прибыв ко двору, она стала чтицей дочерей покойного короля, но вскоре перешла на службу к дофине в качестве горничной, чтицы и казначея ее личных денег. Ее супруг заведовал гардеробной графини д’Артуа, невестки Марии-Антуанетты.

вернуться

11

См.: Taillemite Etienne. Louis XVI ou le navigateur immobile.