Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа - Страница 65

Адмирал сдержал яростный порыв Сартина.

— Ваши слова, — обратился он к Николя, — говорят о том, что у вас имеется иное видение гибели нашего молодого часовщика.

— Да как это возможно? И почему в таком случае Ле Флок не сообщил мне о своих открытиях, тем более что вскоре после означенного события он виделся со мной?

— Сударь, быть может, я неправ, но ваше поведение нисколько не располагало к откровенности. Одалживают только богатым, а вы всегда все знаете. Я считал, что вы в курсе событий. Вы же меня ни о чем не спрашивали!

В эту минуту Николя почувствовал, что и Сартин, и д’Арране в самом деле не представляют истинной картины событий. Никто, помимо караульного сержанта, Сансона, Семакгюса и Бурдо, не знал, что же на самом деле случилось с Саулом Пейли, не знал, что ему готовили ловушку, а когда он оказался на земле, безжалостно добили.

— Позвольте, сударь, задать вам один вопрос.

— Он не… — начал Сартин.

— Какой? — прервал министра д’Арране.

— Почему похитили художника Лавале и устроили погром в его мастерской?

— Нам сообщили, что в городе появились портреты Пейли и что ищут свидетелей. Вы упростили нашим осведомителям задачу и добрались до Лавале. Успокойтесь, он в надежном месте.

— Этот его не касается, — бросил Сартин.

— Касается, и еще как! Сударь, потрудитесь поставить себя на мое место, дабы здраво судить о моем поведении. Иначе ваши рассуждения уходят в пустоту. Мне кажется, лучше признаться в неведении, чем делать вид, что тебе известно то, чего ты не знаешь.

— И чего же, по-вашему, мы не знаем?

— От вас ускользает главное, то, что стало причиной неподготовленных заранее действий. Как вы считаете, как погиб Пейли? Вы говорите, что он не удержался и сорвался. Сорвался, совершая заранее подготовленный побег? Никакого следствия по проверке фактов, ничего. Предположим, что веревка перетерлась о камень…

— Да, именно веревка, нам это известно, — нетерпеливо проговорил Сартин.

— Это была не веревка, сударь.

— Как не веревка, вы же сами…

— Завершаю свои слова. Это не веревка перетерлась о камень, а связанные друг с другом простыни. Видите, на вашем уровне мелочи от вас ускользают.

Адмирал воздел руки к небу, словно желая успокоить министра, наливавшегося гневом.

— Кто дал ему эти простыни? — продолжал Николя. — Резонно предположить, что это люди, отвечавшие за подготовку и организацию побега. Узник сидел в платной камере, ему приносили лакомства из города. Так вот, как подтвердили знатоки, простыни обработали кислотой, в результате чего они стали значительно менее прочными. Вес тела, длительное натяжение, и веревка из простыней рвется, а ваш человек падает в пустоту, дабы разбиться о каменную мостовую. Однако и тут от вас ускользнула одна подробность: он упал, но не разбился, ибо, как показал осмотр тела, повреждения, полученные им при падении, были не смертельны. Орудием смерти стала окованная железом трость: удар нанесли прямо в шею!

— Что ж, хорошо, что вы это знаете. Однако не идет ли речь о тех злополучных похоронных манипуляциях, которыми вы развлекаетесь вот уже много лет?

— Сударь, то, что вы называете манипуляциями, в наш просвещенный век торит дорогу прогрессу в области следствия по уголовным делам. Методы, которые в Вене применяют уже несколько лет, нередко помогали мне раскрывать дела, порученные вами.

— Хорошо. Готов согласиться, что в ваших словах присутствует доля истины. Однако вы задержали офицера короля, и я велю вам немедленно вернуть его мне.

— Над лейтенантом Эмманюэлем де Риву нависли серьезные подозрения. Собранные улики требуют содержать его в секретной камере до дальнейших распоряжений.

— Сударь, как вы смеете! Вы забываетесь! Знайте, что даже если Риву и виновен, чего, конечно, Господь не допустит, он не находится в вашей юрисдикции. Адмирал, напомните ему устав.

— На флоте правосудие осуществляет его величество при посредничестве государственного секретаря, министра морского флота и заморских колоний. Если преступление совершено на королевской службе, виновный поступает в распоряжение отдельного военно-морского суда. Если речь идет именно о таком случае, вы не имеете права распоряжаться его судьбой.

— Вы только что сказали, что его величество вправе осуществлять свое прямое правосудие?

— Можно сказать и так.

— Прекрасно! Так вот, у меня есть право вести это дело сообразно собственному разумению, право брать под стражу любого, равно как и назначать любую процедуру, необходимую для раскрытия преступления.

— Да он с ума сошел! Самонадеянность ударила ему в голову. Он же готовый пациент для Бисетра!

Не говоря ни слова, Николя вытащил подписанное королем письмо и протянул его адмиралу.

— Что это еще такое? — бросил Сартин, нещадно теребивший локоны своего длинного парика.

— Судя по этому документу, маркиз де Ранрей получил неограниченные полномочия, а чтобы эти полномочия не оставались только на словах, к документу приложено несколько незаполненных бланков.

— Как вы посмели? — воскликнул Сартин.

— Сударь, я всего лишь подчинился приказу начальника полиции, который и вручил мне приказ короля.

— Как! Ленуар в курсе и, быть может, даже…

Он на секунду задумался.

— Господин Ле Флок, немедленно верните мне Риву.

— Я в отчаянии, что не могу исполнить вашу просьбу. Но я от имени короля требую вас немедленно освободить господина Лавале и передать его мне.

Побагровевший Сартин резко повернулся и, оттолкнув Триборта, внесшего поднос с ромом, напитком, никогда не переводившимся в доме д’Арране, выскочил из гостиной.

Вздохнув, адмирал взял стакан и большими глотками опустошил его. Затем протянул стакан Николя.

— Боже, что за человек! Да, его работа не всегда легка. Он еще вернется. Временами быть министром особенно трудно. Мы часто гневаемся из-за собственного бессилия… Драма такой личности, как он, состоит в том, что у него есть воля, но нет прав. И все же мы ему признательны за то, что, несмотря на сопротивление генерального контролера финансов и всех, кто отказывает ему в средствах, он продолжает делать попытки развивать морской флот.

— Следовательская кухня его всегда утомляла, он стремился одним прыжком достичь результата. Не соглашаться с ним зачастую означает помочь ему.

Д’Арране налил себе очередной стакан рома и столь же жадно опустошил его.

— Конечно, но разве можно себе представить, чтобы человек, слывущий в обществе честным, кротким и обязательным, чью скромность хвалят все, кого берут за образец немногословия, кто всегда в курсе всего, а если и не в курсе, то по виду его вы об этом никогда не догадаетесь, — как может такой человек в ближнем своем окружении вести себя так высокомерно, грубо и противоречиво, что и в городе, и при дворе ему мог бы позавидовать сам председатель Сожак.

— Набросанный вами сейчас портрет я нарисовал уже много лет назад. В глубине души я уверен, что он по-прежнему меня любит, но никак не может поверить, что я уже не тот юнец, который явился к нему в 1760 году.

— Он служит Франции и королю с не меньшим рвением, чем вы, поэтому ему прощают все его выходки. Почитайте его проект развития морского флота. Он понял, что в войне, которая может начаться со дня на день, королевство, если оно хочет дать достойный отпор англичанам, должно иметь обновленный и мощный флот. Для этого, разумеется, требуется золото, и это преступление — отказывать ему в нем! Тюрго не переносил его, теперь он не перестает слать записки Неккеру.

— А Лавале?

— Не волнуйтесь. Он под моим покровительством, в укромном месте, где ему созданы все условия для приятной жизни. Как только буря пройдет, ему вернут свободу и предоставят средства для восстановления жилища. Еще одно, гм… деликатное дело. Вы встречались с Антуанеттой Годле. Я вас об этом не спрашиваю, ибо ответ мне известен. Она мать вашего сына.

— С вами, сударь, я готов поделиться своими подозрениями: мне кажется, она работает на лорда Эшбьюри, начальника английской разведки.