Первая любовь Ходжи Насреддина - Зульфикаров Тимур Касимович - Страница 20

— Не плачь,— успокаиваю я его,— положи нож назад, в сапог. Отдохни немного. Ведь у тебя столько работы в нашем эмирате!.. Столько работы!..

А будет еще больше... Надо и отдыхать немного... Отдохни от трудов праведных! Отдохни, работяга!..

Отдохни, палач-труженик с голубыми небесными очами!.. Отдохни!..

 И нам дай немного отдохнуть!.. Айе!.. Дай!..

Мне жаль Голубоглазого. Жаль его страстного непонятого порыва.

Но чем я могу помочь ему?.. Чем?..

Ведь атабек не разрешает ему пустить в ход нож. Пока...

- В зиндан его! - кричит, хрипит Кара-Бутон.

— Я верну вам вашу подлую! заячью! ночную стрелу! Кара-Бутон!.. Клянусь!..

Айе!..

Сарбазы поднимают меня с земли, тащат к лоша¬дям...

Разлучают с Рустамом-палваном. Навек...

Прощай, мой мертвый вечный друг Рустам-палван! Прощай, родной!..

Прощай, лежащий, спящий неподвижно, невиновно убиенный на дождливой гиблой осенней кишлачной дороге...

Прощай!.. Убитый вместо меня... Взявший мою стрелу!..

Ака... Брат... Прощай!..

Айе!..

Я отомщу!..

                                   ЗИНДАН

                              ...Кто сидит в тюрьме — у того мысли  на воле,

                            а кто на воле — у того мысли в тюрьме.

                                                       Турецкая пословица

Айе!..

А я и не знал, что на земле существуют зинданы...

Только слышал, но сказано, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать...

А еще лучше побывать однажды?.. А?..

Ай, сладкие зинданы земли человеков!.. Ай, кладбища с живыми постояльцами!..

Тут, в смрадных, сточных, гнилых ямах-колодцах, люди погребены, похоронены, забыты... Замогильные люди...

Тут они вьются как земляные погребальные острые удушливые черви...

Тут они вьются... исходят, тщатся... маются... люди-черви...

— Сухейль, Сухейль, а мы хотели построить высо¬кое птичье гнездо любви на дереве... а тут люди живут в земле... роятся люди-черви...

Сухейль, а мы хотели построить гнездо на дереве... да...

Айе, Сухейль!..

Арыыыыыык стаааааал рекоооо-оою!..

Как далёко, Сухейль!..

…И пески заметают, заметают, засыпают бедный, малый изумрудный мой посев!..

...Но!..

.— Кара-Бутон, я верну вам вашу подлую ночную стрелу!.. Верну!..

Но как выбраться, вырваться из этого зиндана? Из этой могильной затхлой глубокой ямы?..

Я стою по колено в смрадной ползучей глине...

Тут сток нечистот, отбросов... Последний колодец...Тут можно умереть, задохнуться от одних гиблых, гнилых запахов...

Тьма сырая, густая, непроходимая...

Мне кажется, что я один в яме, но я слышу обострившимся ухом, что кто-то стоит рядом со мной, дышит, живет, тянется... ногами перебирает в ползучей донной топкой глине...

— Кто тут? — вздрагиваю я.— Кто тут, во тьме?..

— В древней «Книге о праведном Виразе» сказано, что в аду такой мрак, что, хотя людей там так густо, как волос на голове, каждый думает, что он один...

 Надо сделать людей одинокими, тогда будет ад на земле. Этого и хотят наши правители...

Айе!.. Я узнаю этот голос!..

Это голос слепого дервиша-каландара...

— О Аллах! О боже!.. Бобо, вы-то почему здесь?.. За что?.. Старый... Слепой...

И он тоже узнал меня. Узнал...

— Эх, сынок, слепой ты...

Любить в наше время — все равно что птице слепо класть яйцо на караванной пыльной проезжей дороге иль строить, вить гнездо в осенних холодных ветвях нагой белой айвы...

Прошел караван — и копыто верблюда смяло, убило, размыло, удавило невинное беззащитное яйцо...

Налетел ветер — и гнездо распалось, рассыпалось, разлетелось, развеялось...

...Погляди на эти глиняные столетние слепые кибитки... на эти нищие низкие глухие саманные дувалы... На этих детишек с коровьими печальными очами...

Разве тут можно любить? Разве можно?..

Разве можно быть богатым среди нищих?..

— О Боже!.. Бобо, вы-то почему здесь, в яме?.. За что? Старый... Слепой...

— Сынок, в нашем эмирате все честные дороги все добрые тропинки, как реки в море, ведут в зиндан...

Только слепые, глухие, тупые, злые, сытые не видят этого...

Но я вижу, сынок... Хотя у меня нет глаз...

— И я вижу... вижу... бобо... Теперь вижу!.. Хотя тут темно...

— Есть только одна страшная тьма — тьма души... Ее опасайся... А тьма зиндана целительна... Многие прозревают в этой тьме...

— Я прозрел, бобо. Я хочу выбраться отсюда. И освободить вас... И других, томящихся во всех зинданах земли!..

—. Ой, сынок, твоей жизни не хватит...

— Хватит, бобо!..

—. Мы поможем! — проговорил в кромешной тьме зиндана чей-то хриплый сильный голос.

— Кто ты, друг?..

— Я дехканин Шукур-ака...

— Я Насреддин, сын горшечника Мустаффы-ата... За что тебя бросили в зиндан, Шукур-ака?..